Так с самого начала в отношениях Хачикяна с «Арманом» возник элемент конспирации, и это было чрезвычайно важно для достижения той цели, которую мы перед собой поставили.
С этого дня «Арман» стал подрабатывать у Хачикяна, дважды в неделю являясь к нему на квартиру и осуществляя там полную уборку.
Нельзя сказать, что Асмик с большим восторгом восприняла появление неожиданного помощника. Она отличалась необыкновенной чистоплотностью, и потому при ведении домашнего хозяйства предпочитала обходиться без посторонней помощи. Хотя «Арман» работал добросовестно и аккуратно, Асмик после его ухода заново убирала всю квартиру. Если бы это не было нужно для работы, вряд ли она пустила его за порог.
Спустя полтора месяца мы подвели первые итоги и пришли к выводу, что операция развивается успешно: «Арман» был явно заинтересован в источнике дополнительного заработка, тем более что Хачикян платил ему почти столько же, сколько он получал у американцев, хотя работать приходилось не каждый день, да и объем работы был значительно меньше.
— Как ты думаешь, за кого он вас принимает? — спросил я как-то Хачикяна.
— За кого угодно, только не за советских, — уверенно заявил мой заместитель. — При нем мы говорим только по-армянски, так что он пока не слышал от нас ни одного русского слова.
— Это, хорошо, — удовлетворенно сказал я. — Так и продолжайте, а когда он поработает несколько месяцев, можно будет открыться. Вряд ли он тогда захочет отказаться от заработка и потому будет молчать.
Но на фоне крупной неудачи — срыва вербовки Франсуа Сервэна — все эти несомненные, но все же частные достижения выглядели, конечно, весьма скромно и не могли улучшить общую мрачную картину.
А тут еще настроение мне основательно подпортил заведующий сектором ЦК, завершивший свое расследование деятельности Дэ-Пэ-Дэ и предложивший нам с послом собраться и обсудить его итоги.
Должен признаться, что я не без волнения шел на эту встречу, по опыту многих своих коллег зная, что результаты проведенных работниками Инстанции расследований редко бывают в пользу резидентов, если они вольно или невольно оказываются втянутыми в их орбиту.
Когда я вошел в кабинет посла, Гладышев и заведующий сектором уже сидели в креслах за стоявшим в углу журнальным столиком. Я сел в свободное кресло, посмотрел на сидевшего напротив заведующего сектором и по его внешнему виду понял, что меня ждет неприятный разговор. Так оно и оказалось.
— Ну что, молодой человек, — с присущей партийным функционерам фамильярностью начал заведующий сектором, — благодарите судьбу, что ваша информация полностью подтвердилась. Скажу больше: вы явно поскромничали, когда давали оценку поступкам Драгина. А то бы вам пришлось сейчас собирать вещи и лететь со мной в Москву!
Заведующий сектором был почти на двадцать лет старше меня, но когда сорокалетнего мужчину называют «молодым человеком» не ради комплимента, а чтобы подчеркнуть не столько свое возрастное, сколько должностное превосходство, это звучит как оскорбление!
Я почувствовал, как кровь ударила мне в голову! Ощущение было такое, как будто я натощак выпил полстакана виски.
— Простите, не понял, — едва сдерживая возмущение, сказал я.
— А что тут непонятного? — язвительно спросил заведующий сектором. — Я получил четкую установку в случае, если хоть один, даже самый незначительный факт не подтвердится, забрать вас в Москву.
От этих слов кровь отхлынула в обратном направлении. Псевдоопьянение мгновенно прошло, голова стала холодной и ясной. На память пришли услышанные когда-то слова: хлебнул много, а стал трезвее!
— То есть как это — забрать? — удивляясь своему внезапному спокойствию, спросил я. — Без согласия моего руководства?
Я не случайно задал этот вопрос. Хоть я и возглавлял резидентуру внешней разведки, но считался резидентом не Первого главного управления, а всего КГБ! А потому судьбу мою могло решать только руководство этого ведомства! И заблаговременное согласие на мой отъезд, данное до выяснения всех обстоятельств дела, могло означать только одно: мне не доверяют и готовы от меня отступиться, лишь бы не ссориться с ЦК. А какой же может быть резидент, если он не пользуется доверием своего руководства?!
— О каком таком согласии может идти речь? — Заведующий сектором посмотрел на меня, как на наивного мальчишку. — Где это вы видели, чтобы ЦК согласовывал с кем-то свои решения? Разве КГБ не подчиняется Центральному Комитету?
Я как-то пропустил мимо ушей намек на всесилие Старой площади, уловив в его словах главное: с моим руководством никто не советовался, и следовательно, от меня не отступились, не бросили на растерзание! Теперь можно было поспорить, а при случае даже огрызнуться.
— Вы сказали, что все факты подтвердились. И даже более того. Следует ли это понимать так, что Драгин в страну не вернется?
Заведующий сектором в очередной раз посмотрел на меня, как на несмышленыша. И сказал, словно вколотил гвозди в доску:
— Драгин вернется! И проведет перевыборную кампанию! И даже будет переизбран на новый срок! А через год уедет по состоянию здоровья.
— А почему не сейчас? — спросил я, поскольку мне были глубоко безразличны все эти номенклатурные игры. — Он же совершил подлог, который мог привести к межгосударственным осложнениям!
— Запомните: никакого подлога не было! — резко сказал заведующий сектором. — Была элементарная техническая ошибка. Бухгалтер торгпредства перепутал номер валютного счета, и он за это будет наказан! А секретарь парткома здесь абсолютно ни при чем!
Ах вот как! Значит, он решил все свалить на одного Исакова, а Драгина представить невинной жертвой недоразумения?! Но как же сам факт перевода валюты со счета торгпредства? А приобретенные дорогие вещи?
— Но он же купил различных товаров почти на три тысячи долларов! — напомнил я. — Это что, тоже «техническая ошибка»?!
— Драгин возместит невольно нанесенный ущерб. А торгпред направит в банк письмо с извинениями и попросит исправить ошибку. И давайте поставим на этом точку.
— Но почему отвечать должен один Исаков? Они же химичили вместе! — не унимался я, хотя Гладышев уже давно толкал меня под столом ногой, давая понять, что мне не следует продолжать эту полемику.
— Послушайте, товарищ Вдовин, — официальным тоном заговорил со мной заведующий сектором. — Вот вы недавно откомандировали из страны гинеколога, который занимался подпольной практикой. И правильно сделали! Можете хоть каждую неделю отправлять из страны специалистов, нарушающих нормы поведения. Мы всегда вас поддержим. Но я категорически вам не советую компрометировать партию!
— Позвольте вам возразить! — с отчаянием обреченного заявил я. — Во-первых, Драгин — это еще не партия! А во-вторых, я всегда считал, что Устав партии — один для всех коммунистов!
— Молодой человек, — снова напомнил мне о разнице в летах и жизненном опыте заведующий сектором, — я почти сорок лет в партии. Вступил в самом начале войны, на фронте. За свою долгую жизнь повидал если не все, то очень многое. Послушайтесь меня, старика, и выкиньте из головы эти демагогические штучки! Устав, конечно, один, но надо уметь его читать!
Что я мог ему на это ответить?
— А теперь у меня вопрос к вам, Евгений Павлович, — переключился на посла заведующий сектором, и я заметил, как Гладышев невольно съежился под его взглядом. — Как могло случиться, что резиденту КГБ удалось вас завербовать?
Теперь пришел черед удивляться Гладышеву. Я увидел, как его лицо побагровело, и понял, что и ему кровь ударила в голову.
— Простите, не понял! — совсем, как я несколько минут назад, только слегка дрогнувшим голосом, сказал Гладышев.
— Вот и мы в Центральном Комитете не поняли, как это вас угораздило написать в КГБ донос на секретаря партийного комитета?! То есть на человека, входящего в номенклатуру секретариата ЦК!
— Никаких доносов я не писал! — возмутился Гладышев. — Я высказал свое личное мнение и до сих пор продолжаю его придерживаться!
Если бы не своеобразие переживаемого нами момента, я бы, наверное, зааплодировал. Но обстановка явно не располагала к такому бурному проявлению чувств. И тем не менее я оценил твердость духа посла и его принципиальность в беседе, которая могла стоить ему если не карьеры, то по крайней мере высочайшего расположения Инстанции.
— Ну ладно, — неожиданно миролюбивым тоном произнес заведующий сектором, — надеюсь, вы сделаете надлежащие выводы из этой беседы.
Нам оставалось только гадать: то ли он отступил перед нашей монолитной позицией, то ли эта старая лиса, поднаторевшая в делах подобного рода, решила не создавать конфликтную ситуацию, а по возвращении в Москву сделать соответствующие оргвыводы.
И вот наступил день, когда советская правительственная делегация на сессии ОАЕ должна была возвращаться в Москву.
Накануне отлета глава делегации провел совещание руководящего состава посольства и других советских учреждений. Он подробно рассказал о работе сессии, о своих беседах с главами африканских делегаций, контактах с присутствовавшими на сессии представителями западных стран.
Дипломаты, сотрудники торгпредства и аппарата экономического советника слушали его с большим интересом, а я откровенно скучал, потому что в этой информации для меня не было ничего нового: наши шифртелеграммы, составленные на основе сведений, поступивших от многочисленных агентов в тех же самых делегациях, были намного содержательнее и существенно отличались от той «лапши», которую главы иностранных делегаций навешали на уши заместителю министра.
Я уж совсем было подумал, что он разомлел от протокольных любезностей, как вдруг он сделал неожиданный и, что меня поразило более всего, совершенно точный вывод из всего увиденного и услышанного на сессии.
Резюмируя сказанное, следует признать, что дела наши на африканском континенте идут неважно. И отдача от тех кредитов, которые мы на весьма льготных условиях предоставили многим странам, значительно меньше той, на которую мы могли бы рассчитывать. Не говоря уже о том, что многие лидеры просто вводят нас в заблуждение по поводу своей политической ориентации, стремятся использовать соперничество между великими державами в своих сугубо националистических интересах…