Когда она вернулась, Патра не спускал глаз с горизонта и не слышал, как она подошла.
Она подумала: ну давай же, пригладь его растрепавшиеся волосы.
Вместо этого она тихо стояла рядом с ним.
– Во многом это все моя вина, – сказала она, – но я не знаю, сколько я еще выдержу, если вы продолжите подобным образом меня оскорблять.
– Вы бы уехали, если бы могли? – спросил он.
– К чему думать о невозможном?
– А я бы вас не бросил.
Патра умолк, уставившись на большие волны. Но потом “поднял взгляд, пристально посмотрел на горизонт, потом на меня и убрал волосы с моего лица”.
Один этап был пройден.
Но что-то все равно ее сдерживало. Одного коллегу она любила и потеряла. “Я старалась не поддаваться атмосфере морского путешествия с его романтическими вечерами и постоянной близостью”. Скоро они приступят к совместной работе. Он был ее начальником. Во многих аспектах они были несовместимы. Она говорила себе: “Пусть лучше не будет никакого начала, чем тернистый путь без конца, ведь при совместной работе нам некуда будет деться друг от друга”. Ее непреодолимо к нему влекло, это была дурманящая смесь физического желания, запретной любви и обещания приключения.
Патра был настойчив, но терпелив:
– Я знаю, что между нами происходит что-то серьезное, но если вы так пока не считаете, я могу подождать.
Два разведчика плыли в Китай вести подпольную войну, в которой оба могли погибнуть. Остальные пассажиры “Конте Верде” видели лишь счастливых молодых людей, увлеченных друг другом.
Глава 8. Наш человек в Маньчжурии
Когда итальянский лайнер причалил к берегам Шанхая, Рудольф Гамбургер ждал у пристани. За несколько месяцев без Урсулы и Миши он измучился от одиночества. С головой окунувшись в архитектурные проекты и мебельный бизнес, Руди опасался, что они уехали навсегда. Но вот они вернулись – его белокурый сын, не выпускавший из рук мяча, и жена, которой так шло белое платье без рукавов и округлившаяся в России фигура. Вне себя от радости, он отвез их на авеню Жоффра. Семья вновь была в полном составе. Патра, не привлекая к себе лишнего внимания, отправился в отель.
Счастье Руди продлилось всего несколько часов.
“Было нелегко сказать, что мы приехали лишь навестить его”, – писала впоследствии Урсула. Они с Мишей должны были вскоре отправиться на север, в Маньчжурию, объяснила она мужу как можно мягче, и поедут туда не одни.
Любой другой мужчина стал бы упрекать и возражать, потребовал бы, чтобы она оставила Мишу с ним, швырялся бы посудой, угрожал судом. Руди же принял печальные новости, сохранив самообладание. “Он был очень удручен, но, как всегда, спокоен”. Однако идея окончательного разрыва категорически претила ему: он не хотел терять ни сына, ни жену. По-своему в упорстве Руди не уступал Урсуле. “Руди обладал особой настойчивостью, которую трудно было заподозрить в этом внешне мягком человеке, – писала она. – Он ни в чем не упрекал меня и не чинил препятствий; он смирился даже с тем, что я, возможно, буду жить в Мукдене не одна”.
Стоицизм Руди объяснялся еще одним фактором. Он знал, что Урсуле поручено в Маньчжурии “тайное партийное задание”. До этого ему претила ее шпионская работа, теперь же он всецело ее поддерживал. Он был коммунистом, заявил он, готовым действовать в нынешних исторических обстоятельствах. Их семьи находились в изгнании, в бегах, опасаясь все более масштабных преследований. Его родина оказалась в тисках фашизма. В Шанхай стекались беженцы, и клуб превратился в гнездо нацистов, где он, еврей, теперь стал нежеланным гостем. Урсула с удивлением наблюдала произошедшие с Руди перемены: “Он был уже не просто сочувствующим, который старается быть в стороне от дела, а коммунистом, готовым с нами сотрудничать”. Удивительный человек, за которого она вышла замуж, стал вызывать у нее восхищение. Но она не могла заново его полюбить.
Спустя три дня после возвращения Урсула добралась на рикше до ресторанчика на окраине города, где ее ждал Патра с представителем КПК. Китайский “товарищ”, чье имя не называлось, объяснил, что в результате захвата Маньчжурии японские силы оказались у границы с Россией, что представляет угрозу уже для Советского Союза. “Ваша задача теперь приобретает еще большую важность”, – подчеркнул он. Партизаны-коммунисты в горах вели ожесточенную войну против японских оккупантов: “Маньчжурия находится в состоянии полувойны”. Урсула с Йоханом станут координационным пунктом между повстанцами и Москвой. Они должны закупить детали для радиопередатчика, добраться на поезде до Мукдена и установить там опорный пункт. Как аванпост советской разведки в Маньчжурии, они будут нести ответственность за снабжение повстанцев деньгами, оружием и взрывчаткой, укрывать беглецов, отбирать отдельных партизан для обучения в Москве, вербовать и обучать местных радистов, осуществлять передачу информации и разведданных между Центром и руководством партизанских отрядов. Товарищ рассказал, как установить связь с партизанами. Как европейцы, Патра и Урсула пользовались большей свободой передвижения по сравнению с китайцами, но японцы будут держать их под неусыпным наблюдением, ведь “любой приезжающий в Маньчжурию из Китая может быть участником антияпонского движения, а значит, потенциальным врагом”. В завершение он изложил все риски. “Японцы не могут просто «избавиться» от иностранцев, как от китайцев”, но если они окажутся в руках Кэмпэйтай, их подвергнут пыткам, а потом убьют.
Йохан Патра отправился в магазин за радиолампами, выпрямителем и проводами. Самодельная радиоустановка долж на была питаться от двух больших железных трансформаторов весом пять фунтов каждый. Поскольку спрятать их в багаже было бы невозможно, их приобретение отложили до приезда в Мукден.
Урсуле нужно было обзавестись для прикрытия какой-то работой, связанной с книгами. Она зашла в американский книжный магазин в Шанхае “Эванс и Ко”, рассказала, что переезжает в Мукден, и предложила свои услуги в качестве представителя фирмы в Маньчжурии. Закупив по оптовым ценам небольшую библиотеку, она должна была продавать книги в розницу английским читателям, оставляя прибыль себе. “Эванс и Ко” согласились, с радостью обеспечив ее официальным письмом о назначении на работу и визитными карточками. Урсула была теперь директором и единоличным представителем “Книжного агентства Маньчжоу-го”, специализирующегося на образовательной, медицинской и научной литературе. А также на шпионаже.
В середине мая 1934 года, незадолго до запланированного отправления в Мукден, Урсула оставила Мишу на попечение Руди, предупредив, что вернется через два дня. Куда она едет, она не сообщила. Добравшись дневным поездом до древнего города Ханчжоу, в двух часах езды в юго-западном направлении, они с Йоханом поселились в очаровательной маленькой двухэтажной гостинице с ухоженным садом во внутреннем дворике.
“День был сказочный, – писала Урсула. – Рука об руку мы гуляли по старым улочкам, набитым продавцами всякой всячины и прохожими”. Они остановились посмотреть, как мастер кропотливо склеивает черепки разбитых мисок для риса. У старика было удивительное музыкальное рекламное приспособление: к бамбуковому шесту крепился гонг с двумя цепями, которые при каждом шаге издавали мелодичный звон. В саду буддистского храма Урсула и Йохан сели на скамейку у небольшого пруда. “Мы говорили о Конфуции, о Китайской Красной армии, о листьях лотоса на прудах, о прохожих, о Мише и о поездке в Мукден. Но не о предстоящей ночи”.
Вернувшись в гостиницу, Йохан пошел за зеленым чаем. Со двора долетали звуки игры в маджонг, стук костяных фишек напоминал приглушенный шум кастаньет. Сквозь бумажные ставни в комнату проникало легкое дуновение прохлады, чуть колыхавшее накинутую на широкую кровать с балдахином москитную сетку. Урсуле вдруг стало зябко. Она набросила пиджак Йохана, вспомнив, как несколько месяцев назад он укутал ее своим пальто, когда она дрожала от холода и волнения.
Опустив руку в карман пиджака, Урсула обнаружила там фотографию: Йохан приобнимал за бедра проститутку-китаянку. На снимке стояла дата – он был сделан пятью днями ранее в Шанхае.
Урсула не отрывая глаз смотрела на фотографию, когда в номер вошел Йохан с чайным подносом.
Увидев в ее руках снимок, Патра разразился виноватой, путаной и бесполезной речью, “обычным потоком банальностей, которые всегда произносят мужчины” в свое оправдание. – Это же просто сувенир, это ничего не значит, просто физическая потребность, все уже забыто, все из-за тебя, не надо было… и я бы не стал… это не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе… я больше никогда не… Хочешь – кричи на меня, хочешь – ударь… к чему раздувать из мухи…
И так далее.
Она ничего не ответила.
Позже они улеглись на большую кровать. “Мне пришлось лишь один раз сказать «оставь меня в покое»”, – писала она.
Патра быстро заснул. Урсула лежала без сна под звуки китайской речи и отдаленного стука фишек маджонга.
Всю долгую дорогу до Мукдена Миша сидел между Урсулой и Йоханом, болтая без умолку, пока поезд проносился мимо соевых полей и крохотных деревушек. Радиолампы были спрятаны в свернутых носках на самом дне чемодана. Йохан попытался взять Урсулу за руку:
– Этот глупый пустяк в Шанхае не должен все испортить. Это неважно… Ну же, стань опять веселой, как раньше.
Урсула ничего не ответила. “Я не видела смысла обвинять его в том, что мы совершенно не похожи и он не способен понять, как глубоко меня ранил”.
На границе японские пограничники досмотрели все чемоданы, вывалив все их содержимое на платформу. Йохан предусмотрительно засунул радиолампы между подушками сидений купе.
Мукден, старинный город, обнесенный крепостными стенами, был уменьшенной и более скромной копией Шанхая: лабиринт узких улочек и низких кирпичных домов, перемежавшихся внушительными муниципальными строениями. Большой обшарпанный город выплескивался за пределы крепостных стен. Иностранцы жили в собственном анклаве. Экспатрианты здесь были в более бедственном положении, доходы были значительно ниже, потому что конкуренцию иностранцам составляли нагрянувшие японцы. В Мукден стекался пестрый международный сброд: авантюристы, мелкие проходимцы, бродяги, пытавшиеся бежать от своего прошлого или искавшие нового будущего. Очередная жена, сбежавшая от несчастливого брака к любовнику, не вызывала особого любопытства. Город был наводнен торгов