Осенью 1942 года Урсула, Лен и дети вновь переехали и поселились в доме, принадлежавшем одному из самых высокопоставленных лиц в судебной системе Великобритании, столпу английской еврейской общины, человеку, которого в последнюю очередь можно было заподозрить в том, что он приютил у себя на заднем дворе советскую шпионку. Судья Невилл Ласки, который недавно вышел на пенсию с поста председателя Совета британских евреев, жил в большом поместье в стиле регентства в Саммертауне, тенистом северном предместье Оксфорда. Ласки был непоколебимым патриотом. После Мюнхенского соглашения он заявил: “Превыше всего основной долг британских евреев – строгое и неукоснительное исполнение их гражданских обязанностей”. Брат Ласки Гарольд был политологом левых взглядов, профессором политологии в Лондонской школе экономики и другом Роберта Кучински. Невилл Ласки и его жена Фина, которую называли Сисси, услышав, что у Урсулы вот-вот истечет срок аренды в Кидлингтоне, предложили ей снять Придорожный коттедж, стоящий за особняком очаровательный четырехкомнатный каретник с винтовой лестницей и отдельным входом по адресу: Джордж-стрит, 50 (ныне Мидл-уэй). “Это был забавный старый домик, – писала Урсула, – с заросшим травой задним двориком и множеством старых сараев”.
В день переезда Урсула заглянула поздним утром к миссис Ласки: Сисси возлежала в постели “в кружевной сорочке и ела завтрак с серебряного подноса, как богачи в фильмах”. Несколько обескураженная представшим ее взгляду зрелищем, Урсула спросила у хозяйки разрешения “установить антенну, протянув провода от нашей крыши к одной из конюшен”. Миссис Ласки милостиво согласилась, даже не подозревая, что антенна понадобилась для каких-то иных целей, а не для “обыкновенного радиоприемника”. Мини-передатчик Урсула с Леном спрятали в нише стены в саду, прикрыв его поросшим мхом камнем.
Клаус Фукс был самым важным источником секретной информации для Урсулы, но не единственным. В течение года Сонина сеть разрослась по меньшей мере до десятка шпионов и превратилась в настоящий кладезь разведданных – военных, политических и научных. Мелита Норвуд кропотливо копировала все важные документы в Британской ассоциации по исследованию цветных металлов, игравшей все более значительную роль в ядерных исследованиях; Юрген и Роберт Кучински без устали добывали информацию и слухи; по меньшей мере раз в месяц свои донесения подавал Ганс Кале. В 1942 году Урсула завербовала нового агента-британца – сотрудника технического отдела Королевских ВВС, “жаждавшего предоставить СССР конструктивную помощь для борьбы с Гитлером” и снабжавшего ее подробностями в области авиастроения, например о пусковом механизме, позволявшем “Ланкастерам” сбрасывать тысячефунтовые бомбы. Урсула дала ему кодовое имя Джеймс. “Он снабжал нас точными сведениями о весе и габаритах, грузоподъемности, особых характеристиках, умудрившись даже раздобыть для меня копии чертежей машин, которые еще не летали”. Бывший сварщик, сочувствующий коммунизму, Джеймс отказывался брать деньги за предоставленные сведения и не считал себя “шпионом”, хотя, несомненно, им был.
Все эти разведданные нужно было укомплектовать в донесения, зашифровать и отправить в Москву. К концу 1942 года Урсула выходила на связь по два-три раза в неделю. Маленький Миша недоумевал, почему мама так часто спит днем: работа по ночам ее изматывала.
В начале войны была учреждена Служба радиоперехвата для выявления “нелегальных включений” в Великобритании. Изначально она предназначалась для разоблачения нацистских агентов, отправлявших донесения в Германию, но к 1943 году “прослушка” перехватывала также “значительные объемы связи с Россией”. Перехваченный шифр Морзе отправлялся в Блетчли-парк на дешифровку. В отличие от немцев с их уязвимым шифром “Энигма”, советская разведка пользовалась системой “одноразовых кодов”, которые считались неуязвимыми. Но даже если британская разведка не могла расшифровать советские радиопослания, она была решительно настроена положить им конец: где бы ни был перехвачен сигнал нелегального передатчика, прочесывать подозрительную местность отправлялись фургоны, оборудованные сложнейшими устройствами, позволяющими определить местоположение источника сигнала.
“Мы учитывали вероятность того, что однажды мой передатчик обнаружат”, – писала Урсула. По приказу Москвы они с Леном обучили нового радиста, “Тома”, механика на автозаводе “Коули”, чтобы он мог сменить их в случае чрезвычайной ситуации. Том был коммунистом, считавшим, что, оказывая содействие СССР, союзнику Британии, он вносит свой непосредственный вклад в борьбу с фашизмом.
Эту позицию разделяли в военной Британии многие, особенно в неформальных кругах сочувствующих коммунистам. Лен проявил себя талантливым вербовщиком. “В моем прошлом бойца интербригад были свои преимущества, – писал он. – Оно открывало двери в прогрессивные и либеральные круги. Антифашистские настроения населения лишь усилились после запугивающих бомбардировок Геринга, а бившийся с врагом один на один Советский Союз вызывал огромное восхищение, и это облегчало нашу задачу. Основную роль в налаживании контакта всегда играло внимательное изучение характера”. Одним из новобранцев был “старый знакомый”, воевавший вместе с ним в Испании. Урсула в дальнейшем пыталась скрыть личность этого человека, уклончиво называя его “химиком”.
Им, вероятно, был эксцентричный ученый-марксист Дж. Б. С. Холдейн, профессор биометрии в Университетском колледже Лондона, который трижды ездил в Испанию помогать республиканцам во время гражданской войны и там подружился с Леном Бертоном. В 1941 году Холдейн работал на сверхсекретной базе подводных исследований в Госпорте. “Помимо сведений о высадке танкового десанта, благодаря ему в наши руки попал важный инструмент, использовавшийся в радиолокационных устройствах”, – писала Урсула. Получив его, она помчалась в Лондон с кусочком мела в кармане. Через два дня “Сергей” ждал ее на условленном месте к западу от Оксфорда, куда Урсула привезла в корзине своего старого велосипеда важную деталь экспериментальной военной техники. Она писала: “В то время радиолокаторы были еще в новинку, и Центр был в них очень заинтересован”.
Дома Урсулу ждал лучезарный Лен и дети, которые не могли уснуть от возбуждения. Они попросили ее закрыть глаза и привели к моррисоновскому бомбоубежищу в саду: там, украшенный флажками, стоял новенький велосипед. Старый, по словам Лена, был “опасен для жизни и здоровья”, зато новый поможет добираться “до самых разных мест нелегальных встреч”. Лен не умел открыто выражать свои чувства. Урсулу несказанно растрогал этот подарок – символ любви и в то же время инструмент шпионажа.
В начале весны 1943 года, в разгар войны, когда работа ее агентуры шла полным ходом, тридцатишестилетняя Урсула обрадовалась, узнав, что снова беременна. Лен долго не поддавался на ее уговоры завести ребенка: он напоминал, что его в любой момент могут призвать на службу и ему придется оставить ее одну с тремя детьми и растущей шпионской сетью. Но Урсула была непреклонна. “Я хотела от него ребенка [и], когда в конце 1942 года советская армия начала окружать немцев под Сталинградом, предвещая победу… я проявила настойчивость”. Отпраздновать победу русских появлением третьего ребенка – что могло быть лучше? Кроме того, “младенцы обеспечивали прекрасное прикрытие”. Чем больше у нее будет детей, тем меньше она будет вызывать подозрений. Как это было со всеми важнейшими решениями в ее жизни, профессиональные, политические и личные дела переплетались воедино.
Урсула не поставила Центр в известность, что ждет очередного ребенка. В жесткой бюрократической системе ГРУ, где главенствовали мужчины, отпуска по уходу за ребенком не предусматривалось, и даже будь у Урсулы такая возможность, она бы от нее отказалась. Чем больше становился малыш, тем больше она работала.
Под давлением Сталина Центр использовал свой главный актив на полную катушку. Согласно одному из донесений ГРУ, Фуксу удалось сделать пластилиновые копии с разных ключей от исследовательского центра в Бирмингеме, которые через Урсулу были переданы Владимиру Барковскому, руководителю научно-технической разведки в лондонской резидентуре. “С помощью дубликатов ключей, лично изготовленных Барковским, [Фукс] смог достать множество секретных документов, как из своего сейфа, так и из сейфов своих коллег”. Барковский сменил Аптекаря, став новым “Сергеем”, связным между Урсулой и “легальными” шпионами в советском посольстве: он докладывал в Москву, что Фукс (получивший теперь кодовое имя Рест, а позже Чарльз) “работает на нас с энтузиазмом, но… отказывается даже от малейших намеков на денежное вознаграждение”. Порой Урсула едва справлялась с потоком разведданных от Фукса. Однажды он принес на встречу “объемную книгу с копиями”, где было больше ста страниц. “Отправьте поскорее”, – попросил он, и ей снова пришлось нестись в Лондон, делать новую отметку мелом и вновь ехать к месту встречи на безлюдной проселочной дороге.
В июне 1943 года Сталин передал Молотову список из двенадцати вопросов о проекте атомной бомбы, потребовав срочно дать ответы; министр иностранных дел СССР передал список директору ГРУ, генерал-лейтенанту Ивану Ильичеву, который немедленно отправил телеграмму в лондонскую резидентуру на имя Сони. 28 июня Урсула встретила Фукса в Банбери, передав ему “двенадцать срочных требований” от Сталина. Теперь они шпионили по списку, подготовленному самим руководителем СССР. Фукс, как от него и требовалось, составил полный отчет обо всех разведданных, предоставленных им на тот момент, и обо всем, что было ему известно о проекте “Тьюб эллойз”; попади это уникальное свидетельство его научного дарования в руки британцев, оно бы стало самым изобличающим доказательством его вины.
На расстоянии 3500 миль в Тегеране Рудольф Гамбургер выполнял роль шпиона с тем же рвением, что и его бывшая жена, не добиваясь и тени ее успеха. Его некомпетентность казалась бы комичной, не обернись она в результате трагедией, сказавшейся на жизни Урсулы совершенно непредсказуемым для них обоих образом. Миссия Гамбургера в Иране начиналась удачно. Получив заказ спроектировать новое здание иранского министерства финансов, Руди принялся усердно собирать сведения о дороге и железнодорожной инфраструктуре, строившейся британцами и американцами для поддержания непрерывного снабжения советских войск на Восточном фронте. Всегда подозрительный к своим союзникам, Сталин требовал, чтобы его шпионы выяснили, может ли скопление британских и американских сил в такой близости от советской границы предвещать какие-то коварные планы. “Моя задача, – писал Руди, – состояла в слежке за их планами и передвижениями, оценке количества войск и характера военных сил, сосредоточенных под видом «переброски транспортных средств», особенно на юге страны, где располагались нефтяные месторождения”. Московский Центр снабдил его громоздким радиопередатчиком в алюминиевом чемодане, который он прятал, подвесив на веревку, в неиспользовавшемся дымоходе арендованной квартиры. Более года архитектор-шпион поставлял незначительные объемы низкопробных разведданных, преим