— В любом случае это было опасно, — попенял ему Авинов. — Курьеров, что ли, нехватка?
Генлейт помотал головой и закашлялся от едкого дыма.
— Дело больно важное, — сипло выговорил он, перхая. — В Москве развернулся некий Локкарт, сэр Роберт Гамильтон Брюс Локкарт. Он возглавляет специальную британскую миссию при Советском правительстве — и шпионит вовсю, тем более что при нём состоит такой матёрый разведчик, как Сидней Джордж Рейли, бывший одессит Семён Розенблюм.[112] — Буки перемежал свою речь жестами, не относящимися к ней, — указывал то на телегу, то в сторону Хоздвора руку протягивал — создавал впечатление, что селянин о дровах твердит. — Так получилось, что сеть «Азбуки» задела сеть Локкарта. Мне точно известны имена нескольких его агентов — это подполковник Фриде, агент 20, а его сестра — курьер. Подполковник Генштаба Голицын носит 12-й номер… Но не в них дело. По моим сведениям, Локкарт возглавляет настоящий заговор трёх послов — кроме него самого, задействованы французский и американский посланники. А затевают они, ни много ни мало — антибольшевистский переворот!
Локкарт подкупает латышских стрелков, охраняющих Кремль, чтобы в день «Д» с их помощью арестовать весь ВЦИК с Лениным, с Троцким и занять ключевые пункты Москвы. После чего два полка латышей вроде бы направят в Вологду — на соединение с английскими войсками из Архангельска… Как вам этакий замах?
— Замахнулся-то Локкарт изрядно, — хмыкнул с сомнением Кирилл, — каков только выйдет удар…
— Правильно, согласен с вами. Ну а если мы поддержим? Локкарт хорошенько удобряет почву, раскидывая миллионы и подкупая всех подряд. Несмотря на то что главным резидентом английской разведки в России был и остаётся Эрнст Бойс, лейтенант английской разведки[113] Рейли получил практически неограниченные полномочия. Дошло до того, что некто Орлов-Орлинский, эсер со странной партийной кличкой «Люди першой кляссы», оформил Сиднея Джорджа сотрудником Петроградской ЧК с фамилией Релинский, и по этому-то удостоверению Рейли выписали пропуск в Кремль! Каково?
— Заманчиво, чёрт… — протянул Авинов. — Но и ошибиться никак нельзя, тут надо не семь раз отмерить, а семьдесят семь!
— Согласен! Вот вы и займитесь «примеркой» — вступите в контакт с Рейли и Локкартом, прощупайте их. Лично я не доверяю англичанам — эти торгаши всегда помогают во имя собственных выгод. Но уж коли имеется шанс, грех не использовать его! Вот папироса, в ней свёрнута записка с адресами и прочим…
Благодарно кивнув, Кирилл сунул «пушечку» в рот и закурил. Со стороны их разговор не выглядел чем-то особенным — пообщались братья по классу, покурили по одной… Смычка города и деревни.
Когда совсем стемнело, ломовики убыли восвояси, и настала тишина. Только и слышно было, как латыши клянут русских скупердяев — клянут медлительно, словно рассуждая.
Вернувшись в свою комнату, Авинов распотрошил папиросу, вызубрил написанное, а улику сжёг. Спать он лёг рановато, проворочался больше часа, но Аня так и не пришла.
С самого утра Большой дом наполнился шумом и гамом — комсомольцы готовили отъезд четы Ульяновых в Москву. Ленин сильно нервничал, переживая, подадут ли авто, но тут уж Сталин расстарался — прислал сразу два мотора.[114] За рулём «роллс-ройса», пригнанного для Предсовнаркома, сидел личный водитель Ленина, Степан Гиль, перешедший к нему «по наследству» от императрицы Александры Фёдоровны — вместе с автомобилем. Подобранный ещё графом Орловым, как шоффэр для монарших особ, Гиль верой и правдой возил царя и царицу. Теперь он, беспартийный, да ещё поляк,[115] крутил баранку рядом с «самим Лениным».
Впереди сел Авинов, а за его спиной, на откидном сиденье примостился Камо.
— Как здоровье, Владимир Ильич? — спросил Гиль, смущаясь.
— Спасибо, очень хорошо! — бодро ответил вождь.
— Вы уж простите, что не приезжал, — не давали за руль сесть!
— А это не ваша вина, товагищ Гиль, — серьёзно сказал Ленин и тут же изменил тон, шутливо обращаясь к Кириллу: — А чего это вы моё место заняли? А, товарищ Югковский?
— Не пущу, Владимир Ильич, — улыбнулся штабс-капитан, — сзади гораздо безопаснее.
— А я не выпущу! — рассмеялся Тер-Петросян. — Трогай!
«Роллс» развернулся и покатил прочь из Горок. Следом двинулся огромный, длиннущий «паккард», куда влезла почти вся команда Камо.
— «В Москву! В Москву!» — с чувством продекламировал Ильич.
…Шоффэр вёл «роллс-ройс» плавно, не торопясь, объезжая каждую ямку, чтобы не потревожить своего главного пассажира.
— Вы, товарищ Гиль, — насмешливо заметил Ленин, — машину ведёте, будто каждой курице реверанс делаете!
Степан хмыкнул, но скорости прибавлять не стал.
Показались унылые московские окраины, грязные и неприветливые. Трубы заводов, тянувшиеся к небу, не дымили. Дома под ржавыми крышами словно нахохлились.
Ближе к центру улицы стали люднее. Народ был возбуждён, собирался ватажками, машины провожал явно враждебными взглядами.
— Газу, Степан, — процедил Кирилл, — газу!
Шоффэр повёл «роллс» быстрее, двигатель загудел, набирая обороты. Пара человек явно пролетарского обличья кинулись машине наперерез, но Гиль знал свой манёвр — визжа, мотор вильнул — за окнами мелькнули вытаращенные глаза и перекошенные рты.
— Остогожнее, товарищ Гиль! — подал голос Ленин.
— Да я и так… — пропыхтел шоффэр, ворочая рулём.
Объехав догоравший трамвай — искорёженный каркас на колёсах, — машина домчалась до Александровского сада. Вспугнув толпу, митинговавшую у Кутафьей башни, «роллс-ройс» прокатился по Троицкому мосту, беспрерывно крякая медным клаксоном.
Ворота Троицкой башни медленно отворились, и мотор влетел под арку, едва освещённую тусклой лампой. Выворотив руль, Гиль направил машину к зданию бывшего Сената, позже использованного Аракчеевым под склад, где он хранил пятьсот тысяч кулей муки, а ныне занятого Советом Народных Комиссаров РСФСР.
— Замечательно уложились, — бодро сказал Ленин, выбираясь из автомобиля, и пожелал Гилю, по обычаю: — Ну пока.
Гомоня и шикая друг на друга, вылезли помятые в дороге комсомольцы. Авинов поймал задумчивый взгляд Ани, хотел было улыбнуться девушке, но та отвернулась. Червячок беспокойства заскрёбся в Кирилле, однако Ильич тут же отвлёк его.
— Товарищ Югковский, — заявил он, — будете со мной.
— Как прикажете, Владимир Ильич.
Ленин не улыбнулся даже, не пошутил насчёт «строевой подготовки», он лишь кивнул, собранный и строгий — Предсовнаркома готовился к решительной схватке.
На третьем этаже, где помещалась ленинская квартира, прибывших встретила Мария Ульянова — скромно одетая женщина с простым лицом, по-старушечьи зачесавшая волосы. Её партийная кличка была — Медведь, хотя с Марией Ильиничной больше соотносилось иное прозвище — Мышь. Или даже так — Мышка.
— Володя! — радостно вскрикнула она. — Ты вернулся!
— Привет, Маняша! Как видишь, жив-здогов!
Не останавливаясь, Ленин проследовал в свой кабинет, воинственно позвав Авинова и Камо:
— За мной, товарищи!
Пройдя коридором, который связывал квартиру с рабочим местом, Ильич ворвался в приёмную. Хрупкая девушка лет двадцати пяти, «умно-внимательная», вскрикнула от испуга — это была секретарь Ленина Володичева.
— Машенция, — пропел Предсовнаркома, — милая антистарушенция…
— Владимир Ильич! — воскликнула «Машенция». — Вот радость-то!
— А уж как я рад! — подмигнул ей Ленин. — Товарищ Югковский, зайдите…
Камо тихо распорядился:
— Прохоров и ты, Ермаков, дежурите у этой двери. Аня и ты, Толя, у того входа…
Авинов шагнул в кабинет вождя и огляделся. В просторном помещении имелось три двери: одна, которую он только что миновал, открывалась в приёмную, другая, прямо напротив стола, вела туда же, а третья, что находилась как бы за спиной Ленина, присевшего к столу, соединяла кабинет с небольшой смежной комнатой — аппаратной. Там располагался верхний кремлёвский коммутатор и постоянно дежурили телеграфисты.
— Тут свегдловский дух, — пробурчал Ильич, брезгливо перебирая бумаги на столе, — тут кожей пахнет… Товарищ Югковский, не могли бы вы попгисутствовать на заседании Совнаркома?
— Мог бы, товарищ Ленин, — удивился Кирилл. — А когда?
— А сейчас! Сейчас они все сюда сбегутся… Побудьте, послушайте, чтоб вам потом зря не пегесказывать… Вы мне будете нужны.
Владимир Ильич зарылся в бумаги и не сразу поднял голову, когда в кабинет вошёл Сталин. Желтоватое, тронутое оспинами лицо наркомнаца дрогнуло, рысьи глаза блеснули, а губы искривились хищной радостью.
— Добрый дэнь, Владимир Ильич! — сказал он, торжествуя.
— Добгый день, Иосиф Виссагионович, — сказал Ленин, торопливо черкая карандашом. — Как поживает наш общий знакомый?
— Нэрвничает!
— Очень хорошо…
Тут в кабинет бочком просунулся высокий худой субъект, в котором Авинов не сразу узнал Дзержинского — бородка и усы ФД были сбриты.
— Феликс Эдмундович явились… — протянул Ильич, усмехаясь. — Не запылились. Это где ж вы пгопадали всё вгемя?
— В Швейцарии… — растерянно ответил председатель ВЧК. — Жену навещал. Побрился вон для конспирации…
— Побгились? Это дело. А я так надеялся, что вы поможете мне здесь! Можно было бы и небгитым.
— Владимир Ильич! — заюлил Дзержинский. — Да кто ж знал, что так всё повернётся? Разумеется, я бы остался, но…
Ленин посмотрел на него исподлобья.
— А мне почему-то показалось, — сухо сказал он, — что вы очень вовгемя ушли. Выждали, не зная, чья возьмёт, и вегнулись, когда опасность вроде как миновала!
— Да, Владимир Ильич!..
Ленин остановил рукою Феликса Эдмундовича и спросил у Сталина:
— Где все? Время не тегпит!
— Собираются, товарищ Лэнин, — ответил наркомнац. — Сбегаются…