— Так это Никита? — Алексей был потрясен. — Неужто он фискалит за мной?
— Никита не фискалит, — опять усмехнулся Тартищев, — просто вовремя докладывает. И сегодня успел мне доложить, как отважно Елизавета бросилась в драку, чтобы спасти тебя от цирковых головорезов.
— Елизавета? — окончательно растерялся Алексей. — В драку?
— Ну ты еще не все ее таланты знаешь! — Тартищев сел и с довольным видом откинулся на спинку кресла. — Она с детства себя в обиду не давала. Помню, ей года четыре было, когда петух на нее напал. Налетел, зараза, крыльями машет, шпорами бьет, а она глаза закрыла, ревет, а хворостину не выпускает, лупит его по чем попадя… И отбилась… И сегодня смотрю, на тебе синяков гораздо больше бы проявилось, если бы не Лизка. Никита говорит, схватила багор и давай всех по спинам охаживать, а потом заставила одного из борцов и этого венгерского Калоша отнести тебя на руках до коляски. Так и шла следом с багром в руках…
Алексей только озадаченно покачал головой, вспомнив вдруг царапины на руках девушки и болтающуюся оборку… Затем вторично разорвал портрет на мелкие части. Тартищев пододвинул ему вместительную пепельницу. Алексей высыпал в нее обрывки. Вспыхнула спичка. И его мечта взвилась вверх серым дымным облачком над костром разрушенной надежды.
«Ну вот и все, — подумал он печально, глядя на черные хлопья пепла, — кончилась любовь-беда, кончилась морока…»
Тартищев проследил за его взглядом и неожиданно мягко произнес:
— Не огорчайся, сколько еще прекрасных женщин встретится на твоем пути. — И не удержался, съязвил, кивнув на пепельницу:
— И, возможно, не все они будут такими стервами.
— Возможно, — согласился Алексей и, вздохнув, посмотрел на Тартищева. — Приказывайте, Федор Михайлович, что я должен делать?
— Приказать несложно. — Тартищев поскреб в затылке и неожиданно смущенно посмотрел на него. — Дельце тут одно есть. Понимаешь… — Он замялся и отвел взгляд в сторону. — Надо съездить и поговорить с этой вдовой, Анастасией Синицыной. Я с утра у нее побывал… — Он как-то растерянно покрутил головой и еще более смущенно произнес:
— Не получается у меня с ней разговор. Уж вроде поднаторел на допросах, просто спасу нет, а с ней вот язык почему-то не поворачивается откровенно спросить про Дильмаца и его браслет… Поезжай, а?
Алексей постарался скрыть изумление. Впервые ему пришлось наблюдать столь откровенное смятение на лице начальника сыскной полиции. Чем же так зацепила его эта дама, если в речи Федора Михайловича проявились до того непривычные для него робкие, просительные интонации?
За три квартала улица Нагорная ухитрилась повернуть четыре раза. Очень узкая и пыльная, она петляла между домами, а над ней нависали покрытые кустами акации песчаные холмы, на которых, кроме полыни и толокнянки, ничего не росло. В четвертом, и последнем, квартале улица плавно свернула налево, уткнулась в основание холма и тихо скончалась. Здесь стояло еще три дома, два по бокам, друг против друга, один — в тупике. Это и был дом Анастасии Синицыной.
Узкий двухэтажный дом с шатровой крышей. Первый этаж — каменный, второй — из бруса. Окна закрыты ставнями по причине наступившего вечера, но сквозь щели пробивается свет…
Алексей велел извозчику подождать, а сам ступил на лужайку перед массивными глухими воротами, закрывающими доступ к дому. Забор тоже выглядел основательно: по высоте почти наравне с воротами, из толстых плах с заостренными концами. Судя по всему, во дворе была еще собака, которая то и дело погромыхивала цепью…
И его подозрения тут же подтвердились. Не успел он сделать и пары шагов, как из-за забора послышалось низкое, утробное гавканье. Звучало оно размеренно и внушительно. Покой Анастасии Синицыной охранял солидный волкодав ростом не иначе как с теленка.
В луже около ворот купалась молодая луна. Алексей обошел лужу стороной, отметив для себя пересекавшую ее двойную колею — недавний след от колес, наверняка оставленный экипажем Тартищева. Коляска въезжала во двор, значит, хозяйка довольно гостеприимна, а может, излишне доверчива?..
Алексей взялся за большое чугунное кольцо и пару раз повернул его, еще сильнее растревожив волкодава.
Гавканье приобрело угрожающий оттенок, а сам пес несколько раз сильно ударил лапами в створку ворот.
— Кто там? — раздался звонкий женский голос.
— Простите, — отозвался Алексей, — мне нужна Анастасия Васильевна Синицына.
Створка ворот слегка приоткрылась. На Алексея глянул круглый глаз в густой щеточке светлых ресниц, а вслед за ним показалось и все лицо целиком. Оно принадлежало девчонке лет четырнадцати, одетой в длинный деревенский сарафан и старенькую кацавейку. Она с интересом посмотрела на незнакомого ей молодого человека и, шмыгнув носом, деловито справилась:
— До барыни, че ли? И по какому делу?
— Ну, если твоя барыня и есть Анастасия Васильевна Синицына, то, выходит, к ней. Скажи, что я от Тартищева. От Федора Михайловича…
— А-а-а! — протянула девчонка разочарованно. — Так вы тож из полиции?
— А разве это плохо, что из полиции? — спросил Алексей.
— Не-а, — девчонка с интересом посмотрела на него, — а этажерку тоже будете ломать?
— Этажерку? — опешил Алексей. — Какую этажерку?
Девчонка, не ответив, прикрыла створку ворот и крикнула Алексею:
— Погодите чуток, щас Цезаря в сарай запру!
Алексей покачал удивленно головой. И поразило его не то, что девчонка, судя по всему, в одно мгновение усмирила грозного пса и загнала его в сараюшку, а кличка самого волкодава. Похоже, его хозяйка кое-что смыслила в древней истории… Но он вспомнил вдруг скабрезные сцены из дневника Дильмаца и передернулся от отвращения. По правде, его совсем не прельщала эта встреча. Но Тартищев впервые не просто дал ему задание, а попросил его выполнить. И к тому же Федор Михайлович скорее был смущен, чем рассержен, когда объяснял, что бы он хотел узнать у этой дамочки.
Но только с чего это вдруг Тартищеву вздумалось ломать какую-то этажерку? Или пришлось обороняться?
Но не от женщины ведь? Хотя, если судить по дневнику Дильмаца, с нее станется…
Девчонка опять выглянула в щель между створками ворот.
— Давайте быстрее, а то вдруг Цезарь вырвется.
Я ему кость кинула. Пока он ее гложет, ему ни до чего дела нет, а как сгрызет, тут же двери вышибет… — торопливо проговорила она и, опередив Алексея, взлетела на крыльцо. Оглядела визитера с ног до головы и опять шмыгнула носом. — Ноги оботрите, а то хозяйка страсть как не любит, когда грязные следы на полу остаются. — Она сама тщательно вытерла подошвы стареньких, видимо с хозяйкиной ноги, ботинок о домотканый линялый коврик, придирчиво проследила насколько старательно то же самое проделал Алексей, и только затем кивнула головой:
— Проходите!
Пригнув голову, Алексей прошел в дверь и тут же увидел высокую статную женщину в темно-зеленом шелковом платье. Темные с рыжеватым отливом волосы были стянуты в узел и открывали стройную длинную шею. В руках она держала кружевную белую шаль. Увидев Алексея, она накинула ее на плечи и весело улыбнулась, заметив его смятение.
И было отчего на какое-то время прерваться его дыханию. Женщина была чудо как хороша! Матовосветлая кожа, огромные серо-зеленые глаза, высокий лоб и удивительного рисунка губы, словно вырезал их из драгоценного розового камня искусный ювелир.
И настолько совершенны они были по своим очертаниям, что у Алексея моментально пересохло в горле. И он подумал, что было отчего сойти с ума старому ловеласу Дильмацу. Но Тартищев-то, Тартищев! Искушенный в женских штучках, старый сыскарь Тартищев! Неужто тоже сконфузился при виде этой дамочки, растерялся, как несмышленый мальчишка?
Алексей тряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение, но, видимо, гораздо сильнее, чем следовало, и ударился затылком о косяк.
— О боже! — рассмеялась женщина и укоризненно покачала головой. — Негоже в моем доме косяки ломать!
— Он тоже из полиции, — пробурчала за его спиной девчонка и с негодованием добавила:
— Повадились, спасу на вас нет!
— Малаша, — произнесла строго женщина, — беги на кухню, приготовь чаю и пирогов. Будем гостя чаем поить и разговоры приятные вести.
Девчонка направилась к двери, которая виднелась справа от лестницы, ведущей на второй этаж, а хозяйка сделала приглашающий жест в сторону другой двери, что находилась за ее спиной и укрывалась до поры до времени за синими бархатными шторами.
Алексей скосил глаза на свои сапоги, потом на чисто вымытые полы, вспомнив предупреждение Малаши о любви ее хозяйки к порядку, но решил махнуть на это рукой: он пришел не на рандеву, а по приказу начальника, и какое ему дело, что испытает в душе эта дамочка, когда заметит затоптанный пол…
Но Анастасия Синицына (Алексей уже не сомневался, что это была она), кажется, совершенно не обратила внимания на его замешательство, а величаво вскинула подбородок и улыбнулась, но не так, как перед этим улыбалась Малаше, или в тот момент, когда он чуть не размолотил косяк своей головой. Теперь она смотрела на него свысока, и улыбка лишь слегка потревожила ее губы. Так, вероятно, улыбались королевы при виде своих вассалов — полупрезрительно, полунасмешливо, словно прочитывали наперед все их мысли.
Глава 18
Анастасия Синицына подставила под кран самовара фарфоровую чашку и, пока она наполнялась кипятком, окинула Алексея взглядом. Несомненно, она забавлялась его смущением. Ее глаза щурились от едва сдерживаемого смеха, и она совсем не казалась встревоженной, а ведь ей было отчего беспокоиться. Совсем не похоже, чтобы этакая красавица сидела затворницей за своим высоким забором и не знала о событиях, происходящих в городе.
Пробегая через двор, Алексей сквозь довольное урчание Цезаря явственно различил фырканье лошадей, которое доносилось из длинного бревенчатого сарая, расположенного за домом. Наверняка у нее есть собственный выезд… И нет ничего зазорного в том, что молодая вдова не хоронит себя в четырех стенах. Подобной красоты женщины долго в одиночестве не скучают.