ущественно выуженных у местных жителей, работавших на союзников. В сухом климате Тегерана приступы малярии, которую он подхватил в китайской тюрьме, случались реже. Ему удалось даже отложить немного денег, которые он отправил Урсуле через американский банк. В Придорожный коттедж письмо от Руди пришло как раз накануне Рождества 1942 года, проделав тернистый путь через почтовую систему военного времени. Одиннадцатилетний Миша был вне себя от радости, рисуя в воображении обещанное возвращение папы. “Я все еще ждал, что он появится, как раньше. Я по-настоящему его любил”.
В Тегеране Руди Гамбургер вел уединенную, но экзотичную жизнь, заполненную множеством архитектурных и шпионских дел. Его вера в коммунизм была пронизана рвением неофита. Он был почти счастлив. Пока, как обычно, все не пошло наперекосяк.
Рухолла Карубян, иранец армянского происхождения, был личным секретарем-переводчиком американского суперинтенданта железных дорог. Как-то днем за чаем Гамбургер без обиняков попросил Карубяна продать ему секретную информацию, заявив, что “он русский и хочет разузнать как можно больше о британских войсках и военных объектах”. Руди пообещал “прилично заплатить… за любые сведения, касающиеся американской внешней политики на Ближнем Востоке”. Карубян немедленно доложил об этих поразительно неделикатных авансах своему начальству, поставившему в свою очередь в известность американскую службу военной безопасности. В приемной Карубяна был установлен микрофон, и когда Гамбургер вновь пришел к нему на чай, в соседней комнате прятался стенограф в наушниках и все записывал. Согласно указаниям американской разведки, Карубян притворился, будто заинтересован предложением Гамбургера, и стал расспрашивать его о подробностях. “Гамбургер настойчиво отказывался раскрыть имена людей, на которых работал”. Зато он прочитал лекцию о международной политике: “Гитлер должен быть повержен, но наша работа на этом не прекратится. Понимаете, Карубян, сегодня Англия, Америка и Россия – союзники, но, едва война закончится, они снова могут стать врагами. Моей группе нужна вся возможная информация. После войны мы хотим создать новый мировой порядок. Нам нужно знать, что движет союзниками”. Для прослушки этого было более чем достаточно. 19 апреля Рудольф Гамбургер был арестован американской военной полицией. В результате обыска в его квартире обнаружили 2000 долларов дорожными чеками и поддельный гондурасский паспорт, упустив спрятанный в дымоходе передатчик. “Гамбургер признался, что его поймали с поличным, он был готов принять все последствия, но не выдавал своих подельников”. Проведя неделю у американцев, он был передан британским властям в Иране.
Полковник Джо Спенсер из отдела безопасности Минобороны знал, что к ним в руки попал шпион, но какой именно, еще предстояло выяснить. Гамбургер, очевидно, был “очень умен и сговорчив”, но “наотрез отказывался отвечать на вопросы” и, казалось, “совершенно не реагировал на угрозы и жесткое давление”. Спенсер решил его немного помариновать.
Руди Гамбургер был слишком честен и слишком безнадежен в роли шпиона, чтобы долго хранить свои секреты. Лишенный чтения и компании, он впал в депрессию, а потом разговорился. Спенсер, используя проверенную временем тактику умных тюремщиков, обеспечил Руди журналами, сигаретами и приятной компанией. Чем больше проходило времени, тем более весомые он допускал намеки. “Он настаивал, что работал не против союзников, а лишь собирал информацию для своей «группы», решительно отказываясь сообщать о ней какие-либо подробности. Он был вполне убежден, что «группа» в результате вступится за него. И рассчитывал, что ему подыщут хорошее место инженера-архитектора, в противном случае он вернется в Китай”.
Наконец, в августе он признался, что работает на “союзника”.
Спенсер рассмеялся: “В ООН состоит двадцать пять стран, не могу же я допросить все”.
“Я намекну, – ответил Гамбургер. – Какой еще союзник, кроме британцев и американцев, заинтересован в перевозках в Иране?”
На следующий день, проведя четыре месяца в заключении, Руди раскрыл все карты: “Он признал, что в течение продолжительного времени был профессиональным агентом русских и таковым останется”. Его задание, как он говорил, состояло в сборе политической информации о намерениях союзных сил, в частности от военнослужащих. Он признал, что напортачил в беседе с Карубяном. Руди предложил Спенсеру позвонить советским властям и проверить его рассказ. “Только пообещайте не говорить, что сделали это по моему предложению, от этого зависит все мое будущее”.
Спенсер связался с советским военным атташе, который подтвердил три дня спустя, что “Гамбургер работает на русских, и попросил передать его им”.
По мнению полковника Спенсера, дело было закрыто. “Мы передали его русским посреди ночи на уединенной дороге, в обстановке полнейшей таинственности, достойной самого захватывающего шпионского фильма. Дело не стоило выеденного яйца – задержание агента союзников по причине его невежественности и его предсказуемое выдворение”. Руди считал, что и будущее его совершенно предсказуемо. “Гамбургер, похоже, был убежден, что, когда его передадут русским, те ничего с ним не сделают. Он сказал, что продолжит работать агентом, но, вероятно, уже в другом месте”.
У британцев и американцев теперь имелось невероятно объемное досье на Руди Гамбургера и доказательства, что первый муж Урсулы Кучински, по собственному же признанию, является советским шпионом. Хотя Урсула и Руди были в разводе и в тысячах миль друг от друга, истории их жизни и их судьбы до сих пор были неразрывно переплетены. Как шпион Руди не представлял почти никакой угрозы – разве что для своей бывшей жены.
Рудольфа Гамбургера вывезли в Москву в конце августа, и он был убежден, что его встретят если не как героя, то по крайней мере дружеским похлопыванием по плечу и новым заданием. Как и в прошлый раз, когда “друзья” вызволили его из китайской тюрьмы, Центр, вероятно, отправит его в другой комфортабельный дом отдыха, а потом даст новое задание. В конце концов, он “за все эти годы продемонстрировал удивительный уровень выносливости, преданности делу и верности”. Руди считал, что может даже заслужить повышение.
Он роковым образом заблуждался.
Параноидальная советская система видела в Рудольфе Гамбургере не просто профессионально непригодного разведчика, а крайне подозрительную личность.
Через два дня после приезда в Москву его арестовали, обвинили в работе на американскую или британскую разведку и швырнули в “следственный изолятор”, как иносказательно называли нескончаемое заключение и допросы без суда и следствия. Он подозрительно легко отделался от британцев. “Обстоятельства освобождения Гамбургера в Иране давали почву для подозрений, что его завербовала иностранная служба разведки”. По извращенной репрессивной логике коммунизма заявления Руди о невиновности лишь подтверждали его вину. “Тебя подкупили враги, и ты вернулся, чтобы шпионить для них, – настаивал следователь. – Да, ты стал шпионом… ну же, давай, грязный шпик, сознайся, что тебя завербовали. Ты стал шпионом. Признавайся”. Его требование предоставить ему адвоката было проигнорировано. “Целые сутки тебе не дают спать, держат впроголодь, издеваются, – писал он. – Если бы только можно было ни о чем не думать и спать. Кормят помоями… голод – нестерпимая пытка”. Его здоровье стремительно ухудшалось. За несколько месяцев он потерял сорок пять фунтов.
Формального судебного процесса не было, только приговор: Рудольф Гамбургер был “общественно опасным элементом”, виновным в политических преступлениях по статье 58 Уголовного кодекса, приговоренным к пяти годам тюремного заключения. Центр не вмешивался. Успех его бывшей жены – офицера советской разведки не имел тут никакого значения. “Поскольку я был иностранцем, мой случай был очевиден: вражеский шпион. Меня клеймили врагом и предателем, а это вынести труднее, чем тюрьму и голод”. Как и многих других, его, очередного без вины виноватого врага народа, поглотило ненасытное чрево ГУЛАГа. Так началось нисхождение Рудольфа Гамбургера в преисподнюю.
Примерно тогда же, когда арестовали Руди, Урсула Бертон получила повышение до полковника, став единственной женщиной, добившейся такого успеха в советской военной разведке. Отношения между разведчицей и ее руководством, как и все отношения в разведке, строились по принципу “минимальной необходимой осведомленности”: Москва решила, что Соне необязательно знать о своем звании, как и о том, что отец ее первенца стал пленником того режима, которому она служила.
“Миссис Бёртон” из Придорожного коттеджа в Саммертауне всю зиму 1942 года колесила на своем новеньком велосипеде, забирала военные продуктовые наборы, заботилась о детях и муже и следила за ходом войны. Она была любезна, скромна, наивна – обычная домохозяйка, которая как могла справлялась с хозяйством и копала ради победы[11] в своем огороде, разбитом на заднем дворе. Во время беременности она сшила новый чехол для сидения велосипеда, “маргаритки на зеленом фоне”. Урсула поддерживала добрые отношения со своими соседями и иногда заглядывала в главный дом на чай с Сисси Ласки. Нина ходила в детский сад в Саммертауне и вступила в скаутский отряд для девочек. Немецкий акцент Урсулы почти исчез. Она по-настоящему сроднилась с британцами, восхищаясь их незыблемой верой в предрешенность грядущей победы. Как и все идейные люди, она расценивала войну сквозь призму собственных политических убеждений: “Британцы были на стороне Советского Союза”.
Все четыре сестры Урсулы вышли замуж за англичан и обосновались в Британии. Берта тосковала по своей прежней жизни в Германии, уже смирившись, что Британия навсегда стала их домом. Обожаемая тетка Урсулы Алиса, сестра Роберта, и ее муж, гинеколог Георг Дорпален, до самого конца оставались в Берлине. 22 сентября 1942 года Алиса написала своей любимой немецкой экономке Гертруде: “Настала пора попрощаться и поблагодарить тебя от всего сердца за дружбу и помощь в эти трудные времена… Мой муж удивительно спокоен, и мы готовы встретить свою суровую судьбу. Если только останемся в живых”. Через три дня Дорпаленов арестовали и вывезли в концлагерь Терезиенштадт, где впоследствии они были убиты. Урсула восхищалась мужеством дяди Георга, но ей не давал покоя вопрос: “Можно ли считать смелостью, что после прихода Гитлера к власти дядя не последовал совету моего отца, оставшись на родине, в своей любимой Германии?”