22 июня 1941 года Германия напала на Россию. Операция “Барбаросса” была самым масштабным вторжением за всю историю военного дела, когда около трех миллионов немецких солдат наступали вдоль линии фронта протяженностью в 1800 миль. Так началась война Гитлера на уничтожение, давно запланированная операция по ликвидации еврейского и славянского населения западной части Советского Союза, освобождению Lebensraum (жизненного пространства) для немцев и уничтожению большевизма. “Нужно лишь пнуть дверь – и все это гнилое строение рухнет”, – заявлял фюрер. Миллионы жертв и четыре года ожесточенных боев докажут, что он катастрофически заблуждался. Советские шпионы, в том числе Рихард Зорге в Токио и Шандор Радо в Швейцарии, предостерегали о грядущем наступлении, но Сталин отказывался им верить, будучи убежден, что, пока Германия ведет безысходную войну с Британией, Гитлер никогда не решится воевать на два фронта, напав на Россию. Свита Сталина слишком боялась его, чтобы рассказать правду.
Для Урсулы, ее семьи, мужа, бывшего мужа, бывших любовников и коллег-разведчиков начало войны на Восточном фронте перевернуло все. Великобритания и Советский Союз теперь стали союзниками, к которым через полгода примкнули США после налета Японии на Перл-Харбор. Ненавистный стольким коммунистам советско-германский пакт был в одночасье уничтожен.
Урсула испытывала одновременно потрясение и воодушевление. Немецкие войска наступали, одерживая легкие победы одну за другой и оккупируя советские территории; казалось, что Москва падет, а сам коммунизм канет в Лету. Урсула писала, что была “потрясена” сообщением о внезапной атаке. Однако она испытала облегчение при мысли, что ей больше не придется притворяться, будто она поддерживает циничный пакт Сталина с Гитлером. Москва вышла на связь ровно в тот момент, когда ее шпионская работа снова могла быть направлена на уничтожение нацизма. Теперь она стала бойцом, а не просто наблюдателем, и воевала бок о бок с британцами.
В день начала операции “Барбаросса” Уинстон Черчилль произнес одну из самых впечатляющих военных речей, переданную в прямом радиоэфире Би-би-си: он клялся сражаться с Гитлером на суше, в воздухе и на море до тех пор, “пока, с Божьей помощью, мы не избавим землю от его тени”. Великобритания встала плечом к плечу с Америкой и СССР: “Опасность, угрожающая России, – это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, – это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара”.
Прильнув к своему приемнику, Урсула, затаив дыхание, слушала выдающуюся речь Черчилля, которую она назвала “блестящей”. “Нападение Гитлера на Советский Союз произвело сильнейшее впечатление на Британию”, – писала она.
В течение нескольких дней после начала операции “Барбаросса” Москва не отвечала на сообщения. Когда ей наконец удалось установить радиосвязь, Урсула выяснила, что Центру требовались разведданные о Британии. Что на самом деле думают политики и генералы? Насколько искренни слова Черчилля? Поддержит ли Великобритания Россию? Роберт Кучински, имевший обширный круг друзей и знакомых с хорошими связями, занимал уникальное положение, чтобы ответить на эти вопросы. Многие из его знакомых экономистов-леваков и политиков-лейбористов непосредственно участвовали в решении военных задач. Урсула сочла, что настало время завербовать отца в советскую разведку. Профессор согласился сообщать ей любые сведения, которые ему удастся раздобыть, понимая, что она каким-то образом будет передавать их в Москву; о том, что его дочь работает на разведку РККА, он не знал. Роберт Кучински докладывал, что “ведущие британские политики предвидят поражение Советского Союза в течение трех месяцев”.
После расторжения советско-германского пакта Юрген Кучински немедленно изменил свою позицию: теперь он перестал называть войну хитроумным замыслом империалистов и отстаивал ее как моральную необходимость. В МИ-5 отнеслись к переменам в его настроениях с одобрением, отмечая, что коммунист-сорвиголова прекратил “распространять пораженческую пропаганду среди беженцев” и теперь “выступает за сотрудничество с союзниками и активную помощь СССР”. Юрген также передавал Урсуле все, что могло представлять интерес или пользу для Москвы. Несмотря на то, что официально Юрген не был завербован советской военной разведкой, у него теперь было собственное кодовое имя – Каро. Из радиосообщений лондонской резидентуры (разведки, работавшей в советском посольстве) в Москву, перехваченных в 1941 году и расшифрованных спустя много лет после войны, очевидно, как высоко ценил его возглавлявший военную разведку в Лондоне генерал-майор Иван Андреевич Скляров: “Я безусловно рекомендую Юргена Кучински. Он блестящий ученый, еврей, экономист глубоких марксистских убеждений. Я удостоверяю полную его надежность. Он знает не только Германию, но и Европу, и станет более ценным и надежным источником для нас, чем все, кого я знаю… Он высокий, худой, смуглый, некрасивый, совершенно гениальный и весьма политически устойчивый”. В отличие от отца, Юрген прекрасно знал, куда именно попадали разведданные, которые он передавал Урсуле.
Сонина агентура, начавшаяся с членов ее семьи, постепенно разрастется в обширную сеть информаторов, предоставлявших – сознательно или несознательно – самую разную полезную для Москвы информацию: экономическую, политическую, техническую и военную. На званых ужинах в Хэмпстеде левые британцы-интеллектуалы свободно обменивались сплетнями и секретами, не догадываясь, что через одного из Кучински все это отправляется в Москву при помощи радиопередатчика Урсулы. Одним из “полезных источников информации” был Ганс Кале, немецкий коммунист и бывший боец интербригад, который, будучи военным корреспондентом американских журналов Time и Fortune, обладал доступом к весьма полезной информации.
В донесении из лондонской резидентуры в Москву, отправленном 31 июля 1941 года и частично расшифрованном в 1960-е годы, отмечалось: “ИРИС встречался с СОНЕЙ [sic] 30 июля”. В записке указывается, что она отправляла донесения в Москву ежедневно с часовыми интервалами в ночное время, а также передавала дополнительные разведданные при помощи микрофотоснимков, которые прилагались к письмам и пересылались в тайники нейтральной Испании или Португалии, где их забирали сотрудники советской разведки. Центр платил ей 58 фунтов в месяц, задним числом рассчитавшись с ней за предыдущие месяцы с момента ее прибытия в Ливерпуль, что в Англии военного времени составляло вполне приличную сумму. Годы спустя в МИ-5 все еще ломали голову над личностью Ириса: “Вероятно, английское имя ИРИС используется как кодовое имя какой-то женщины. По-русски ИРИС означает либо цветок, либо вид конфет; данное слово представляется маловероятным вариантом для кодового имени”. Ирисом, разумеется, был Николай Аптекарь, внушительный сотрудник советской разведки, который бы посмеялся, что его приняли за женщину и назвали в честь конфеты или цветка.
Каждые две недели Урсула добиралась поездом до Лондона, чтобы встретиться с “Сергеем”: они никогда не виделись в одном и том же месте, встречи длились не дольше пятнадцати минут и происходили, как правило, под покровом темноты, которой всегда так боялась Урсула. “В этом затемненном городе с померкшими фонарями, где не светились даже окна, мне было страшно. На улице не было ни души, а любой прохожий был невидимкой. Я стояла в кромешной тьме, думая, что вот-вот кто-то схватит меня за горло. Едва заслышав тихие шаги, я переставала дышать и выдыхала с облегчением, если это был «наш человек»”.
В МИ-5 за Кучински продолжали присматривать. В записке от февраля 1941 года сообщалось, что, по данным “разнообразных источников”, Юрген Кучински поддерживает прямую связь с советской разведкой. Однако альянс между Англией и Советским Союзом сместил фокус МИ-5: когда русские оказались на их стороне, слежка за диверсантами-коммунистами беспокоила службу безопасности меньше, чем охота на нацистских агентов. Наблюдение за Кучински постепенно слабело, а потом и вовсе прекратилось. Нацистских шпионов в Британии фактически уже не было: все до единого были перехвачены благодаря дешифровщикам из Блетчли-парка и в дальнейшем казнены или перевербованы английской разведкой. Зато советских шпионов было хоть отбавляй: “Кембриджская пятерка” – Ким Филби, Энтони Блант, Дональд Маклин, Гай Берджесс и Джон Кернкросс, занимавшие важное положение в британском истеблишменте, – и одна неприметная беженка-домохозяйка в Оксфордшире, агент Соня, глаза и уши советской военной разведки в Британии.
Урсула не видела никакого противоречия в том, чтобы поддерживать союзников России и шпионить за ними. Как и ее первый муж.
Руди Гамбургеру было приказано отправиться в Турцию по суше через Иран, и, как это часто бывало в карьере этого непутевого шпиона, план не сработал. Руди уже добрался до Тегерана, когда операция “Барбаросса” внесла радикальные коррективы в карту войны. Турецкую визу ему получить не удалось. В августе 1941 года Британия совместно с Советским Союзом приступила к совместному наступлению на Иран, чтобы обезопасить нефтяные месторождения от захвата немцами. Тегеран, до сих пор игравший второстепенную роль в войне, внезапно превратился в место ключевой стратегической важности, особенно после прибытия американцев, помогавших строить транспортную инфраструктуру, необходимую для поддержания топливных и других поставок советским войскам на Восточном фронте. Гамбургер писал: “Я получил указания оставить попытки получить турецкую визу и сосредоточиться на заданиях в Иране” – отслеживании передвижений войск, поставок оружия и военных действий британцев и американцев. Гамбургер обосновался в иранской столице и начал шпионить за союзниками Советского Союза – как всегда, неумело.
В Швейцарии Александр Фут получил первое сообщение от Москвы после операции “Барбаросса”: “Фашистские изверги напали на Родину рабочего класса. Мы рассчитываем, что вы наилучшим образом справитесь со своими заданиями в Германии. Директор”. Шандор Радо немедленно расширил операции. В следующие два года из своей квартиры в Лозанне Фут отправит сотни сообщений в Москву с отборными разведданными от шпионов в нацистской Германии, которым удавалось на удивление глубоко вникнуть в детали немецкого военного планирования. Как писал сам Фут, генералы Москвы “вели военные действия буквально по этим материалам”.