.
Казаки зашумели.
— Обождать? Ишо чего! Перетащим струги да на Туру двинемся, — возразил кто-то.
— Ну, положим осилим волок, а дале как? По льду поплывем, что ли? — съязвил Ермак. — Поспешишь — людей насмешишь!
— Верно, батька! Зачем поспешать, будто кто за нами гонится? Подберем местечко удобное, городок земляной поставим по старому нашему казацкому обычаю да заляжем на зиму, — вторил ему Иван Кольцо.
— Вот и ладно, решено — зимовать будем! — заявил атаман.
И тут некоторые, опомнившись, зароптали:
— Нет уж, дудки! Зимовать на волоке не останемся. И в Сибирь не желаем на погибель верную!
— Погуляли и будя! Пора назад вертать.
Ермак нахмурился, зыркнул на горлопанов и осадил, грозя кулаком:
— Ишь, заскулили, псы шелудивые! Я вам дам народ баламутить!
— Не слухайте, браты, отступников! — поддержал атамана Иван Кольцо. — Дороги назад нам нет. Вон, вожи[26] гуторят, будто Тагил-река недалече, всего-ничего — верст двадцать. Переждем до весны и — айда в Сибирь!
Желающих перечить больше не было. А вскоре, обследовав местность, казаки отыскали подходящий для зимовья участок в устье небольшой речушки и принялись, засучив рукава, за работу. Одни валы насыпали, другие рыли рвы и землянки, третьи избы-времянки сколачивали да амбары. Потом, как водится, обнесли городок тыном. Струги, что полегче, вытащили на берег и разместили их на катках, тяжелые ладьи оставили в воде.
К середине января съестные припасы истощились, и разбойники запаниковали.
— Ну, и как же мы теперича? — спросил Ермак у помощников. — Охотиться станем в лютую стужу?
У тех был готов ответ:
— Не горюй, атаман, пока у окрестных дикарей в деревеньках скотинка не переведется, не пропадем!
Ермак подумал немного и махнул рукой:
— А и впрямь, незачем голову ломать! Деваться нам некуда. На охоту ходить — токмо зелье переводить. Так что будь по-вашему!..
Получив добро, разбойнички, горланя от радости, разбежались голодными сворами по окрестным аулам. А ближе к сумеркам к казачьему лагерю стали подгонять отнятую у местного населения скотину.
Обеспечив себя припасами, мужики успокоились, обленились. Да только праздная жизнь продлилась недолго. К концу марта забирать у местных было нечего. Оставшиеся без скотины и заготовок, те стали умирать от голода.
— Ежели заставить местных нехристей али рыбу удить, авось да продержимся, — рассудил Ермак и велел свести к речке из окрестных селений мужчин.
Вконец обессилевшие, они не в состоянии были долбить лунки и заниматься рыбной ловлей. В приступе свирепого отчаяния казаки изрубили их в куски. Жестокая расправа над местными положение не улучшила: некоторые из разбойников до тепла не дотянули.
Как только в воздухе пахнуло грядущей весной, началась подготовка к походу. Легкие струги решено было оставить, тяжелые — бросить, а вместо них долбить и смолить новые. Ермак принудил к этой работе и местное население.
Едва дождавшись, когда половодье пойдет на убыль, казаки надумали плыть, и вскоре груженая флотилия двинулась вначале по Жаровле, потом по Баранче добралась до Тагила. Тагил же принес дружину к реке под названием Тура, где как раз и начиналось Сибирское ханство.
Потехи ради решили попугать оружием не успевших откочевать на летовку жителей первого попавшегося им на пути городка. Те попробовали было встретить непрошеных гостей стрелами, но вскоре разбежались, обезумев от вида и грохота огнедышащих пищалей, от громовых раскатов пушек и бросив жилища на разорение.
Опьяненный первой победой Ермак, колотя себя кулаком в грудь, самодовольно изрек:
— Браты вы мои, быть мне теперича ентой земле хозяином! Богатство и жонки царька поганого — мое! Все, что отыщете, берите и делите по справедливости. Закатим пир. Душу отведите! Ликуйте, пейте да ешьте, сколь пузо примет, с молодухами порезвитесь.
— Ура! Атаману нашему слава! — завопили ошалевшие от радости Ермаковы подельники.
— Слава, слава! — Разбойники с истошными криками ринулись на поиски женщин.
Ермак остался наедине с Иваном Кольцом.
— Атаман, надолго ли мы тута осели? — спросил его помощник.
— Зачем спрашиваешь?
— Да вот думаю, забалуются мужики-то. Опосля их с места не сдвинешь.
— Пущай передохнут, порезвятся малость, с бабенками натешатся. Чай, изголодались. Весенние соки в жилах бродят…
— Наипервейшее ремесло наше — сеча! Казак без ратного дела — не казак!
— Верно! Ну так что?
— Так ведь и Сибирь — не юга. Обернуться не успеешь, глядь — а там уж и новая зима не за горами. Ежели загодя о припасе да об теплой одежке не похлопотать, будет как в прошлый раз. Так и без людей остаться немудрено.
— Ты чего это раскаркался, аки ворон? Пошто я должен казачков своих неволить? Сказано, обождать надо. Пускай передохнут покуда, а там поглядим.
— Доколе ждать-то? — упорствовал Кольцо.
— Ох, и достал ты меня пуще гнуса! — воскликнул в досаде Ермак, с остервенением расчесывая руки. — Приспичило, что ли? А ну, выкладывай начистоту, чего тебе от меня надобно?
— Дозволь по улусам пройтись…
— Э-э-э, брат! Так бы сразу и выложил, а то заладил!.. — повеселев, усмехнулся Ермак. — Отчего ж не позволить-то, сердешный мой, коли охота? Благое дело казацкое…
Одобрив почин своего помощника, атаман велел разыскать и привести к нему жен местного князька…
На другой день Иван Кольцо покинул стан. Пока Ермак кутил да развлекался, казаки опустошали ближние улусы, сжигая жилища тех, кто отказывался делиться с ними своим добром.
Завидев как-то со стругов укрепленный городок, Кольцо велел пристать к берегу. Представившись купцом, он уговорил стражников открыть ворота и проник со своими людьми внутрь.
В Тархане нашлось чем поживиться.
Неделю спустя отряд вернулся назад.
— Сказывай, где атаман? — первым делом осведомился Кольцо у казака, сторожившего вход в княжескую избу.
— Почивает.
Иван Кольцо вбежал внутрь без доклада.
Возлежавший на ложе бежавшего хозяина с самой юной из его жен Ермак лениво обернулся на вошедшего и, громко зевнув, протянул:
— A-а, вернулся?
— Как видишь.
— Ну и как, велика ли добыча?
— Велика. Ажно струги под грузом осели, чуть ко дну не пошли. Одежи теплой добыли, рухляди[27], хлеба да прочей снеди… Короче, не зря сходили.
Отстранив от себя наложницу, Ермак кое-как поднялся и тут же схватился за сивуху. Выдув без продыху с полкувшина, он тряхнул курчавой головой и с размаху хлопнул друга по плечу.
— Молодец, Иванец!.. Чем же мне одарить тебя за великую службу, а? — еле выговорил он заплетающимся языком и обвел затуманенным взором обстановку. Не найдя среди шкур, ковров-келямов, расшитых халатов ничего достойного внимания, он сорвал с молодухи ожерелье из драгоценных камней и протянул его Ивану. — На-ка вот тебе яхонтов, забирай! Да сверх того выбери себе среди княжеских жонок, какая приглянется!
— А на кой ляд мне евоные бабы! — гордо отказался Кольцо.
— Ишь зажрался, нос от знатных жонок воротит! А вот я, как вишь, не побрезговал… — засопел с обидой атаман.
— Не серчай, атаман, не со зла я. Никто мне ноне не люб. Положил я глаз на одну чернявую красотку из града Тархана. Крепко в душу запала.
— Как звать-то твою зазнобу? — заинтересовался Ермак.
— Не припомню. Имя мудреное, басурманское. Учить долго надо…
— Показал бы… Пошто скрываешь?
— Не отважился забрать ее с собою. А теперича вот жалею…
— Ить, чудной! Нашел, о чем тужить! У князя нашего пять жонок. С радостью поделюсь с тобой любою.
— Обратно ты за свое! — огрызнулся Кольцо. — Отлепись, не до того мне!
Ермак аж протрезвел от изумления.
— Да какой бес в тебя вселился, Иваха? — икнув, спросил он.
— Не в меня бес вселился… Все гуляете, как я погляжу, не просыхаете. Кабы вусмерть не загулялись. Неужто не чуете, в каком мы крае. Окрест — враги. Шуму наделали мы немало. Молва, небось, далеко впереди скачет. Посему должно быть нам начеку, атаман. А то, неровен час, подкрадется хан со своим войском, застигнет хмельных врасплох, и тады поминай, как звали.
Ермак промолчал. Еще раз жадно глотнув из кувшина, он утер пятерней усы и бороду.
— Щас, как же! Али забыл, кто в Сибири ноне хозяин? — возмущенно произнес он и погрозил пальцем. — Эх, Иванка!.. Кабы не знал тебя, какой ты есть, решил бы, что ты трус. Ишь, салтана поганого спужался! — Сказав это, он запрокинул голову, опорожнил кувшин и вдруг твердо произнес: — Нет, врешь! Не отважится Кучумка напасть. Небось, сам нашего брата дюже боится!..
— Не скажи, атаман. Думаешь, ждет он нас не дождется, стоит на воротах, хлебом-солью встречает? Кабы не так! Прознает, зачем мы сюды пожаловали, обрушится ночкой темною да перережет всех до единого.
Ермак хотел было обругать Ивана, мол, вечно тот каркает, но не стал и лишь хмуро спросил:
— По-твоему выходит, мы должны упредить супостата?
— Вот-вот. Да токмо не оружием, а словом ласковым.
— Не понял, куда ты клонишь! — угрожающе сдвинув брови, процедил сквозь зубы Ермак. — Не за тем я в Сибирь тащился, лишенья терпел, чтоб с Кучумкою-нехристем якшаться!
— Да не кипятись ты, атаман! — сам с трудом сдерживая гнев, сказал Иван Кольцо. — Сперва послухай меня да раскинь хорошенько мозгами. Чтоб добиться чего, нужно действовать другой раз не силою, а умом да лукавством. Не забывай, салтан Кучумка во сто крат сильнее нашего. Сперва надобно поводить его за нос, все выведать как следовает, а уж опосля…
— Чтой-то не пойму я тебя, братец, — перебил его Ермак. — То стращаешь, то повременить велишь. А ну, сказывай, чего задумал!
— Так вот, значитца, перехватили мои мужики в пути важного татарина… — начал Иван.
Ермак оживился.
— Пошто сразу не доложил? Кто таков?
— Мурза из круга Кучумова. По улусам тутошним шастал, дань собирал.