Эмери вздохнула – умудренная жизненным опытом невеста.
– Эх, Мел! Поскорее найди себе достойного мужчину.– Она с укоризненным видом тряхнула своими роскошными волосами.– Или дотянешь до того, что вокруг останутся одни разведенные.
Я не стала напоминать сестренке, что и у ее прекрасного принца, которому еще нет сорока, за плечами уже два развалившихся брака.
Впрочем, я с Уильямом еще не познакомилась и не имела права отпускать в его адрес колкости. Он работал в американской юридической фирме в Сити, активно занимался спортом и часто путешествовал, поэтому на Эмери у него оставалось не так много времени, что вполне устраивало обоих брачующихся.
Судя по фотографиям, это был вполне симпатичный парень, по крайней мере, на взгляд тех, кто без ума от яркого блеска глаз и выступающей вперед тяжелой челюсти. По-моему, Эмери была весьма довольна своей участью. А вот я такого счастья совсем не желала. Не понимаю, как можно жениться, если в отношениях нет ни капли романтики.
– Уж лучше остаться старой девой, чем добровольно обречь себя на жизнь с мужчиной типа нашего папочки,– сказала я, от злости обмеряя шею сестры чуть менее осторожно, чем следовало.
– Задушишь, Мелисса!
– Приведи мне в пример хоть одну женщину, которая в браке была бы счастлива. Взгляни на маму – бесплатная домработница! А Аллегра? Трофей, забытая игрушка!
Муж Аллегры, Ларс, наполовину англичанин, наполовину швед, торговал произведениями искусства и вот уже три года коллекционировал старинные наконечники стрел. Возможно, он зарабатывал на жизнь и другими способами, потому как жил на широкую ногу и был вечно занят. Аллегра проводила большую часть времени в галереях и на многочисленных выставках – представала перед взорами ценителей вместе с наконечниками, причем на нее смотрели более спокойно.
– Аллегра очень счастлива с Ларсом,– сказала Эмери.
– Исключительно потому, что он никогда не проводит в Англии более сорока дней подряд, дабы не платить налоги, а она живет то в особняке в Хэме, то в замке под Стокгольмом.
– Вполне может быть,– беспечно согласилась Эмери.– Ну и что?
Фразой «ну и что?» моя младшая сестра в большинстве случаев заканчивает беседу. В этом восклицании заключается одновременно согласие, возражение и желание сменить тему.
Дом моих родителей – последнее место, где можно отдохнуть душой, честное слово!
Миссис Маккиннон позвонила мне буквально через два дня после моего возвращения в Лондон.
Я как раз закончила глупейший разговор с Эмери: она спрашивала, достаточно ли яркое впечатление произведет на триста приглашенных сотня выпущенных в небо голубей. Пожалуй, свое мнение мне надо было оставить при себе.
– Алло? – произнесла я, готовясь услышать извинения Эмери.
(Когда я заявила, что освобождение изнуренных в неволе птиц – зрелище отнюдь не праздничное, сестра без слов положила трубку.)
– Здравствуй, Мелисса,– приветствовала меня миссис Маккиннон.– Сегодня вечером ты свободна?
Я чуть не напомнила ей – разумеется, шутки ради,– что приглашать на ужин истинную леди надлежит заблаговременно. Но решила не начинать наше сотрудничество с глупостей.
– У меня нет никаких планов,– честно ответила я.
Пойти я могла разве что на викторину, в которой участвуют Нельсон и его мозговитые приятели. Там, слушая, как они сыплют умными ответами, я в который раз почувствовала бы себя идиоткой.
– Замечательно,– сказала миссис Маккиннон.– Если поторопишься и явишься в шесть тридцать к «Савою», то проведешь вечер с обаятельным мужчиной, лордом Армстронгом-Сидли. Из верхнего кармана пиджака у него будет выглядывать красный платок. Он многим интересуется: дорогими машинами, стрельбой по тарелочкам. И будет рад поужинать в твоей компании.
– Это его настоящая фамилия? – спросила я.– Не его ли родственники производили легковые автомобили под одноименной маркой?
– Дорогая моя, ты что, невнимательно прочла договор? Там ведь ясно сказано: никаких настоящих имен,– холодно произнесла миссис Маккиннон.
Я покраснела. Мне еще многое предстояло усвоить.
– Понятно! – воскликнула я, стараясь не выдать голосом своего смущения.– Говорите, стрельба по тарелочкам? Что ж, прекрасно!
– В одиннадцать позвони мне. Расскажешь, как идут дела, и сообщишь… все ли в порядке,– многозначительно добавила миссис Маккиннон.
На сей счет, она могла не беспокоиться: я твердо решила, что мое сегодняшнее свидание закончится не позднее одиннадцати.
Пытаясь успокоить нервы, я целое утро корпела над ти-шоткой для Габи. Ей хотелось что-нибудь женственное, поэтому я обшивала круглый вырез несколькими рядами бусин, создавая эффект многорядного жемчужного ожерелья. Я шила для Габи вот уже третью вещь, и если бы изредка не видела на ней своих творений, то подумала бы, что она их перепродает. Однообразная работа успокаивала, хоть в голове и роились всякие вопросы.
Во-первых, я раздумывала, не окажется ли лорд Армстронг-Сидли одним из папиных знакомых и не встречались ли мы где-нибудь прежде. Конечно, ничего страшного не произошло бы: нам предстояло лишь поужинать вместе и поболтать о несущественных вещах, однако я боялась, что кто-нибудь со стороны сделает неверные выводы по поводу нас – как я, когда смотрела на Бобси и ее клиента. Впрочем, я ведь вначале решила, что это ее папа. Ужин с отцом – что может быть невиннее?
Я обдумывала свое положение снова и снова, и хотя какая-то часть меня категорически не принимала идею об «услугах» после ужина, вторая часть находила вероятность стать гейшей нового времени вполне разумной и приличной. Ну не могла же миссис Маккиннон подвергнуть меня реальной опасности! О девочках она всегда пеклась, как о родных дочерях.
И потом, я собиралась работать у нее временно… К тому же утешала мысль, что я принесу человеку пользу. Не каждый в наши дни находит время и силы на отношения настоящие, с эмоциональным напряжением. Мне и самой было отрадно думать, что сегодняшний вечер я проведу в приятной компании и за изысканным ужином.
Вполне довольная собой, я оторвала нитку. Именно в таком ключе и надо рассказать о новой работе Нельсону. Попозже. Когда-нибудь. Через недельку-другую, когда удостоверюсь, что стыдиться и в самом деле нечего.
В конце концов, по ресторанам-то буду ходить не я, а Милочка. Кстати, мне все больше нравилось новое имя: оно освобождало от любого рода личной ответственности и даже сулило возможность позабавиться. Следовало только приучить себя к мысли, что в Милочку я должна превращаться в минуту встречи с клиентом – и становиться Мелиссой тотчас после прощания.
Продолжая трудиться над фальшивым ожерельем Габи, я раздумывала о личных качествах Милочки, о ее прошлом, о том, где она училась, есть ли у нее братья и сестры… Потом совсем запуталась. Что можно было рассказывать о себе, а что следовало заменять на ложь?
И тут меня осенило. Мелисса или Милочка – какая разница? В любом случае я могла оставаться собой.
Едва покончив с последним рядом бусин, я отправилась на автобусе в магазинчик в Сохо, куда ездила как-то с бабушкой в ту пору, когда она решила стать рыжей вроде Риты Хейворт, но портить чудесные волосы хной не желала.
Парик! Самый простой и быстрый способ, оставшись собой, превратиться в другого человека! Кстати, я давно подумывала, не стать ли мне светловолосой, а Нельсон нередко повторял, мол, я блондинка в обличье брюнетки. Что он под этим подразумевал, понятия не имею.
Париков в магазине оказалось видимо-невидимо, и я примерила почти все (рыжие кудри, ангельские локоны, ужасающие жгуче-черные завитки), но выбрала один, карамельно-блондинистый,– в ту же секунду, когда надела его и увидела свое отражение. Из зеркала на меня смотрела я, хотя при этом вовсе и не я.
Признаться честно, я так себе понравилась, что на миг лишилась дара речи: меня как будто сделали звездой и решили снять в голливудском фильме. Лицо мое словно озарилось изнутри светом, губы чуть увеличились, в глазах заплясали игривые искорки. Блестящие пряди волос преобразили даже мою одежду: ти-шотка с V-образным вырезом и джинсы мгновенно превратились из обычных в трогательно кокетливые. Едва представив себя в чулках, которые я решила надеть в качестве неимоверно женственной Милочки, я покраснела до корней своих натуральных волос.
Минут десять я крутилась перед зеркалом, любуясь на смотревшую из него секс-бомбу: поворачивалась то одним боком, то другим, поднимала волосы и снова их распускала. Продавщица терпеливо смотрела на меня и улыбалась. Свидетельницей подобного перевоплощения ей доводилось становиться каждый день. Сняв парик и увидев перед собой благоразумную Мелиссу, я даже почувствовала облегчение.
Мне пришлось выложить все до последнего пенни из «неприкосновенного запаса». Но я знала, за что плачу. Чудеса не даются даром.
В «Американском баре» «Савоя» я сразу увидела двух мужчин, любой из которых мог оказаться лордом Армстронгом-Сидли. Из верхнего кармана у того и другого торчал уголок красного платка; оба, как мне показалось, кого-то ждали.
Я посмотрела в глаза первому, но он вдруг спрятался за раскрытой газетой. Второй мне игриво подмигнул, однако я тут же заметила сидевшую напротив него даму и поняла, что это тоже не мой клиент. Стоять столбом на пороге заведения становилось неприлично. Я приблизилась к стойке и заказала джин-тоник. Пью я не очень много; когда мы вместе приходили в бар, отец заказывал нам газированные слабоалкогольные напитки То есть себе он брал скотч, а своим женщинам – джин-тоник.
О том, что я его терпеть не могу, папочка, естественно, никогда не помнил. Я всегда выбираю джин-тоник, если пить не хочу, но должна хоть что-нибудь заказать.
– Милочка? – прозвучал где-то рядом с моим ухом низкий мужской голос.
В первый миг я пропустила слово мимо ушей, но потом вдруг сообразила, что обращаются ко мне. Повернувшись на табурете, я сжала колени, боясь, как бы не задралась юбка.
И внезапно догадалась, почему знойные красотки на фотографиях выглядят такими озабоченными: они раздумывают вовсе не о мерзавцах-сердцеедах, а о том, не выглядывают ли из– под их юбок резинки чулок.