— Тем не менее, сударь,— заметил Томпсон,— в программе ничего подобного не обещано.
Пассажир громко вздохнул, как это делают, когда хотят сдержать гнев…
— Вот именно, и мы никак не можем понять, почему! Почему на Мадейре вы не предлагаете нам то же, что во время пребывания на Азорских островах?
Причина же была в том, что одновременно с европеизацией нравов местных жителей и цены также приблизились к «среднеевропейским». Томпсон побоялся, что здесь, в стране, избалованной англичанами, экскурсии окажутся слишком дорогими. Но разве мог он назвать такую причину?
— Нет ничего проще,— ответил он, призвав себе на помощь свою самую любезную улыбку.— Агентство подумало, что пассажиры, устав от постоянных совместных походов, с удовольствием отправятся кто куда хочет. Здесь это просто благодаря тому, что местные жители знают английский язык…
— Так вот! Агентство ошиблось,— прервал его оратор с верхней палубы,— и следовательно…
— Ошиблось?! — воскликнул Томпсон, в свою очередь прерывая представителя протестующей стороны.— Ошиблось! Я рад, однако, что вы ставите мне в вину лишь это заблуждение.
Он вышел на середину палубы и продолжил, переходя от одного пассажира к другому:
— Господа, вы же знаете, что агентство ничего не пожалеет, лишь бы угодить своим пассажирам. Агентство ни перед чем не остановится, если можно так сказать!
Он постепенно все больше вдохновлялся:
— Агентство, господа, друг пассажиров! Преданный и не знающий усталости друг. Да что я говорю! Оно для них как мать, господа! — Томпсон расчувствовался, он даже прослезился.— К счастью, никто не обвиняет наше агентство в том, что оно намеренно пренебрегло хоть какой-нибудь возможностью доставить вам удовольствие. Подобное обвинение возмутило бы меня. Возмутило бы, осмелюсь сказать. В то время как ошибиться!… Ошибиться — это другое дело. Я мог ошибиться. Я допускаю, что ошибся. Любой может ошибиться. Прошу извинить за это, господа, прошу извинить. Ошибка не в счет, господа, договорились?
— Тогда давайте исправим эту ошибку,— непреклонно сказал тот же пассажир, пропустив мимо ушей всю эту бесполезную болтовню.
— Каким образом, сударь? — любезно спросил Томпсон.
— Завтра же организуйте экскурсию, вместо того чтобы томить нас еще два дня в Фуншале.
— Но это невозможно! — воскликнул Томпсон.— Агентство ничего не приготовило, ничего не предусмотрело. У нас нет времени. Экскурсию следует организовывать заранее, не торопясь. Она требует серьезной подготовки…
Взрыв смеха прервал речь Томпсона. Все помнили, как «хорошо» были подготовлены агентством предыдущие экскурсии! Но смутить Томпсона не удалось.
— Невозможно,— повторил он очень твердо.
И что-то в его интонации убедило всех, что здесь он не уступит.
— Тогда давайте уедем отсюда! — послышался чей-то голос.
Томпсон не замедлил воспользоваться этим предложением.
— Уехать, господа? Но я как раз об этом и думаю. Агентство к вашим услугам, разве нужно это повторять. Итак, проголосуем: кто за отъезд?
— Да, да, хотим уехать! — закричали пассажиры в один голос.
— Будет сделано как вы желаете,— заявил Томпсон.— И в данной ситуации, и как всегда, осмелюсь заметить!
Он не пошел на берег и дал капитану Пипу новые указания. В это время Пипербум, поняв, что сегодня решительно никто не собирается в Фуншал, спокойно устроился в кресле и закурил свою неизменную трубку. Его великолепное безразличие распространялось на любые непредвиденные обстоятельства.
Как бы там ни было, корабль не мог отплыть немедленно. Следовало дождаться возвращения восьми пассажиров. Они, впрочем, должны скоро вернуться. А Томпсону предстояло в их ожидании проявить свои необыкновенные дипломатические способности. Хотя воюющие стороны и подписали мирный договор, в их сердцах не было настоящего мира. Против Томпсона повернулись как противники, так и сторонники поспешного отплытия.
Томпсон решительно ничего не хотел замечать. Пассажиры с ним не разговаривали, едва не отворачивались, когда он появлялся. Но эти стрелы пролетали мимо цели. Со свойственной ему невозмутимостью администратор проходил сквозь толпу врагов, не забывая, по своему обыкновению, всем улыбаться.
Но время шло, и с каждым часом Томпсону становилось все более не по себе. Вот-вот вернутся на корабль Саундерс и Гамильтон. Что скажут о новых изменениях в программе эти недоброжелатели? От таких мыслей у Томпсона по спине побежали мурашки.
Но пробило пять часов, шесть, семь, а экскурсанты не возвращались. За ужином пассажиры недоумевали: в чем причина опоздания? А члены семьи Гамильтонов и Блокхедов начали уже серьезно тревожиться. Всеобщее беспокойство увеличилось, когда окончательно стемнело.
— Что могло случиться, сударь, то уже произошло,— прошептал на ухо преподобному Кули Джонсон, еле ворочая языком. Его собеседнику пришлось отвернуться, чтобы не задохнуться в винных парах, исходивших от философствующего выпивохи.
В половине десятого, когда Томпсон собрался в Фуншал узнать, в чем дело, к правому борту подошла лодка. Один за другим на палубу поднялись запоздавшие туристы.
Но вернулись не все.
Каким веселым было начало экскурсии, и как грустно она закончилась. До чего же длинной показалась обратная дорога в Фуншал!
Во-первых, приходилось все время успокаивать Долли: ее разум, казалось, помутился от отчаяния. Одному Роже удавалось находить слова, хоть немного утешающие девушку.
Когда наконец усталость взяла свое и Долли перестала рыдать, француз сумел убедить ее, что господин Морган ловок и смел и, конечно, спасет женщину, которой предан всем сердцем. Роже без устали повторял это с такой уверенностью, что в душе бедняжки затеплилась надежда.
Он помог Долли добраться до дороги, где их ждали лошади, усадил в седло и пошел рядом.
Джек был мрачен, молчалив и погружен в свои мысли. Он не стал, будучи родственником Элис, претендовать на роль нуждающегося в утешении. Его хладнокровие могло бы показаться странным, если бы все не были так поражены катастрофой и могли хоть что-нибудь замечать. Они шли молча и думали только о печальном происшествии. И ни у кого не было той надежды, которую Роже, жалея Долли, упорно ей внушал.
Туристы медленно следовали вдоль восточного склона Куррал-даш-Фрайаш, не отрывая глаз от кипящей воды. Гнев ее постепенно затихал. С наступлением ночи добрались до Новой дороги, и она увела людей от потока, поглотившего их друзей.
В Фуншале какая-то лодка перевезла туристов на «Симью», где Томпсон ждал их возвращения с нетерпением и тревогой. Поэтому он бросился навстречу опоздавшим.
Первым из лодки поднялся барон. Скрежет за его спиной выдавал и присутствие ужасного Саундерса. Томпсон был лицом к лицу с одним из своих врагов. Второй был рядом.
— Как поздно вы вернулись, господа! — воскликнул Томпсон. Он призвал себе на помощь самую располагающую улыбку, не подумав о том, что в темноте она не произведет своего действия.— Мы все в страшном беспокойстве.
При отношениях, установившихся между этими двоими и Главным Администратором, выражение такого беспокойства должно было весьма удивить Гамильтона и Саундерса. Но мысли их были заняты совсем другим. Гамильтон и Саундерс слушали Томпсона рассеянно, в то время как другие экскурсанты, поднявшись на палубу, встали полукругом и молча замерли.
— Мы ждали вас с тем большим нетерпением,— словоохотливо продолжил Томпсон,— что в ваше отсутствие господа и дамы попросили меня, можно сказать, потребовали от меня, чуть-чуть изменить нашу программу…
Последние слова Томпсон произнес с опасением. Не получив ответа, он осмелел.
— Нет, действительно, изменение пустяковое. Господа и дамы нашли, что мы слишком задержались в Фуншале, и пожелали сократить свое пребывание здесь и сегодня же вечером сняться с якоря. Я полагаю, вы не станете возражать — ведь в результате мы наверстаем два дня из трех, проведенных в пути.
Ответа снова нет. Удивленный, что все получается так просто, администратор присмотрелся к только что прибывшим внимательнее. Внезапно до его сознания дошло, что они ведут себя странно: Долли плакала, склонившись на плечо Роже. Четверо их измученных спутников ждали, когда болтливый Томпсон даст им вставить слово. Судя по выражению лиц, они собирались сказать что-то важное.
Томпсон охватил взглядом всю группу экскурсантов и только тут обнаружил, что не хватает двоих.
— Что-то случилось? — спросил он задрожавшим голосом.
Будто по некоему таинственному знаку, пассажиры вдруг тесно окружили Томпсона.
— Миссис Линдсей?…— уточнил он.— Мистер Морган?…
Саундерс жестом, полным отчаяния, указал на рыдавшую Долли. Джек Линдсей, выступив немного вперед, собрался было заговорить, но вдруг попятился, побледнел, вытянув вперед руку, как бы защищаясь.
Происходящее настолько захватило всех присутствующих, что никто не видел, что происходит у другого борта. Вместе с Джеком все посмотрели туда, куда смотрел он.
И тогда при свете бортовых фонарей пассажиры различили две фигуры. Там стоял Робер Морган, с окровавленным лбом, в насквозь промокшем костюме. Он поддерживал Элис Линдсей. Молодая женщина едва держалась на ногах, но вид у нее был решительный.
На вопрос Томпсона ответила Элис.
— Мы здесь,— сказала она, не сводя со своего деверя лихорадочно горящих глаз.
— Мы здесь,— повторил Робер.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава IНАД ТОМПСОНОМ СГУЩАЮТСЯ ТУЧИ
Развитие событий подтверждало правоту Саундерса. Над Томпсоном сгущались тучи, и вот наконец случилось то, что этот злоязычный пророк предсказывал еще в Орте.
Было совершенно ясно — что-то нарушилось в отношениях между Главным Администратором и его подопечными.
Говорят, хороший сон может заменить голодному желудку обед. Но хорошее расположение духа раздраженным туристам не могло вернуть ничто. Утром второго июня недовольные пассажиры заполнили прогулочную палубу.