На мое счастье, как раз в этот момент во встречном потоке образовалось небольшое «оконце», я судорожно врубил скорость и так газанул, что машина в одно мгновение проскочила полосу встречного движения и на противоположной стороне шоссе зарылась в песок.
Автофургон же тем временем проскочил мимо, похоже, даже не заметив, что еще секунду назад на его пути было какое-то препятствие!
Наблюдавшие за этой сценой африканцы, несколько разочарованные тем, что им не удалось увидеть, как автофургон вдребезги разнесет дипломатическую легковушку, дружно бросились мне на выручку и с веселыми прибаутками в считанные мгновения вытащили застрявшую в песке автомашину…
И вот теперь, сидя на месте пассажира в чужой машине, я с сожалением подмечал, как много интересного остается вне поля зрения человека, обремененного водительскими проблемами и не имеющего поэтому возможности наблюдать за тем, что происходит за пределами дорожного полотна! Да разве можно увидеть что-нибудь стоящее из быстро едущей машины? Только тот, кто не отказывает себе в удовольствии ходить пешком, кто не боится и не брезгует входить в лабиринт африканских кварталов, может увидеть подлинный быт, неповторимый по своему колориту и разнообразию.
Особенно это касается кварталов, расположенных вокруг рынка, мимо которого мы сейчас проезжали. Здесь не было ни одного свободного метра, поскольку не только в строениях, но и в узких проходах между ними, а то и прямо на тротуаре, под открытым небом, кипела жизнь. Здесь располагались лавки ремесленников, мастерские по изготовлению африканской бижутерии, здесь шили все, что угодно, от национальной одежды до европейских костюмов, от сорочек до шикарных «бубу», главным достоинством которых, помимо тканей самых невероятных расцветок, являлась великолепная машинная вышивка.
Здесь, усадив своих клиенток на ящики, искусные парикмахеры заплетали местным красоткам десятки косичек, которые свободно свисали вокруг их головок, или выкладывали из этих косичек причудливые узоры; мужчинам же выстригали пижонские проборы или делали прически «а ля Анджела Дэвис».
Но самой большой достопримечательностью этого района были, конечно, авторемонтные мастерские, в которых народные умельцы превращали проржавевшие рыдваны во вполне приличные средства передвижения. Казалось, для них не было ничего невозможного, потому что они могли с помощью паяльной лампы и обычного молотка выправить кузов автомобиля, побывавшего не то что в дорожном происшествии, но даже извлеченного из-под пресса!
От созерцания африканской экзотики меня отвлек удивленный голос Кулика:
— Куда это они все побежали?
Я посмотрел прямо по ходу машины и увидел, как толпа отхлынула от рынка и устремилась туда, где улицу, ведущую к центру города, пересекал виадук, по которому проходила узкоколейная железная дорога, соединявшая порт с внутренними районами страны.
По рядам торговцев, лавкам ремесленников и прочему рыночному люду тоже прошла какая-то волна, и многие из них, побросав свои занятия, кто быстрым шагом, кто бегом направились в сторону виадука.
— По-моему, там какое-то народное гулянье, — высказала предположение Людмила, приглядевшись к тому, что происходило впереди.
— В такой ранний час? — удивился ее муж. — Да и повода вроде нет.
Повода действительно не было, тем более что в столице все еще не отменили чрезвычайное положение и действовал комендантский час.
Мальчишки прекратили возню и тоже с интересом стали смотреть вперед.
А там и в самом деле происходило нечто, напоминавшее народное гуляние: то в одном, то в другом месте гастролировали самодеятельные оркестры народных инструментов, состоящие из набора тамтамов, разных трещоток и пищалок, напоминавших шотландские волынки, пели и танцевали школьные ансамбли, и в это всеобщее веселье постепенно вовлекались любопытствующие прохожие.
Улица постепенно заполнялась ликующим народом, и машины, снижая скорость, ехали по все сужавшемуся людскому коридору, сдерживаемому полицейскими и солдатами с оружием в руках.
Внезапно ехавшая впереди нас машина, за рулем которой находился европеец, остановилась и стала делать попытки развернуться.
— Чего это он мудрит? — удивился Кулик и тоже остановился.
Я посмотрел в сторону виадука, до которого оставалось не более ста метров, и вдруг увидел, что под ним на длинных веревках раскачиваются пять трупов. И тут я вспомнил, что вчера по радио был оглашен смертный приговор, вынесенный верховным трибуналом руководителям переворота. В этом сообщении не говорилось, когда и где он будет приведен в исполнение, и вот только что их, видимо, и казнили, накинув на шеи веревки и под восторженный рев толпы и народную музыку сбросив прямо с виадука, под которым двигался автомобильный поток.
Я глянул на Кулика. Он тоже увидел повешенных, и, застыв в оцепенении, сжимал руль побелевшими пальцами.
— Леня, поворачивай назад, — тихонько сказал я, стараясь, чтобы Людмила и дети, сидевшие на заднем сиденьи, не догадались, что заставило нас остановиться.
Но любопытная, как и все женщины, Людмила протиснулась между передними сиденьями и со словами: «Что там случилось?» — стала вглядываться в бесновавшуюся вокруг нас массовку. Разглядев под виадуком пять трупов, она дико вскрикнула и едва не забилась в истерике, но ее привел в чувство резкий окрик мужа:
— Уймись, Людмила! Закрой ребятам глаза!
Последнее указание пришлось очень кстати, потому что улица была основательно запружена веселящимся народом, развернуться сразу было невозможно, и пока Леня пытался бы что-то сделать, не менее любознательные, чем Людмила, мальчишки наверняка успели бы увидеть то, что им совсем незачем было видеть.
Людмила, продолжая нервно всхлипывать, зажала головы своих учеников под мышками, и те, то ли напуганные грозной командой Кулика, то ли сообразив, что произошло нечто ужасное, раз уж их учительница сотрясается от рыданий, безропотно затихли.
С большим трудом, поминутно рискуя придавить кого-нибудь или помять свою или чужие машины, Кулик все же сумел развернуться, и мы, потрясенные сценой казни, свидетелями которой неожиданно оказались, в полном молчании доехали до самой школы…
Публичная казнь руководителей неудавшегося переворота подвела своеобразный итог этим кровавым событиям, в течение целой недели державшим в напряжении всю страну. Мятеж наверняка продолжался бы еще дольше, если бы не вмешательство французских десантников из бригады быстрого реагирования, спешно переброшенных откуда-то из-под Марселя и быстро локализовавших очаги сопротивления мятежников. Именно локализовавших, потому что французские десантники в боевые действия непосредственно не ввязывались, предоставив возможность правительственным войскам самим расправиться с заговорщиками.
Но и этого было немало, потому что после их внешне пассивного, но тем не менее решительного вмешательства эти самые очаги были довольно быстро подавлены. Уцелевшие мятежники были арестованы, и началось расследование причин и обстоятельств переворота.
В последующие недели в прессу несколько раз просачивались сведения о ходе следствия, в которых со ссылкой на показания арестованных офицеров вновь содержались утверждения об их «преступных связях» с советским посольством.
Когда этот вопрос в очередной раз рассматривался на совещании у посла, Гаманец, у которого на этот счет имелась кое-какая информация, так прокомментировал эти утверждения:
— Офицеров бьют палками, обмотанными колючей проволокой! После таких «процедур» можно признаться в чем угодно!
Гаманец был по-своему прав, и его доводы произвели большое впечатление на некоторых участников совещания. Я же только принял их к сведению, но не больше, потому что как раз накануне вечером по специальному разрешению Центра, согласованному с ЦК, мы провели встречу с руководителем Партии независимости.
Специальное же разрешение понадобилось нам потому, что еще в одной из первых телеграмм, поступивших на третий день переворота, Центр приказал временно, то есть, до особого распоряжения, прекратить встречи с оперативными контактами, поскольку в сложившейся напряженной обстановке, усугубляемой нараставшими антисоветскими настроениями, можно было ожидать любых провокаций.
Но руководитель Партии независимости настоятельно просил о встрече, и Центр санкционировал нам ее проведение, одновременно потребовав обеспечить ее максимальную безопасность.
Обычно такие встречи я проводил один, после тщательной проверки подсаживая «Странника» (такой псевдоним ему придумали в ЦК) в автомашину на одной из улочек предместья и кружа с ним затем по городу. Это было довольно хлопотно, так как мне приходилось одновременно вести автомашину, проверять, нет ли за нами слежки, и разговаривать. А надо сказать, что беседа со «Странником» всегда требовала большой собранности и напряжения, потому что нужно было запомнить массу всевозможных сведений о нелегальной деятельности возглавляемой им партии.
Чтобы облегчить свою задачу, на этот раз я поехал на встречу вместе с Базиленко, который основательно изменил свою внешность и выполнял функции оперативного шофера, давая мне возможность полностью сосредоточиться на беседе.
«Странник» был несколько удивлен тем, что я приехал не один, и даже не сразу решился сесть в автомашину, но, выслушав мои доводы о необходимости обеспечить его безопасность в чрезвычайно сложной обстановке и поверив мне на слово, что шофер не говорит по-французски, успокоился и перестал обращать на Базиленко внимание.
От него-то я и узнал, что в числе заговорщиков оказалось несколько левацки настроенных офицеров, не так давно являвшихся членами Партии независимости, однако затем покинувших ее ряды и с тех пор действовавших по собственной инициативе. Естественно, они ничего не знали о том, что руководитель партии регулярно встречается с представителем советского посольства. Конечно, для контрразведки, а тем более для западных спецслужб этот факт вряд ли является большим секретом, поэтому ниточку, тянувшуюся от арестованных офицеров, при желании всегда можно было протянуть до советского посольства и устроить всевозможные провокации.