Она приподнялась на локте, подперлась подушками и отыскала пульт. Телевизор в ногах кровати был такой же широкий. Верити, приглушив звук, начала перебирать новостные каналы. «Фокс» по-прежнему обсасывал довыборные мейлы президента, а вот Си-эн-эн и Эм-эс-эн-би-си, по-видимому, говорили об Эль-Камышлы уже столько, что у комментаторов остекленели глаза. Верити остановилась, когда увидела президента на очередной трибуне. Это разом напомнило обо всем, о чем она велела себе не думать. Так что Верити выключила телевизор, отодвинула подушки, свернулась в привычности вкладыша и уснула.
60Взгляд регулятора
Свернув в Альфред-Мьюз, Недертон глянул на окна своей квартиры и зашагал к ним, ожидая, когда машина Лоубир частично демаскируется. Как только это произошло, он обогнул машину и повернулся к той ее стороне, где последний раз видел дверцу.
– Можно войти?
– Конечно, – ответила Лоубир.
Дверца появилась левее того места, где Недертон рассчитывал ее увидеть, в обрамлении полосы глянцево-черного корпуса с неровно пикселированными краями. Дверца открылась, подножка опустилась. Он шагнул внутрь, в сияние единственной толстой белой свечи на столе в застланном ковром углублении.
– Белый ирис и ветиверия, – сказала Лоубир. – Надеюсь, вы не против.
– Очень приятный запах, – ответил Недертон.
Он научился до определенной степени любить ее свечи, не за аромат, а за тот, пусть обманчивый, образ чудаковатой старушки, который они создавали.
– У меня вопрос.
Она была в рубашке без пиджака, что случалось, хотя и редко; галстук развязан.
– Да?
– Насколько приватен наш разговор?
– Безопасность была главной целью при создании этой машины, но в моем случае вам не о чем волноваться, где бы мы ни находились.
– Это будет касаться высших государственных функций.
– Которые мы, безусловно, затрагивали здесь и раньше. Хотите сесть?
– Спасибо, я постою. – Недертон глянул на освещенное свечой углубление, наводящее на мысль о спиритическом сеансе. – Двоюродный дед Льва Зубова сообщил, что неназванные клептархи сомневаются в дальнейшей необходимости вашей должности.
Она глянула в сторону, как будто на что-то смотрит.
– Он рассказал вам это в «Денисовском посольстве»?
– Вы слушали? – спросил Недертон. Его постоянно преследовал страх, что Лоубир подслушивает буквально все, постоянно, хотя она отрицала за собой такую способность.
– Нет, – ответила она. – Я слышала, как он с вами поздоровался и предложил вам сесть. Дальше ничего до вашего вопроса про Чейни-уок. Боты с нулевой коннективностью объясняют выпавший фрагмент разговора, а также подтверждают участие Зубова-старшего.
– Это по поводу срезов, ровно как я боялся, – сказал Недертон. – Что вы не даете клептократии обрести в них здешний размах.
– Он разрешил передать это мне?
– Настаивал. Но только вам.
– Значит, снова раскол между устремлениями заговорщиков и желанием тех, кто нам о них сообщает, сохранить статус-кво. – Голые стены вновь стали прозрачными, однако Недертон по опыту знал, что сама машина остается невидимой. – Обычно меня считают нужным известить именно по этой причине.
– Он предупредил, что я тоже в опасности.
– Это, безусловно, нельзя исключить, – согласилась она, – но до сих пор заговорщиков всегда удавалось успешно нейтрализовать. Единственное новое в данном случае, что мои экзерсисы в срезах дали этим людям свежий предлог меня устранить.
– Я такого боялся.
– Это рутинный, хотя и нечастый аспект моей работы, – ответила Лоубир. – Они должны меня только бояться, но иногда нуждаются в напоминании. Кто на данный момент посвящен?
– Лев, его отец, неназванный дядя, сказавший отцу, я и вы.
– Пожалуйста, никому больше не говорите. – Пристальный взгляд сине-голубых глаз. – Не сообщайте Рейни, пока все не разрешится.
– Мама мне о вас в детстве говорила, – неожиданно для себя произнес Недертон. – Не конкретно о вас, а о фигуре в истории, благотворной, но пугающей. Мама называла эту фигуру Регулятором. Регулятор судеб, говорила она, для тех, кто угрожает стабильности клептократии. Когда я подрос, то понял, что вы – вернее, кто-то в вашей роли – и вправду есть.
Она перевела взгляд на белую свечу.
– Это не задумывалось как единоличная роль. Изначально нас было больше, я просто последняя. Если клептархи и впрямь решат от меня избавиться, им достаточно будет закрыть мне доступ к технологиям, сохраняющим жизнь и работоспособность.
– Рейни думает, они на это не отважатся, поскольку убеждены: вы припрятали где-то компромат на них, который всплывет, если вас устранить.
– Вы женились на очень мудрой женщине, мистер Недертон. – Лоубир перевела взгляд синих глаз со свечи на него.
– По маминым словам выходило, что, если предоставить клептархов самим себе, все рухнет. Вы тоже так считаете?
– Без своевременной обрезки под присмотром беспристрастного садовника – да, – ответила Лоубир. – Их пошлые аппетиты и презрение к закону обрушили бы все на их головы и на наши. В конце концов, клептархи сумели сделать это с прежним миропорядком, хотя тогда они того и добивались. Они были рады джекпоту с его хаосом. Издевательство человека над природой выполнило за них бо́льшую часть работы. Никакие тормоза тогда волшебным образом не появились, и я не вижу их сейчас. Нет никого, кто мог бы эффективно пресекать худшие порывы клептархов. Биосфера существует лишь за счет тех костылей, которые мы ей подставили. Ассемблеры, возможно, сумеют ее поддерживать, если клептархи выйдут из игры. Однако у меня нет уверенности, что обострившаяся погоня за быстрой прибылью и терминальная близорукость не приведут к концу света.
Недертон заморгал, сглотнул.
– И Китай?
– Мы по-прежнему живем в одной биосфере с Китаем, – сказала она. – И торгуем с ним, насколько он позволяет.
– Вы убили Веспасиана, да?
Их взгляды встретились. Недертон подумал: если глаза у нее собственные, то им больше ста лет.
– Какое-то время я жалела, что не обнаружила и не убила его раньше, – сказала Лоубир. – Однако теперь я признательна за возможности, которые он невольно предоставил нам в срезе Юнис.
За спиной у Недертона открылась дверца. Это значило, что разговор окончен.
– Верити спит в сан-францисском отеле, – сказала Лоубир. – Когда проснется, поговорите с ней. Если понадоблюсь, я здесь.
– Вы знали, что Лев мне позвонил, – сказал Недертон. – А знали, что разговор будет об этом?
– Что может быть о чем-то в таком духе. Звонок запустил некий установленный тетушками механизм, о котором мне известно не было.
61Французский завтрак
Верити проснулась от мужских голосов в соседней комнате. Слов было не разобрать. Она открыла глаза. По краям штор пробивался неяркий свет.
– Русские… – говорил кто-то. – «Фейсбук»…
Судя по южному акценту, говорил Коннер. Ответил ему Верджил, но Верити не уловила ни слова.
Она сощурилась на прикроватные часы. Восемь двадцать пять.
Верити расстегнула молнию вкладыша, выбралась из-под одеяла. В ногах лежал белый банный халат, смятый. Она надела его и подошла к двери.
– …реальная хрень, в натуре, – сказал Коннер, – но так эта жопа и случилась.
– Как случилась эта жопа? – спросила Верити, открывая дверь.
Верджил поднял голову. Он сидел на диване, закинув ноги в носках на подлокотник.
– Коннер мне тут ужастики рассказывает, – тихо ответил он и улыбнулся.
– Погоди, я еще до следующего сезона не дошел, – сказал Коннер из динамика дрона. Он стоял перед окном, глядя в раздвинутые шторы на серое небо.
– Кофе есть? – спросила Верити.
– Вот. – Верджил махнул в сторону подноса на лиловой тумбе. – Свежие круассаны.
– Оставь мне один.
Верити закрыла дверь и пошла в ванную. Здесь обнаружились новые доказательства того, что вчера перед сном она приняла душ. Она почистила зубы, умылась, надела джинсы, свежую футболку, кроссовки и вернулась в другую комнату.
– Ты спал? – спросила она Верджила, наливая себе кофе из кувшина на подносе.
– Часа два. Коннер меня уболтал. А ты?
– Проснулась, потом снова заснула.
– Две тысячи сто тридцать шестой? – спросил он.
– Что насчет него? – Верити отпила черного кофе.
– Ты думаешь, это правда тогда, там?
Она добавила молока и сахара.
– Возможно. – Глянула на него. – Это значит, я псих?
Села на край тумбы, рядом с подносом.
– Я тоже псих, – сказал Верджил, – но я тут полночи слушал Коннера. По его словам, то, где ты была, прежде было будущим того, где он. У них по-прежнему общее прошлое, но они разделились несколько лет назад. И у них общее прошлое с нами, до чего-то перед выборами две тысячи шестнадцатого, только он не знает, что это.
Верити глянула на только что разорванный круассан, который мазала джемом.
– Я это понять-то не могу, не то что принять.
– Чувак все усек, – сказал Коннер. – Походу редко кто так врубается с первого раза.
– Такое впечатление, что всем заправляет Лоубир, – сказала Верити. – Так в чем состоит ее настоящая работа?
Она заметила, что Верджил сразу навострил уши.
– Формально она коп, – ответил Коннер, – но клептархам нужна для стабильности. У них там до хера мудаков, каждый рвется отхватить себе кусок пожирнее и все обрушить. А другая сторона медали – застой, если те же клептархи захотят остаться навсегда. Думаю, она и за этим приглядывает.
– Клептархи?
– Итог того пути, по которому мы счастливо не пошли, если верить Коннеру, – сказал Верджил.
– А вот ни фига, – возразил Коннер. – Вы еще чешете в ту сторону, да и мы тоже. И у нас чувачки из будущего уже четыре года гоношатся, чтобы этого не было. Блин, у нас даже этих их навороченных телефонов еще нету.
У Верджила зазвонил телефон.
– Да, – сказал он. – У нее французский завтрак.
Он протянул телефон Верити.