Мы доехали до магазина «Океан» и остановились. С этого места нам было отлично видно, как по противоположной стороне проспекта неторопливо вышагивал сосредоточенный Гаманец. Он подошел к сто восьмому дому, на углу которого располагается аптека, и снова посмотрел на часы. Я подумал, что он собирается зайти в аптеку, но Гаманец проследовал мимо в сторону булочной, а затем внезапно свернул налево и вошел в шестой подъезд.
— Этот подъезд проходной! — схватил я бригадира за плечо. — А из двора выход через две арки!
— Точно? — спросил бригадир.
— Ручаюсь!
Надо же! Гаманец задумал проводить операцию в доме, где проживало много бывших сотрудников внешней разведки! А в шестом подъезде я и сам бывал неоднократно, потому что здесь жил один из моих наставников, когда я находился на спецподготовке.
— Второй, перекройте со двора шестой подъезд, — распорядился бригадир. — Брать всех мужчин…
— Уже перекрыли, — доложил второй, и в это мгновение Гаманец вышел из подъезда на улицу и не торопясь, пошел в сторону метро.
— Выход, выход! — раздался в динамике возбужденный молодой голос. — Серая шляпа, серый плащ, черные брюки, очки в металлической оправе. Идет в дальнюю арку! Четвертый, принимай на выходе!
— Принял, — пробасил четвертый.
— Похоже, взяли «агента», — довольно потер руки бригадир. — Пока они его водят, займемся объектом!
Он взял микрофон и скомандовал:
— Внимание, захват!
Гаманца взяли на станции метро «Щербаковская».
Когда он вошел в павильон, его остановил сотрудник наружного наблюдения в форме офицера милиции и попросил предъявить документы. Гаманец поинтересовался причиной проверки, и «милиционер» объяснил, что осуществляется розыск по приметам опасного преступника, и поэтому устанавливается личность людей, имеющих с ним сходство.
Гаманец пытался отговориться, но офицер был настойчив, на помощь ему подоспели еще два сотрудника в штатском, и общими усилиями они препроводили его в пункт милиции. Там Гаманца обыскали, нашли кассету с пленкой и потребовали объяснений. Он что-то промямлил про фотостудию, но это прозвучало неубедительно и пришлось составлять протокол изъятия.
В общем, операция по задержанию была проведена успешно со всеми вытекающими из этого последствиями.
Что это были за последствия, мне неизвестно. Но Гаманец как-то рассказал мне, что после академии его должны были направить на работу в Женеву, а вместо этого почему-то направили на Ближний Восток.
И вот теперь судьба свела нас в Африке, и от моего решения снова многое зависело в его судьбе…
Пообедав, я прилег отдохнуть и под привычный скрежет кондиционера стал обдумывать, как же мне все-таки поступить. Откладывать решение этого вопроса я не мог: в три часа я должен был или написать телеграмму в Центр, или переговорить с Гаманцом, или сделать и то, и другое.
Мне вспомнилась одна поучительная история, о которой я узнал из приказа по Первому главному управлению. А история эта заключалась в том, что в одной европейской стране резидентура внешней разведки внедрила в агентурную сеть ЦРУ своего агента, являвшегося экспертом смешанной компании.
Завязалась оперативная игра, в процессе которой удалось добиться неплохих результатов, в том числе выявить устремления американской разведки в отношении советских учреждений и граждан, а заодно и ее осведомленность о составе резидентур советской разведки.
Американская разведка прониклась большим доверием к подставленному ей агенту и поэтому проявляла большую заботу о его безопасности. Практически на каждой встрече этого эксперта инструктировали о том, как, не вызывая подозрений, выполнять задания, как входить в доверие к сотрудникам советского посольства и вести их изучение.
При этом сотрудник ЦРУ, руководивший его работой, рекомендовал проявлять максимальную осторожность при общении с некоторыми сотрудниками советского посольства, которых американцы не без оснований подозревали в принадлежности к разведке. Пока в числе этих сотрудников фигурировали резидент КГБ, офицер безопасности, а заодно с ними и заведующий консульским отделом, все было хоть и малоприятно, но в порядке вещей, поскольку кого еще следует бояться, как не резидента КГБ, офицера безопасности и заведующего консульским отделом!
Но вот однажды сотрудник ЦРУ порекомендовал эксперту избегать контактов с рядовым сотрудником посольства, жена которого устроилась работать в смешанную компанию и оказалась в непосредственном подчинении агента-двойника.
Естественно, он сообщил об этом своему куратору, а тот доложил резиденту КГБ. И вот, получив такую важную информацию, которая внешней контрразведке стоила больших усилий, резидент КГБ нарушил существующие на этот счет предписания и вместо того, чтобы немедленно сообщить об этом в Центр, решил напрямую проинформировать резидента ГРУ, поскольку упомянутый американцами сотрудник посольства был военным разведчиком. И проинформировал, высказав при этом предположение, что американцы взяли военного разведчика в разработку.
А резидент ГРУ поступил еще глупее: вызвал своего подчиненного, устроил ему допрос с пристрастием, потребовал отчета о всех контактах с американцами и предупредил, чтобы он держался от них подальше, поскольку и так уже находится под колпаком у КГБ.
В тот же вечер этот сотрудник ГРУ сел в машину и скрылся в неизвестном направлении. Правда, через несколько дней направление его бегства прояснилось, потому что он оказался в США.
Проведенным расследованием было установлено, что он давно уже был завербован американцами, и беседа с начальником дала ему повод думать, что КГБ заподозрил его в сотрудничестве с ЦРУ. Что касается сделанного американцами предупреждения, то причина оказалась совсем не той, какую определил резидент КГБ: после того, как жена военного разведчика стала работать в смешанной компании, у него и эксперта появились благоприятные возможности для постоянного общения, и именно этого хотела избежать американская разведка, опасаясь их взаимной расшифровки.
После этого побега пришлось выводить из игры эксперта и ломать голову над обеспечением его безопасности, потому что американцам сразу стало ясно, с кем они все это время имели дело!
Заодно отозвали обоих резидентов, содрали с них погоны и отправили на незаслуженную пенсию. В подготовленном по этому поводу приказе указывалось, что если бы сначала первый, а потом второй не проявили такой немыслимой в их положении поспешности, сами догадались проанализировать полученную от эксперта информацию или дали возможность сделать это другим, то предатель был бы разоблачен и не сумел бы избежать наказания.
В итоге этих размышлений я еще больше укрепился в своем решении: прежде чем информировать Центр, сначала разобраться на месте и попытаться выяснить, насколько точны и правдивы сведения, сообщенные Сайфулаем Диопом.
13
Если взаимоотношения послов с резидентами являются видимой и потому открыто обсуждаемой стороной жизни любого советского посольства, то взаимоотношения между резидентами внешней и военной разведок в силу тайного характера их деятельности проявляются менее ярко и по большей части известны только сотрудникам обеих резидентур. Взаимоотношения эти, как и все в нашей сумбурной и противоречивой жизни, имеют свою историю.
Были времена, особенно в предвоенные годы, когда обе разведки довольно тесно и продуктивно взаимодействовали и вообще относились друг к другу с большим уважением и доверием. Это объяснялось общностью задач, единством цели — борьбой с фашизмом и тем, что многие руководители успешно совмещали работу как в той, так и в другой разведке. Да и несчастья в виде жестоких репрессий, выбивших накануне войны с фашистской Германией лучшие кадры как внесшей, так и военной разведки, были одинаковыми, как были одинаковыми недоверие к добываемой ими информации о надвигающейся войне и безвинно пролитая кровь тех, кто ее добывал!
Война еще больше сблизила обе разведки, потому что было не до дележа славы и успехов на разведывательном поприще — все было подчинено достижению победы над жестоким врагом.
Да и после войны неоднократные преобразования и реорганизации советских разведывательных служб, ротация кадров так перемешали обе разведки, что порой трудно было разобраться, кто, где и на кого работает. Во внешнюю разведку регулярно поступало пополнение из Военно-дипломатической академии, а бывшим однокашникам, безусловно, было гораздо легче договариваться о взаимодействии, чем людям, отягощенным ведомственными и личными амбициями.
Просто каждый знал свою конкретную задачу, имел свой участок работы, а потому мог спокойно заниматься порученным делом: внешняя разведка добывала политическую информацию, военная разведка изучала возможные театры военных действий и вооруженные силы вероятных противников в грядущей войне, и только в научно-технической области интересы обеих разведок иногда совпадали и они порой обхаживали одних и тех же людей или лезли в один и тот же сейф.
Все изменилось, когда было создано сначала атомное, затем ядерное оружие, а чуть позже баллистические ракеты, и перед противоборствующими сторонами замаячила реальная угроза внезапного ракетно-ядерного нападения. Именно тогда перед обеими разведками была поставлена общая и приоритетная задача, которую с непонятной и, на мой взгляд, преступной поспешностью отменили совсем недавно: не прозевать ракетно-ядерный удар!
Это был первый сигнал к острейшему соперничеству между внешней и военной разведками, определяемому не столько стремлением обезопасить родную державу от града американских ядерных бомб (если бы это было так, то такое соперничество можно было бы только приветствовать!), сколько более прозаическим желанием первым (!) отличиться перед общим потребителем разведывательной информации — Центральным Комитетом!
В этом соперничестве позиции внешней разведки были поначалу намного предпочтительнее, поскольку ее информация поступала не только в отраслевые отделы ЦК, но и в очень влиятельный международный отдел, по заданиям которого она работала с зарубежными коммунистическими партиями и национально-освободительными движениями.