Другое дело, что «обычно» ноги Каллиста не заплетались так сильно, как сейчас. К тому же он уже дважды умудрился свернуть не туда. Прошло больше получаса, но он все еще мог слышать далекие обрывки песен, а от уличного смрада уже начинало резать глаза…
К тому же ему срочно понадобилось уединиться, чтобы избавиться от излишков вина. Каллист взглянул себе под ноги, потом в ближайший проулок, – где было примерно по щиколотку болотной воды, щедро приправленной всевозможными отбросами, – пробормотал: «Да пошло бы оно все…», и свернул с улицы.
Его передернуло, когда сапог раздавил под водой что-то скользкое и упругое, но переполненный мочевой пузырь оказался сильнее беспокойства о сохранности обуви. Будь Каллист чуть трезвее, или, наоборот, чуть пьянее, он задумался бы о возможном столкновении с канализационными гоблинами, или даже с грибоподобными созданиями Гольгари, чудом пережившими соперничество и крах гильдий. Но сейчас ему было все равно.
Тяжело вздохнув, он справил нужду на грязную заднюю стену чьего-то дома и выбрался обратно на улицу, где едва не столкнулся с человеком, бредущим ему навстречу.
– О… Гариэл…, – поприветствовал его Каллист, изо всех сил пытаясь казаться трезвым.
– Каллист, ты, что ли? Чего это ты забыл в этой дыре, да еще и в такое время? Гоблы не боишься?
Каллист резко обернулся, в пьяном угаре почти надеясь увидеть за спиной банду отвратительных существ. Но там никого не оказалось, и он медленно опустился на грязную мостовую, пережидая очередной приступ тошноты.
Каллист взглянул на приятеля с раздражением, а тот не смог скрыть ухмылку. Внешне Гариэл был полной противоположностью Каллисту: темнокожий, мускулистый, высокий, с теплыми карими глазами, в то время как Каллист отличался бледностью, худобой, самым обычным ростом, а глаза у него были цвета морской волны. Вдобавок ко всему, Гариэл носил ухоженную бороду. Дело было не в моде Равники – в этом захолустье такого понятия вовсе не существовало. Гариэл просто-напросто всей душой ненавидел бриться. «Я позволю лезвию приблизиться к моему лицу лишь в одном случае, – сказал он как-то Каллисту, – если это будет столовый нож с нанизанной на него сосиской!» И если бы не одинаковый каштановый цвет волос, то двое молодых людей вполне могли бы сойти за представителей разных видов.
Должно быть, в выражении лица Каллиста промелькнуло нечто такое, что Гариэл заметил даже в неверном свете луны и тусклом сиянии камня-пламени, зажатого в его левом кулаке. Махнув рукой, Гариэл присел на грязную мостовую рядом с другом.
– Да, пил ты явно не на радостях, – протянул он, прислоняясь к стене.
Каллист покосился на него, судорожно стараясь придать своему лицу застывшее, безразличное выражение. В его взгляде читался вызов.
Повисла тишина, которую нарушал только писк башенного нетопыря, порхающего над болотистыми лужами между проезжей дорогой и дешевыми домами, стоявшими стена к стене.
– Выходит, она сказала «нет»? – наконец спросил Гариэл.
Плечи Каллиста поникли.
– Она сказала, что подумает.
Гариэл заставил себя усмехнуться, хотя от переживания за друга в висках у него тяжело застучала кровь.
– Ну и ладно. По крайней мере, это не отказ.
– Да брось ты, Гариэл, – Каллист с силой пнул комок грязи. – Когда это Лилиана давала себе труд о чем-то задуматься? Все, что она делает, она делает сразу, – он вздохнул и снова попытался сглотнуть отвратительный комок, подступивший к горлу, но тот, похоже, твердо решил остаться. – Мы с тобой оба знаем, что «я подумаю» на самом деле значит «я не хочу обижать тебя прямым отказом».
Гариэл хотел приободрить друга, но его язык как будто прилип к небу.
– Ну… Это… Сколько вы были вместе? Несколько месяцев?
– Да. С тех пор, как…
Он не договорил. Сколько Гариэл знал Каллиста, тот никогда не договаривал эту фразу до конца.
– Вот видишь! Несколько месяцев. Пусть пройдет еще немного времени. Если бы Лилиане хотелось все закончить, она бы не стала жалеть твои чувства. Сказала бы «все кончено», и точка. Может, в ближайшие пару-тройку лет…
Каллист невольно рассмеялся, хотя в этом смехе чувствовался яд цикуты.
– Именно. Ведь Лилиана так любит менять свои решения после того, как говорит, что не собирается менять своих решений.
На самом деле, за все время знакомства с Каллистом Лилиана поступила так лишь однажды.
Да и Гариэл слишком хорошо знал их обоих, чтобы в это вмешиваться. Но слова сорвались с его губ прежде, чем он успел задуматься о последствиях и заткнуться.
– Думаю, тебе стоит плюнуть на нее. В смысле, я не это имел в виду, – поспешно добавил он. – Извини. Что-то со мной неладное сегодня.
– Не с тобой одним, – Каллист поднялся и обратил свой мутный взор на юго-запад. – Пойду-ка я домой…
– Погоди, – Гариэл встал и положил руку на плечо друга. – А где вообще сейчас Лилиана?
– Сам-то как думаешь – где она может быть в ночь праздника Избавления?
– Что? – не на шутку рассвирепел Гариэл. Его вопль мог бы перебудить половину улицы, если бы в праздничную ночь хоть кто-нибудь спал. – То есть ты хочешь сказать, что после этого вашего разговора…
Каллист развел руками и даже сумел усмехнуться.
– Она заявила, что не позволит испортить себе вечеринку. Более того, она приглашала меня остаться потанцевать, но – эй, Гариэл, ты куда?
– Туда! К ней! Потолкую с твоей подругой, чтобы знала, что я думаю о ее поведении! – выкрикнул Гариэл на бегу, даже не оборачиваясь.
– Не надо!
Но Гариэл уже пропал за углом. Будь Каллист не столь измотан, подавлен и пьян, он мог бы догнать Гариэла, или хотя бы попытаться это сделать. Но он лишь повесил голову и поплелся к дому, надеясь, что не забудет перед сном напиться еще сильнее.
А еще он понадеялся, что таверна «Худой Конец» уцелеет после сегодняшней ночи.
***
Хотя гильдии ушли в прошлое, большая часть жителей Равники продолжала отмечать Праздник Договора, словно напоминание о годах процветания и законности могло спасти их от окончательного погружения в омут нынешней мятежной эпохи. Большая часть – но далеко не все. Некоторые районы города сильнее других страдали под гнетом гильдий, и немало было тех, кто обрадовался их падению.
Жители Аварика относились именно к таким. Семьи, населявшие этот округ, находились чуть ли не в рабстве у патриархов-ростовщиков из Синдиката Оржов, и крах так называемой Гильдии Дельцов стал для них лучшей новостью за последние несколько тысячелетий.
Стены, пол, столы и стулья таверны «Худой Конец» ходили ходуном, как при землетрясении. Добрый люд Аварика праздновал свое Избавление от гнета.
В углу шумная толпа артистов колошматила по барабанам, щипала струны и изо всех сил дула в рога и трубы. Это было сущим безумием, но из хаоса звуков непонятным образом вырастала связная мелодия.
У стен общего зала расположились те, кто не участвовал в танце. Они хлопали в ладоши и отбивали ногами ритм постепенно набирающего скорость мотива. Танцоры в это время поднимали с пола тучи опилок и заставляли древесную пыль обильно сыпаться из-под стропил. Завтра хозяевам заведения придется заменить несколько половиц, и возможно, даже стульев и столов, не говоря уж об огромном количестве кружек и мисок. Но «Худой Конец» располагал единственным в округе залом, способным вместить вечеринку в честь Избавления, и Ишри, хозяйка таверны, справедливо рассудила, что наплыв клиентов с лихвой окупит разломанную мебель и битую посуду.
Лилиана Весс вихрем кружилась в танце посреди толпы, оставляя следы каблуков не только на разбросанных по дощатому полу опилках, но и на сердцах мужчин, не оставлявших надежду познакомиться с ней поближе. Ее волосы чернее полуночного мрака взметались над ее головой, как грозовая туча, а может, как нечистый зловещий нимб. Чародейка была облачена в платье кремового цвета с глубоким вырезом, приводившим окружающих в смятение. Во время танца ее подол вздымался, кружился и опадал, обещая открыть нечто большее, но, словно игривая куртизанка, всегда обманывал ожидания.
Запыхавшись от бешеной пляски, она каждый раз ловко уворачивалась от десятков протянутых к ней рук. Улыбка Лилианы словно подсвечивала черты ее лица, благородные, но довольно-таки резкие. Они едва ли соответствовали классическим представлениям о красоте, но, увидев ее, любой бы согласился с тем, что эта женщина красива. Однако глаза Лилианы оставались печальными. Чародейка пыталась раствориться в ритме вечеринки, в обожающих взорах, направленных на нее, в попытках танцоров мужского пола хотя бы на миг дотронуться до ее тела – и не могла.
Чтоб его! Чувство вины было для Лилианы в новинку, и она быстро поняла, что это ощущение ей совершенно не нравится. Причудливое нагромождение звуков и ритмов, успешно маскировавшееся под песню, наконец-то подошло к концу, и Лилиана прекратила последние попытки изобразить праздничное настроение. Поклонившись и сорвав аплодисменты, музыканты удалились со сцены на заслуженный перерыв. Развлекать народ за них остался одинокий инструмент с заколдованными струнами, наигрывающий медленную и печальную мелодию. Несколько парочек покачивалось в дремотном танце посреди зала, но большинство празднующих вернулись за свои столы в ожидании веселых плясовых.
Лилиана рассеянно наблюдала за людьми, удивляясь про себя, до чего же глупо выглядят ее временные соседи. В честь праздника Избавления народ разоделся в пух и прах. В Аварике парадная одежда состояла из рубахи с длинным, а не с коротким рукавом, штанов без видимых заплат, а также жилета, который имел любой броский цвет вместо повседневных серого или коричневого. Здесь никто не мог позволить себе яркие ткани, шикарные пуговицы или пряжки, как у богачей, но все равно местные жители носили свои «лучшие» наряды с гордостью. Вместо дежурной пищи вроде грибов, болотных рыб и рептилий, которых иногда удавалось выудить из прудов со стоячей водой, они жевали худосочные бифштексы. И граждане Аварика наслаждались этим так, словно их нелепая нищенская роскошь и правда что-то значила.