По прибытии в Пул Лен утверждал, что цель его приезда в Британию —“воссоединиться с женой и поступить на [военную] службу”. Когда первая цель была достигнута, он счел своим долгом осуществить и вторую – и записался добровольцем в Королевские ВВС.
Пока Лен ждал документов о призыве, Миша осваивал искусство крученого броска в крикете, Нина училась считать, а Урсула, как и любая домохозяйка в Британии, пыталась обходиться военными пайками (при некоторой финансовой помощи от Советского Союза), заботилась о детях и беседовала через забор с соседями о ходе войны. По всем внешним признакам это была самая обыкновенная семья, радующаяся воссоединению. Если не брать во внимание тот факт, что раз в несколько недель Урсула бросала детей и мужа, садилась на велосипед и тайком укатывала в совершенно другую английскую деревню, где прогуливалась по полям под руку с другим мужчиной.
Глава 18. Атомные шпионы
В конце лета 1942 года мужчина и женщина, оба беженцы из нацистской Германии, увлеченно беседовали в кафе напротив железнодорожной станции Сноу-Хилл в Бирмингеме. Со стороны никто бы не услышал в их разговоре ничего необычного.
Они болтали о книгах, фильмах и войне, поначалу по-немецки, потом по-английски, который оба знали в совершенстве. Они договорились, что встретятся снова через месяц.
Перед самым уходом мужчина передал даме толстую папку, содержавшую восемьдесят пять страниц документов, последние отчеты о проекте “Тьюб эллойз” и самую опасную тайну в мире.
“Даже сам этот разговор доставил мне удовольствие, – писала Урсула о своей первой судьбоносной встрече с Клаусом Фуксом. – Уже тогда, в самый первый раз, я заметила, как он спокоен, вдумчив, тактичен и образован”. На самом деле перед встречей Фукс был крайне встревожен, но “ободряющее присутствие” женщины, представившейся Соней, его успокоило. Кремер всегда держался отстраненно и деловито, теперь же перед Фуксом оказался человек, которому он мог “рассказать о своих переживаниях”.
На станции в Бирмингеме было слишком людно для регулярных шпионских свиданий. Возвращаясь поездом домой, Урсула заприметила куда более подходящее для их целей место.
Тихий городок ярмарок Банбери, на полпути между Оксфордом и Бирмингемом, был примечателен своей почти совершенной заурядностью. В старинном детском стишке увековечено единственное знаменательное событие, имевшее там место:
Скачи, мой конек, без оглядки вперед,
На ярмарке в Банбери леди нас ждет:
В ушах у ней серьги, на пальчиках кольца,
На туфлях – серебряные колокольцы[9].
За последующие восемь веков мало что нарушало полудрему этого городка, и именно поэтому он идеально подходил для целей Урсулы.
Через месяц она встретилась с Фуксом рядом со станцией Банбери, и они отправились на прогулку по сельской местности, взявшись под руки согласно “давно установленному правилу нелегальных встреч”: постороннему взгляду они бы показались любовниками на тайном рандеву. Первая задача состояла в том, чтобы подыскать надежное место для тайника, где можно было бы оставлять сообщения и договариваться о будущих встречах. От безлюдных полей тропинка привела их к роще, не просматривавшейся с дороги. Урсула прихватила с собой небольшой совок и в зарослях, между выступавшими корнями дерева, выкопала яму. “Клаус стоял рядом и наблюдал за мной сквозь свои очки”. Даже не догадываясь предложить помощь, он не спускал с нее сосредоточенного взгляда, словно следил за каким-то экспериментом. “Я воспринимала это как данность. Я была человеком более заурядным и практичным, чем он. Бросив на него один лишь взгляд, я подумала: «Ни дать ни взять, великий профессор»”.
Весь следующий год, раз в несколько недель по выходным, Урсула добиралась поездом до Банбери и оставляла в тайнике записку с указанием места и времени встречи в тот день. Фукс садился на дневной поезд из Бирмингема. Их встречи происходили всегда на “проселочных дорогах неподалеку от Банбери”, всякий раз в новом месте, и длились не более получаса. “На открытой местности идти за нами по пятам было бы сложнее”, – писала она. К тому же “наша маленькая прогулка не вызвала бы особых подозрений”. Не говоря уже о том, что общество Фукса было ей по душе.
Фукс ничего не знал о жизненном пути Урсулы, а она мало что понимала в ядерной физике, но их сближали общее прошлое, идеология и тайна. “Человек, никогда не живший в такой изоляции, не поймет, насколько драгоценными были встречи с товарищем из Германии, – писала она в дальнейшем. – Соучастие в опасном деле тоже способствовало нашему сближению”. Фукс казался “чутким, умным”, но и отрешенным от мира, оторванным от реальности, одиноким в своей двойной игре. Они быстро сошлись.
По словам Урсулы, Фукс не знал, что “девушка из Банбери” (как он впоследствии называл ее) – сестра товарища Юргена Кучински. Он не спрашивал ни о ее настоящем имени, ни о том, где она живет. Хотя Юрген их свел, о Фуксе брат с сестрой никогда не говорили. “Мы с братом прекрасно ладили, но я всегда строго придерживалась правил”. Урсула еще не понимала исторической значимости тех сведений, которые она передавала в Центр. Однако по реакции Москвы – полной энтузиазма, благодарности и все более настойчивой – она могла не сомневаться, что ей в руки попал главный козырь всей ее карьеры. Советская военная разведка не была щедра на похвалы, но столь бурных оценок в ответ на свои сообщения Урсула еще никогда не получала: “Важно”, “Весьма ценно”.
Научные тайны, переданные Фуксом Советскому Союзу в период с 1941 по 1943 год, составляли один из крупнейших шпионских трофеев за всю историю, куда входило около 570 копий отчетов, вычислений, чертежей, формул, диаграмм, проектов по обогащению урана – целое пошаговое руководство по стремительно разрабатывавшемуся производству атомного оружия. Значительная часть этого материала изобиловала техническими подробностями и была чересчур сложна, чтобы его можно было зашифровать, поэтому Урсула передавала документы “Сергею” при “моментальном контакте” – это была мгновенная передача документов, незаметная обычному наблюдателю. Если Урсуле требовалось передать срочную или объемную информацию, она предупреждала Аптекаря при помощи условного сигнала в оговоренном месте: “Я отправлялась в Лондон и в определенное время, в определенном месте роняла кусочек мела и наступала на него”. Через два дня она добиралась на велосипеде до места встречи – проселочной дороги в шести милях от пересечения трасс А40 и А34 на пути из Оксфорда в Челтнем; Аптекарь подъезжал туда в назначенное время на автомобиле военного атташе и быстро забирал посылку. На одной из таких встреч советский офицер передал Урсуле новую камеру “Минокс” для микроснимков и копирования документов и маленький, но мощный передатчик размером всего шесть на восемь дюймов, который был в шесть раз компактнее ее самодельного приемника, а значит, и прятать его было намного проще. Свое оборудование она разобрала, но сохранила – “на всякий случай”.
Фукс обладал доступом к самым секретным разработкам по атомному проекту и не утаил ничего. В первый год они с Пайерлсом написали вместе ни много ни мало одиннадцать совместных докладов, в том числе фундаментальные статьи по разделению изотопов и расчетам разрушительной силы бомбы. По словам его последнего биографа, “фактически все научные данные, полученные проектом «Тьюб эллойз» за год, поступили в Москву от Фукса и Сони”. ГРУ не сразу по достоинству оценило Фукса; когда его куратором стала Соня, дело стало набирать бешеные обороты, в Москве проекту по производству ядерного оружия было присвоено кодовое имя, отражавшее возрастающий энтузиазм Москвы, – “Энормоз”[10]. Просьба Фукса передать информацию непосредственно Сталину оказалась в полной мере осуществлена. Советский лидер теперь не упускал Фукса и Соню из своего поля зрения, чему, исходя из свидетельств любого, кто был приближен к этому своенравному убийце, вряд ли стоило радоваться.
В апреле 1942 года министр иностранных дел СССР Молотов составил досье из донесений разведки (преимущественно из Великобритании), где рассказывалось о новом супероружии, и передал его министру химической промышленности с указанием от Сталина определить дальнейший ход действий. По мнению ученых, Советскому Союзу следовало как можно скорее учредить собственную программу по производству атомной бомбы. К концу года КГБ распорядился об учреждении лаборатории по разработке урановой бомбы под руководством Игоря Курчатова, главного специалиста по ядерной физике в Ленинградском физико-техническом институте. В феврале 1943 года советские ученые-ядерщики вплотную приступили к поставленной задаче, которая отчасти уже была решена за них благодаря поступавшему от Клауса Фукса и Урсулы Кучински потоку секретных материалов.
Открытия в области ядерной науки попадали также в США – более законным и официальным, но не менее секретным способом. Еще в октябре 1941 года президент Рузвельт отправил Уинстону Черчиллю предложение о сотрудничестве в области ядерных исследований. Вступление Америки в войну двумя месяцами ранее придало этому сотрудничеству новый стимул. Однако очень скоро стало очевидно, что Америка выбивается в лидеры в гонке по созданию бомбы, и центр тяжести (и финансовых инвестиций) в исследованиях атомного оружия переместился по ту сторону Атлантики. Американский проект “Манхэттен”, где партнерами США выступали Британия и Канада, в дальнейшем поглотит “Тьюб эллойз”, в нем будет задействовано 130 000 человек и появится первая атомная бомба в мире.
Америка и Британия вместе работали над созданием бомбы с умопомрачительной для науки скоростью и в условиях абсолютной секретности. Ни одна из сторон не помогала другому своему основному союзнику, СССР, – и не ставила его в известность. Однако Москва все равно тайно получала эту помощь благодаря своим шпионам. Сталин не только знал о бомбе все, он также знал, что Британия и Америка ничего об этом не подозревают (а в разведке это на вес золота). И требовал еще больше подробностей от своих шпионов.