– Все ты прекрасно знаешь: тебе нужен был новый паспорт, чтобы выбраться отсюда с детьми. Хочешь уехать с ними и Леном в Англию и бросить меня здесь одну, без Нины, потому что, как немка, я не могу с ними поехать. И это вся твоя благодарность!
Урсула спокойно возражала, что не планирует уезжать из Швейцарии, и истерика Олло понемногу улеглась. Но опасения няни возникли не на пустом месте: в случае вторжения немцев семья Урсулы со своими британскими паспортами сможет бежать, а няне придется остаться здесь. Война могла внести страшный разлад между Олло и Урсулой, и обе это понимали. Несколько дней спустя Олло отвела Урсулу в сторонку, со слезами на глазах заявила, что “не может жить без Нины”, и выступила с предложением: “Почему бы вам не отправиться в Англию, а Нину оставить со мной, разве так не будет лучше? Денег мне не понадобится. Я готова трудиться до седьмого пота, у ребенка будет все необходимое. Ты же не хочешь, чтобы Нина оказалась под немецкими бомбежками в Англии? Не станешь же ты подвергать малышку такой опасности? Когда все успокоится, я привезу тебе ребенка”. С точки зрения Олло, предложение было совершенно разумным. Урсула занималась своей разведкой и новым мужем. Она могла читать детям, подолгу с ними гулять и кататься на лыжах, но, по мнению Олло, была столь же непутевым родителем, как когда-то ее собственная мать. Это Олло вычесывала гнид из волос Нины, говорила с ней на ее младенческом языке и убаюкивала немецкими колыбельными. Девятилетний Миша отвергал ее, а Нина все еще была ее малышкой, и с ней она не расстанется.
Урсулу вдруг охватил ужас. Обожаемая Олло, незыблемая основа ее семьи в течение стольких лет, пыталась забрать у нее ее собственного ребенка.
Урсула даже не стала ничего отвечать на это ошеломляющее предложение. Вместо этого она решила сменить тему.
– Почему бы тебе не взять отпуск? – сказала она. – Я подыщу тебе какое-нибудь приятное место, а через пару недель вернешься.
Олло взорвалась:
– Ну уж нет! Я не позволю выставить меня из дома. Отныне я с тебя глаз не спущу. Уж можешь быть уверена.
В доме повисло напряжение. Олло погрузилась в “безмолвное горе”, перестала есть, все время лила слезы и разговаривала cквозь зубы. По ночам она запирала дверь в комнату, где они до сих пор спали с Ниной, опасаясь, что Урсула заберет девочку, пока они будут спать, и скроется с ней посреди ночи. Она раздобыла бинокль (“Откуда он у нее?” – недоумевала Урсула) и в любое свободное от работы время взбиралась на возвышавшийся над домом холм, не выпуская из виду Урсулу и детей. “Когда я говорила с Леном наедине, она пыталась подслушивать под дверью”. Теперь за шпионкой шпионили. Олло взяла обыкновение вскрывать пáром приходившие Урсуле письма.
Как-то раз днем Урсула вернулась из Женевы, забрав из тайника свежую порцию донесений Радо, и обнаружила письмо от родителей. Даже не будь конверт заклеен столь небрежно, одного лишь грозного выражения лица Олло было достаточно, чтобы понять, что она уже ознакомилась с его содержимым. В письме родители умоляли Урсулу покинуть Швейцарию. “Если ты останешься там до вторжения Гитлера, тебе не миновать гибели. Если твой муж, с которым мы не знакомы, должен остаться там по работе, отправь нам хотя бы детей. Но если он понимает сложившееся положение, то сам позаботится о том, чтобы ты тоже сюда приехала”. Олло восприняла это письмо как подтверждение собственных страхов: ее собираются бросить и лишить “ее” девочки.
На следующий день Ольга Мут, надев шляпку, объявила, что идет в парикмахерскую. Вместо этого она направилась прямиком в британское консульство в Монтрё. Разъяренная и целеустремленная, Олло разработала собственный план: она помешает Урсуле уехать с Ниной, сообщив англичанам, что ее хозяйка – коммунистическая шпионка.
Впоследствии Урсула объясняла это помутнением рассудка, но сама Олло считала свой план исключительно разумным. Она любила каждого нового ребенка, появлявшегося в семье Кучински, но к ее привязанности к Нине примешивался элемент отчаяния – это было обожание стареющей, бездетной, напуганной женщины, бессильной перед международными событиями, едва доступными ее пониманию. Олло мнила себя жертвой жестокого предательства. Она всецело посвятила себя семье, а теперь Урсула придумала изощренный план, в котором Олло не было места. Она расскажет британским властям, что новоиспеченная миссис Леон Бертон – шпионка, вступившая в брак лишь ради получения британского гражданства. Тогда английский король аннулирует паспорт Урсулы, и они все смогут счастливо остаться в Швейцарии. После того как она все разъяснит англичанам, она сделает прическу в парикмахерской и навестит Лилиан. Таков был замысел Олло. Но осуществить его ей не удалось.
Ольга Мут знала по-английски лишь пару слов. Сотрудник консульства Великобритании говорил по-французски, почти ничего не понимал по-немецки и был очень занят. Толпы людей добивались убежища в Британии, осаждали консульство требованиями, запросами, “сплетнями и доносами”, среди которых попадались реалистичные, истерические и откровенно безумные. Олло назвала чиновнику свое имя, адрес и немедленно разразилась оглушительными излияниями, как ей казалось, по-английски – на самом же деле это был немецкий с редкими вкраплениями английских слов. Как многие люди, не владеющие иностранным языком, Олло считала, что скудный словарный запас ей удастся компенсировать громкостью. “Ее бредни на ломаном английском были до того несуразны”, писал впоследствии Фут, что, когда она сделала паузу, чтобы перевести дух, чиновник поднялся и весьма любезно попросил ее покинуть помещение. После чего “пополнил ее именем список безумцев, каждый день докучавших в консульстве”.
Растерянная и удивленная такой неудачей, Олло поделилась этой историей со своим парикмахером (как ни странно, люди нередко так делают) и спросила у него совета, к какому представителю швейцарских властей ей следовало бы обратиться, чтобы разоблачить свою хозяйку. Парикмахер, до глубины души ненавидевший нацистов, не пожелал иметь к этому делу никакого отношения. При этом, как ей казалось, он был “намеренно груб” с ее волосами. Олло требовался кто-то, кто знал английский язык и смог бы разъяснить все англичанам вместо нее.
Появившись на пороге квартиры Лилиан Якоби, Ольга Мут была “встревожена, растеряна” и взлохмачена. Лилиан настоятельно уговорила ее прилечь и принять несколько капель валерианки.
– Вы должны мне помочь, – повторяла Олло. – Вы должны пойти со мной. Вы же знаете, что я не могу жить без Нины. Прошу вас, пойдемте со мной немедленно.
Лилиан была озадачена. Олло продолжала причитать:
– Я уже давно знала, что они хотят уехать из Швейцарии, хотя и ведут себя как ни в чем не бывало. Они скверные люди. Лгали мне, а теперь хотят от меня избавиться. Но Нину я не брошу.
Олло рассказала о своей попытке донести британским властям, что Урсула и Лен – “коммунисты, тайно включающие по ночам радиопередатчик, чтобы их не впустили в Англию и им пришлось остаться здесь”. Но почему-то “ее неправильно поняли”. Поэтому Лилиан должна “сопроводить ее в консульство и все снова как следует объяснить”.
Лилиан была поражена, услышав, что Урсула – шпионка, но вероломство Олло, сообщившей об этом властям, привело ее в ужас:
– Бога ради, что же вы натворили? Их же теперь в любой момент могут арестовать.
От няниного ответа кровь стыла в жилах.
– Зато ребенок останется со мной, – сказала она и разрыдалась.
Олло пришла не по адресу. Глядя, как эта женщина бьется в исступленной истерике у нее на диване, Лилиан не стала ее щадить, дав жесткий отпор:
– Когда вы все осознаете, вы больше никогда не сможете быть счастливы. Вы всю жизнь будете страдать от ужасного чувства вины, на которое сами себя обрекли. Вы хоть понимаете, на какое предательство идете? Ни один порядочный человек не простит вам несчастья этой семьи. Я считаю, что сейчас вы нездоровы, и хочу вам помочь. Разумеется, я понятия не имела, что они тайные коммунисты, но, честно скажу вам, могу этим лишь восхищаться.
Она сказала Олло возвращаться домой и ничего не рассказывать о событиях этого дня Урсуле, которая должна была на следующий день отправиться в Монтрё за покупками.
Едва Урсула вышла из поезда, Лилиан повела ее в ближайший парк: “Случилось нечто ужасное”.
Урсула была поражена, разъярена и очень напугана. Кому еще могла довериться Олло? Не обратится ли парикмахер в полицию? Олло ничего не было известно о Радо, так что на тот момент агентуре, вероятно, ничего не угрожало. Но она, безусловно, знала, кто такой Александр Фут и где его можно найти. Даже Руди, где бы он ни находился, могла грозить опасность, если бы Олло рассказала нацистам о том, что ей было известно.
Урсуле удалось ускользнуть от китайской тайной полиции и британских властей в Шанхае, от японской службы безопасности Кэмпэйтай, спецслужб Швейцарии и Польши, от МИ-5 и гестапо. Никто ни разу ее не предавал: ни Шушинь, когда ее пытали, ни Туманян, ни те, кто стал жертвой Сталина. Даже Руди не выдал ее секретов. Теперь же ей грозила катастрофа из-за доноса женщины, которую она знала и любила с самого детства.
“Все, чего мы с таким трудом добивались нелегальной работой, теперь могло обернуться крахом. Нужно было немедленно принимать меры”.
Внезапно ее одолела еще одна ужасная мысль. Накануне вечером Олло вернулась поздно; вид у нее был усталый и встревоженный. Она сразу же отправилась спать и на следующее утро не вставала до самого выхода Урсулы из дома. Лен наверняка отправился на прогулку в горы. “Что может помешать Олло взять Нину и уехать с ней из страны?” Она уже может быть на пути в Германию. “Я должна была немедленно вернуться домой”. Урсула добралась в Ко на такси, чего никогда прежде не делала, и последнюю часть пути в гору до самого дома преодолела бегом, сходя с ума от ужасных опасений. Если Олло забрала девочку, нужно сразу же сообщить в полицию, но если ее поймают перед границей, она им все выложит. В очередной раз ее шпионская работа и семья оказались в непримиримом противоречии. “Если полиция обо всем узнает, нашей работе конец, и именно этого нельзя было допустить. Но я была обязана сделать все возможное, чтобы меня не лишили дочери, которая могла навсегда оказаться в руках нацистов”. Запыхавшись, она свернула на тропинку над лесом и там, по другую сторону лужайки, увидела безмятежно игравших на солнце Нину и Мишу. “У меня подкосились ноги. Я легла на траву, смотрела в небо и не двигалась, пока дыхание не восстановилось”.