В эту минуту сразу раздались два пушечных выстрела и два ядра с каждого из фортов ударили рикошетом метрах в пятистах от обоих бортов. Это было предупреждение.
Ввиду такого неожиданного оборота Томпсон побледнел. Что же рассказывал дон Ижино?
– Остановите, капитан! Остановите! – кричал он отчаянным голосом.
Большинство пассажиров присоединились к этой просьбе. Все-таки нашелся по крайней мере один, хранивший героическое молчание. И это – почтенный бакалейщик. Он, конечно, был взволнован! Даже дрожал, надо откровенно признаться. Но ни за что на свете он, однако, не отказался бы от удовольствия присутствовать, в первый раз в жизни, при битве. Подумать только! Он никогда этого не видел!
Рожер де Сорт тоже не уступил бы своего места ни за какие блага. В силу странной ассоциации идей эти выстрелы вызывали в памяти его водевильный обед в Файале, и он испытывал непонятное наслаждение.
«Теперь нас бомбардируют! – думал он, подбоченясь. – Это уж слишком».
Услышав голос Томпсона, капитан выпрямился на вахтенном мостике.
– Очень сожалею, сударь, что на этот раз должен не послушаться вас, – сказал он высокомерным тоном, которого не знали за ним. – Отправившись в плавание по распоряжению моего арматора, я отныне единственный хозяин на пароходе. Я поведу его в открытое море, если так угодно Богу. Клянусь памятью матери, английский капитан не уступит!
За всю свою жизнь бравый моряк еще не произнес такой длинной речи.
Согласно его приказаниям пароход двинулся средним ходом. Маневр этот способен был удивить каждого: пароход не устремился в море. Представляя благодаря своим огням, которых капитан, к великому удивлению всех, не велел тушить, очень ясную и легкую для прицела мишень, он направлялся к форту «Иоанн Креститель» по прямой линии.
Впрочем, вскоре стало очевидно, что хитрость удалась. Успокоенные, несомненно, направлением, по которому пароход следовал, форты прекратили огонь.
– Лево руля! – скомандовал вдруг капитан. И «Симью», все еще освещенный, на всех парах повернул в открытое море.
Немедленно раздались три пушечных выстрела, сделанных один за другим, но одинаково безвредных.
Один из снарядов, пущенный фортом «Иоанн Креститель», со свистом пролетел над клотиком. Капитан радостно ущемил себе нос. Маневр его удался, ибо дальше берег защищал от выстрелов.
Что касается двух других снарядов, посланных с форта «Морро-ду-Бразиль», то первый из них упал сзади «Симью», а второй, так как капитан остановился на месте, скользнул по воде в двух кабельтовых от бушприта.
Едва сделан был пятый пушечный выстрел, как по команде капитана Пипа все огни, в том числе определяющие положение судна, были потушены на «Симью».
Брезентом прикрыли машинный люк. В то же время под действием руля пароход описал круг и на всех парах вернулся к берегу.
Он обогнул таким манером рейд по линии, где городские огни только что погасли! Среди темной ночи он должен был пройти и прошел незамеченным.
Перерезав рейд во всю его ширину, «Симью» с крайней смелостью скользил вдоль скал «Морроду-Бразиль». В этом месте новый свисток оказался бы роковым. Но с самого начала маневров капитан предусмотрительно убрал надзирателя вместе с двумя гребцами из его лодки в каюту, где с них не спускали глаз.
Впрочем, казалось, всякая опасность миновала. Ставший теперь, сам того не зная, единственно опасным, форт «Иоанн Креститель» не стрелял, между тем как «Морроду-Бразиль» упорно бомбардировал в его направлении пустое пространство.
«Симью» быстро шел вдоль берега, слившись с темными скалами. Достигнув оконечности мыса, он обогнул его и направился в открытое море, прямо на юг, тогда как оба форта, решившись возобновить свой бесплодный дуэт, посылали в восточную сторону свои ядра.
Очутившись в трех милях от берега, капитан Пип позволил себе удовольствие ярко осветить пароход. Затем велел вывести надзирателя и гребцов и попросить их вернуться к себе в лодку. Вежливо проводил он его до трапа и, склонившись на поручень, держа в руке фуражку, счел своим долгом заметить, хотя несчастный надзиратель, не зная ни слова по-английски, не был в состоянии оценить тонкость замечания:
– Видите, сударь, как английский моряк играет в прятки с португальскими пушечными ядрами. Это я называю маленькой перипетией. Имею честь кланяться вам!
Сказав это, капитан собственным ножом перерезал фалинь лодки, которая качалась за кормой, поднялся на вахтенный мостик, взял курс на юго-восток, потом посмотрел на море, на небо, наконец, на Терсер, черная масса которого исчезала в ночи, и гордо сплюнул в воду.
Глава девятаяВопрос права
Рано утром 22 мая «Симью» бросил якорь перед Понта-Дельгада, главным городом острова Св. Михаила, в последнем месте стоянки у Азорских островов.
Площадью в семьсот семьдесят квадратных километров, насчитывающий около ста двадцати семи тысяч обитателей, этот остров – самый значительный во всем архипелаге, и столица его, с семнадцатью тысячами жителей, – четвертый город Португальского королевства. Он защищен с востока и с запада двумя мысами: Понта-Дельгада, давшим ему свое имя, и Понта-Гале, косой в восемьсот пятьдесят метров длины, делающей совершенно безопасным его закрытый рейд, достаточный для ста судов.
Между этой косой и берегом стал на якорь «Симью» среди многих других паровых и парусных судов. На севере террасами поднималась Понта-Дельгада, пленительная своими ярко-белыми домами, симметрично расположенными. Со всех сторон сверкают они мало-помалу, теряясь в массе прекрасных садов, точно зеленым ореолом окружающих город.
Так как большинство пассажиров еще нежились в койках, то высадка на сушу назначена была после завтрака. Три дня посвящалось острову Св. Михаила, а четырех или пяти должно было вполне хватить для осмотра Понта-Дельгады – значит, не приходилось торопиться.
Однако решение это было принято не без бурных протестов. Некоторые выражали очень живое неудовольствие. Сондерс и Хамильтон находились среди наиболее брюзгливых, само собой разумеется. Еще одно нарушение программы! Это становилось невыносимым!
Они отправились со своими сетованиями к администрации. Та ответила, что господа эти свободны съехать на берег, когда им угодно. Сондерс возражал, что все должны высадиться с администратором и переводчиком, и за счет агентства. Томпсон посоветовал ему тогда уговорить товарищей, и объяснение закончилось в довольно язвительном тоне.
В результате только два пассажира высадились утром: сторонящаяся всех молодая чета, путешествовавшая на свой лад. Томпсон был уверен, что увидит их снова только в час отъезда.
Что касается Сондерса и Хамильтона, то они должны были сдерживать свою досаду. Вместе с четырьмя-пятью компаньонами, почти такими же несносными, они коротали досуг, обмениваясь милыми намеками.
Эта оппозиционная группа не была многочисленна. Однако она существовала, и Томпсону пришлось убедиться, что она приобретает приверженцев. Впервые слабый, но действительный раскол разделял гостей «Симью» на два лагеря, к счастью неодинаково сильных. Причина была пустая, но казалось, что все прежние неприятности вернулись на память и сплотились, чтобы раздуть без всякого основания настоящий скандал.
Томпсон оправился от этого вовремя.
После завтрака, когда лодки высадили всех, кроме непримиримого Джонсона и «зачумленного» Блокхеда, на набережную Понта-Дельгады, всякое недоразумение казалось забытым, и туристы под руководством Робера приступили к осмотру города, выстроившись в ряды, правильность которых возвещала о восстановленном согласии.
Осмотрели таким образом церкви и монастыри, находящиеся в Понта-Дельгаде, и под непрестанный звон колоколов до вечера толкались на узких и грязных улицах.
Какое разочарование! Дома, такие легкие и белые издали, вблизи оказывались тяжелыми и массивными. На мостовых развязно разгуливали большей частью громадные свиньи, среди которых приходилось прокладывать дорогу. А высокие ограды скрывали от взоров туристов зеленеющие сады. Из-за гребня этих стен едва замечались кое-где макушки пышных розовых кустов или камелий, обыкновенно достигающих на острове Св. Михаила высоты большого дерева.
Эта прогулка, по-видимому, огорчала туристов. Поэтому объявление о возвращении на пароход было принято с удовольствием.
Группа, спускаясь по склону, уже не шла в том дивном порядке, который она до сих пор поддерживала. Несомненно, уважение к дисциплине было слишком велико, чтобы эти холодные англичане осмелились сразу и открыто пренебрегать ею. Но явное утомление давало себя чувствовать. Неравные дистанции отделяли ряды, из которых одни увеличились в ущерб другим. Были отстающие. Томпсон замечал это и вздыхал.
По прибытии к морю туристов ожидал сюрприз. На набережной кишела многочисленная толпа, из которой неслись раздраженные крики. Кулаки угрожающе поднимались в воздух. Очевидно, тут были две партии, предварительно обменивающиеся руганью и готовые перейти к тумакам. Неужели свалка, разыгравшаяся на Терсере, опять повторится?
Томпсон остановился в нерешительности, а за ним и пассажиры. Невозможно было пробраться к лодкам через сборище, заграждавшее доступ к ним. Оставались местные шлюпки, в которых, конечно, не было недостатка в порте, но чего недоставало, это гребцов.
Вдруг Томпсон издал крик. Шесть лодок отчалили от набережной, и, провожаемые ревом толпы, удалялись под веслами двумя различными группами, причем одна, по-видимому, гналась за другой. Во всяком случае, они направлялись прямо к «Симью», а после испытанной на Терсере азорской буйности приходилось серьезно опасаться за судно. Среди возраставшего волнения Томпсон ходил взад и вперед по набережной.
Вдруг он принял решение. Подтянув за бечеву одну из ближайших лодок, он смело сел в нее, увлекши за собой Робера, которого сопровождали Рожер, и Джек Линдсей. В минуту конец был отдан, якорь поднят, и под напором четырех гребцов лодка быстро направилась к пароходу.