Я приземлился на вспаханном поле около половины третьего ночи. Вначале я был оглушен падением, однако, как только сознание полностью восстановилось, я закопал парашют возле каких-то кустов на берегу ручья, протекавшего по краю поля. Я снял рюкзак со спины, забрал из него передатчик и рассовал детонаторы по карманам. Невдалеке я заметил небольшой амбар. Осторожно приблизившись к нему, я понял, что он пуст, влез в него через окно, забрался на чердак и проспал до наступления дня. Не знаю, в котором часу я проснулся, поскольку мои часы остановились. Очевидно, я разбил их во время падения. Я вышел из амбара и по проселку шел до большой дороге, двигаясь к югу, пока не дошел до указателя с надписью «Уисбек». Сверившись с картой, я понял, что нахожусь неподалеку от Литтлпорта. Дойдя до деревни, я увидел, что железнодорожная станция действительно называется Литтлпорт. Я посмотрел расписание: поезд на Лондон отправлялся в 10.15. Сев на него, я прибыл на Ливерпуль-стрит примерно в четверть первого. Я зашел в буфет, выпил стаканчик, купил сигарет, а затем нашел на станции телефонную будку и позвонил Джонни Ханту в рабочий клуб «Хаммерсмит». В клубе мне ответили, что Джимми будет около шести, так что я на метро доехал до Уэст-Энда и пошел в кинотеатр «Нью Галлери», где посмотрел фильм «В котором мы служим». Я подумал, что сразу после прибытия мне лучше в дневное время не слоняться по Уэст-Энду.
Я оставался в кинотеатре, пока не отключили свет, после чего опять позвонил Джимми в клуб. Он удивился, услышав меня, но согласился встретиться со мной на станции метро «Гайд-парк». Мы отправились в ближайший паб. Я сказал ему, что сумел смыться с Джерси и что хочу очень многое с ним обсудить, но было бы лучше сделать это в каком-нибудь более тихом месте. Мне было особенно важно, чтобы полиция не узнала о моем возвращении в Британию, так что Джимми предложил отправиться по одному из его секретных адресов — на Саквиль-стрит, где он жил вместе с девушкой. Я сказал, что не хочу, чтобы меня видел кто-нибудь, кроме него, поэтому он позвонил своей девушке и велел ей отправиться куда-нибудь на время, поскольку ему предстоит деловая встреча с приятелем. Она привыкла куда-нибудь исчезать, пока Джимми занимается своими делами, поэтому она не удивилась.
Когда мы приехали на квартиру на Саквиль-стрит, я рассказал Джимми все как есть. Я сказал, что, сидя в тюрьме на Джерси, решил работать на германскую разведку, что ко мне отнеслись прекрасно и пообещали значительную сумму денег, если я выполню их задание в Британии. У меня с собой была тысяча фунтов, и еще пятнадцать тысяч мне было обещано, если я успешно проведу диверсию на заводе «Де Хавилланд». Для Джимми это была отличная возможность заработать кучу денег и получить защиту германского правительства, которое сможет вывезти его из страны. Я показал ему свой радиопередатчик и сказал, что мне нужно место, где бы я мог с ним работать. Джимми сказал, что в последнее время полиция слишком уж пристально следит за ним и поэтому он снял дом в Хендоне, а пока он советует мне оставаться на квартире на Саквиль-стрит и сидеть тихо.
В субботу я перебрался в дом в Хендоне и в воскресенье в первый раз вышел оттуда в эфир.
Я объяснил Джимми, что мне надо немедленно приступить к делу и достать материалы, которые понадобятся для диверсии на заводе «Де Хавилланд». Мы решили, что с моей стороны было бы глупо слишком много расхаживать по улице, — не исключено, что меня ищет полиция. Однако Джимми сказал, что у него осталось немного взрывчатки на Сент-Люк-Мьюз — еще той, что он использовал в своей работе до войны.
В один из дней перед Новым годом мы с Джимми поехали на завод «Де Хавилланд» и обследовали всю территорию с близлежащей дороги. Мы выбрали три объекта которые должны были стать нашими основными целями. Мы решили провести разведку ночью и проникли на территорию через неохраняемые ворота, защищенные лишь небольшим количеством колючей проволоки. Рядом с бойлерной мы увидали во дворе шесть больших трансформаторов. К ним можно было подобраться, перебравшись через стену. Мы обнаружили, что если разрушить взрывом один или два трансформатора это парализует работу всего завода. Оглядевшись, мы заметили еще одну, вспомогательную подстанцию по соседству с бассейном. Она была окружена высоким забором, и там стояли еще два трансформатора, явно очень мощных. Мы решили что под каждый трансформатор потребуется положить не меньше 30 фунтов взрывчатки и что ее можно будет пронести в двух чемоданах.
В назначенный вечер мы подъехали к заводу около 19 часов, припарковав машину за гаражом перед входом на территорию. Мы выпили кофе по соседству, а затем пробрались во двор дома позади «Кометы» и перелезли через колючую проволоку, натянутую над неохраняемыми воротами. Джимми занялся трансформаторами рядом с бассейном, а я — тем, что был рядом с подстанцией. Заложив взрывчатку, мы установили отсрочку взрывов на 1 час и остановили машину на объездной дороге в двух милях от завода. Через 55 минут мы услышали два мощных взрыва с промежутком около 30 секунд. Услышав их, мы тут же поехали обратно в Лондон.
На следующий день мы собирали сведения о диверсии. Я встретился на Хендон-Вэй с девушкой по имени Венди Хаммонд, которая работает во вспомогательной службе завода «Де Хавилланд». Она сказала, что на заводе творится чудовищная неразбериха и что руководство пытается замять это дело, заявляя, что ничего не произошло. Все знали, что предприятию нанесен громадный ущерб и что во время взрыва были раненые, но никто не хочет это признавать.
Когда я выходил в эфир, Джимми часто оставался со мной в спальне. Он очень интересовался радиограммами, которые я получал. Его особенно волновало, велики ли его шансы получить свои 15 тысяч фунтов. Когда вы сообщили, что за мной не смогут прислать подводную лодку, он рассвирепел, решив, что шансы получить деньги крайне призрачны. Он сказал, что отправится со мной в Лиссабон и добьется, чтобы ему выплатили причитающееся. К сожалению, как вы знаете, его арестовали по подозрению в краже взрывчатки, а позже в клубе «Хаммерсмит» была облава, во время которой искали его сообщников. Он провел примерно неделю в тюрьме, после чего его отпустили, однако после этого мы почти не общались. Из-за ареста Джимми не мог отправиться со мной, кроме того, добыть два комплекта необходимых документов было гораздо сложнее, чем сделать один комплект. Поэтому я, разумеется, отправился в одиночестве.
Запомнить основные сюжетные линии легенды было достаточно просто. Сложнее оказалось оставаться настороже и при этом выглядеть расслабленным, оставаться последовательным, предугадывать, какую ловушку готовит допрашивающий, и всегда быть «на один вопрос впереди» него. Что говорил на эту тему Робертсон? Говори медленно, отвечай туманно, не лги без нужды. Эти правила казались отличными в гостиной дома на Креспини-Роуд, однако под жестким прессингом опытных следователей абвера Чапмен то и дело чувствовал, как его покидает способность мыслить, а правда и ложь сливаются воедино. Педантичный Мастерман предупреждал его: «Жизнь секретного агента весьма опасна, однако жизнь двойного агента опасна вдвойне. Он все время балансирует на туго натянутом канате, и единственная ошибка может уничтожить его». Но никто не сумел бы сохранять равновесие вечно, когда так много рук дергают за канат.
После десяти страшных парижских дней Чапмену сообщили, что его отправляют в Берлин. Это путешествие должно было привести его в самое сердце нацизма, однако до некоторым признакам он подозревал, что оно приведет его также и к Грауманну. Подозрение окрепло, когда Альберт, отведя его в сторону, посоветовал, что бы ни случилось в Берлине, «придержать наиболее любопытные детали своего путешествия в Англию до встречи с Грауманном». Заискивающим тоном Альберт попросил замолвить за него словечко перед Грауманном.
Поезд, отправляющийся в Берлин, был забит солдатами, однако для Чапмена и его нового сопровождающего, которого ему представили как Вольфа, было забронировано отдельное купе первого класса. Когда какой-то армейский майор стал настаивать, чтобы его посадили на одно из зарезервированных мест, Вольф вызвал железнодорожную полицию, и разъяренного майора вытолкали вон, невзирая на его крики и обещания доложить о нанесенном оскорблении самому Гиммлеру.
С берлинского железнодорожного вокзала Чапмена быстро отвезли в отель «Ла Пти Стефани» неподалеку от Курфюрстендам. Допросы продолжились. Эдди валила с ног усталость. Волнение подтачивало его уверенность. Он был близок к срыву. Один из допрашивавших, очевидно представитель штаб-квартиры абвера, поинтересовался у него, каким образом были сконструированы бомбы в чемоданах, использованные при взрыве на заводе «Де Хавилланд». Чапмен в очередной раз рассказал, как прикрепил с правой стороны чемодана батарейки, присоединенные к детонатору, с помощью клейкой ленты. Допрашивающий ухватился за эту фразу: в предыдущих беседах в Париже и Мадриде Чапмен утверждал, что закрепил батарейки на левой стороне чемодана. Чапмен заставил себя говорить медленно, а думать быстро, как учил его Тар: «У меня было два чемодана — в одном батареи были закреплены на левой стороне, в другом — на правой». Опасный момент миновал.
На следующий день в «Ла Пти Стефани» появился высокий и худощавый флотский офицер, представившийся как Мюллер. Он вручил Чапмену новенький немецкий паспорт на имя Фрица Грауманна, родившегося в Нью-Йорке, отец — Штефан Грауманн. Это был явный знак того, что его прежний шеф снова в игре. Мюллер велел Эдди собрать вещи и приготовиться к отъезду: через час они отправятся в Норвегию.
В Блетчли-Парке специалисты вычерчивали на карте многочисленные перемещения Зигзага по Европе в направлении с севера на юг, выяснили имена, значившиеся в его новых паспортах — норвежском и германском, а также отметили, что предложенная им диверсия на «Ланкастере» «здорово подняла его ценность» в глазах немецких боссов.