Родовые и всебашкирские собрания непременно завершались празднествами, включавшими в себя разного рода состязания — от поединков борцов-силачей, скачек-бэйге, стрельбы из лука до соревнований кураистов, певцов и сэсэнов.
Проведав о том, что под Уфой проводится очередной такой праздник, новый уфимский воевода не преминул этим воспользоваться и изъявил желание встретиться со старшинами всех четырех дорог.
Когда гости явились, Желябужский передал им приветствие молодого царя.
— Государь Михаил Федорович помнит и высоко ценит отвагу, явленную вами в войне с иноземцами. Он послал меня к вам с тем, чтобы я исполнял обязанности уфимского воеводы, — представился он и спросил, в чем нуждаются башкиры.
Вожди не стали таиться, рассказав все, как есть, что их волнует. С горечью поведали они, как бывшие воеводы, согнав местных жителей с их вотчинных земель, понастроили на них всевозможные укрепления. Старшины пожаловались на творящих беззаконие сибирских начальников и просили на них повлиять.
— Воевода по фамилии Годунов потакал пришлым служилым людям. Он не помешал дозорному[43] Ивану Черникову, прибывшему с прочими служилыми людьми из Москвы, присвоить пятьсот чет[44] башкирских земель. Пользуясь своим положением, он еще больше увеличил свои владения. Русская деревня, которая стоит теперь на том месте, его именем называется[45], — сообщил Мухаметкул-бей.
К нему присоединился старшина Ногайской дороги Караякуп:
— Другие тоже не отстают от Черникова. Только за десять-пятнадцать лет на башкирских землях вокруг Имэнкала развелось столько русских деревень, что всех не перечесть. Прежде там минские и булашевские башкиры хлеб сеяли, но их вытеснили в леса, в каменистую горную местность, непригодную для хлебопашества. Ежели и дальше так пойдет, если не положить конец своеволию пришлых людей, башкорты разучатся хлеб растить…
Воевода Желябужский слушал башкир, не прерывая, а тут не выдержал и спросил:
— По-вашему выходит, мы должны прекратить расширять Уфу?
— Зачем прекращать? Пускай город растет. Тогда и во время набегов чужеземцев башкортам будет где прятаться. А вот рядом с Бирью нужно построить новую крепость, — сказал Мухаметкул-бей.
— Кто же его строить будет, ежели приезжих не допускать?
— Башкорты сами справятся. Уж крепость-то мы сможем отстроить.
— Зачем вам крепость? Неужто кого боитесь? — спросил Желябужский.
— А то! Желающие напасть на нас пока что не переводятся… — невесело усмехнулся Караякуп-бей. Как у нас говорят, даже после того, как щука сдохнет, зубам ее ничего не делается. Так и с Кучум-ханом. Самого давно нет, а потомки его все не унимаются…
— Так ведь старшего сына его, царевича Алея, не так давно пленили, — перебил его воевода.
— Как?! — чуть не задохнулся потрясенный этой новостью старшина Тамьянской волости Тюлькесура-бей. — Неужто его казнили?
— Ничуть. Я слышал, он даже пожалован поместьем в Ярославле…[46]
— Да-а… — протянул тамьянский вождь и задумчиво произнес: — Значит, теперь за старшего Ишим остался.
— Сведав о пленении Алея, Ишим бил челом государю, хотел стать его подданным. Царь просьбу уважил и поручил тобольскому воеводе разыскать его и вручить грамоту. Но тот успел передумать, — поведал Желябужский, удивив гостей своей осведомленностью.
— Как не передумать! — усмехнулся Караякуп-бей и обвел всех лукавым взглядом. — Говорят, он недавно женился. А знаете, на ком? — На дочери калмыцкого тайши…
Башкирские старшины заохали.
— Ну и дела! — воскликнул Мухаметкул-бей. — А калмыки нападают на наши яйляу, грабят и жгут кышлау, угоняют целыми гуртами не только лошадей — забирают с собой женщин и детей, а потом продают их в неволю.
— Неспроста Ишим отказался ехать в Москву и объединился с калмыками, — нахмурился Тюлькесура. — Значит, задумал большую войну…
— Он так и говорит всем, мол, хочу воевать Уфимскую волость да городки сибирские. А про нас, башкортов, сказал, что мы его холопы.
— А велико ли войско у калмыков? — спросил встревоженный воевода.
— Только на границе Башкортостана у них восемьдесят тысяч человек и сверх того — больше двух сотен тысяч всяких других воинов[47]…
— Где же их главные силы?
— О-о, калмыки где только не живут! — вставил свое слово Тюлькесура-бей. — Вначале они поселились на Ишиме и Тоболе. Потом, когда подружились с сыновьями и внуками Кучум-хана, стали беспокоить башкортов, что живут по берегам Яика и Ори.
— Но и этого калмыкам мало. Теперь, как вы знаете, они зарятся на башкирские владения в окрестностях Имэнкала. Несколько раз ко мне наведывались, землю требовали, — сообщил Мухаметкул-бей.
— Вы уступили? — спросил воевода.
— Да какое там! — возмущенно произнес бей. — Я так и заявил, что близко не подпущу их к нашим вотчинам. А уж если задумают что худое, мы будем просить помощи у вас.
— Ладно, — быстро согласился Желябужский и, со своей стороны, попросил старшин отрядить для увеличения и укрепления уфимского гарнизона по пятьдесят-шестьдесят башкирских конников от каждой волости.
— За нами дело не станет, обязательно отрядим, — пообещал от имени всех Тюлькесура-бей.
После отъезда делегации воевода долго просидел в раздумье. Потом достал карту Башкортостана, развернул ее и расправил на столе. Желябужский окинул взором пределы Казанской, Ногайской, Осинской и Сибирской дорог, медленно провел указательным пальцем вдоль пограничной линии и покосился на соседние волости.
«Чтобы прекратить грабительские набеги на башкирцев, надобно составить договор с калмыками», — рассудил он и послал к тайшам служилых людей с грамотой.
Желябужский довольно скоро добился результата. После установления связи с калмыками Далай, Чокур, Урлюк и другие тайши прислали к воеводе своих представителей, и те обратились к нему с просьбой дать калмыкам разрешение кочевать на территориях в окрестностях Уфы.
— Вы можете свободно торговать на городском базаре. Но позволить вам кочевать на землях башкирцев я не могу. Договаривайтесь с ними сами, — ответил им тот.
А в отписке от двенадцатого января 1630 года он доложил царю Михаилу Федоровичу о принятии в подданство калмыцких тайшей при условии, если те не будут расширять территории своих кочевий в сторону башкирских вотчин.[48]
XXXIII
Даже спустя много лет после вхождения башкир в Русское государство и разгрома Сибирского ханства их земли подвергались опустошительным набегам со стороны потомков Кучума, действовавших в союзе с калмыцкими тайшами. Особенно доставалось от них башкирам Катайской, Бала-Катайской, Кущинской, Салъютской, Кара-Табынской и Айлинской волостей Сибирской дороги.
Белый царь, интересовавшийся жизнью башкир, был в курсе происходящего. И когда весной 1635 года до Москвы дошли слухи о том, что сибирские царевичи замыслили вместе с калмыками нападение на Уфу, Михаил Федорович направил очередному уфимскому воеводе Вельяминову послание с требованием принять срочные меры для защиты города и башкирских волостей от досаждавших соседей.
Получив послание, тот немедленно вызвал к себе стрелецкого голову Каловского и, зачитав царское распоряжение, сказал:
— Как видишь, Федор Иванович, государь изволит на нас гневаться. Отвечать за благополучие башкирцев Сибирской дороги поручено нам, — сказал он и приказал: — Так что бери-ка с собой конных стрельцов, детей боярских да башкирскую конницу в придачу и отправляйся за Урал стеречь летовки, защищать башкирцев от калмыков!
— Есть, стеречь! Токмо подскажите, с чего начать.
— Перво-наперво похлопочи перевести летовки башкирцев Бала-Катайской, Салжиутской, Кара-Табынской и Айлинской волостей в крепкие места, на запад. Затем выведай через лазутчиков, где кочуют тайши калмыцкие да сродственники салтана Кучумки, и дай мне о том знать!
— Прикажете затевать с супостатами сечу?
— Повременим покамест. Не станем с ходу в войну ввязываться. Сперва затаиться надо где-нибудь в укромном месте да выжидать, следить за каждым вражеским передвижением, — сказал воевода и, немного подумав, строго-настрого наказал ему: — Да смотри, ни в коем разе не давай ратным людям обирать башкирцев, не творить грабежу. А ежели приспичит, пускай за деньгу берут, чего надо!
— Понял, Николай Дмитриевич! — живо откликнулся стрелецкий военачальник. — Слово даю исполнять все так, как прописано в царской грамоте!
Прощаясь с ним, Вельяминов еще раз предупредил его быть осмотрительным.
Воевода как в воду глядел. Узнав о том, что он выслал за Урал вооруженный отряд, внуки хана Кучума Аблай и Тевкель решились-таки напасть на Уфу. Понимая, что одним им не справиться, они привлекли калмыков и вместе с ними окружили город.
Поднявшись на башню и увидев внизу рассредоточившееся вдоль стен вражеское войско, воевода похолодел от ужаса. Плохи дела. Он посылал за подмогой к старшинам. А от гонцов, между тем, ни слуху, ни духу. Неужто людей его перехватили в пути?
Да и отряда Каловского что-то не видать. Вельяминов велел стрельцам следить за противником, не смыкая глаз. Как же они проглядели вражину, допустили до города?
Без помощи башкирских старшин малочисленный уфимский гарнизон ни за что не устоит перед натиском объединенных сил неприятеля. А как только падет Уфа, на очереди окажутся Мензелинск и Бирск.
Царевичи-братья Аблай и Тевкель потребовали открыть городские ворота. Они заявили: мол, ежели через час воевода не ответит на ультиматум, начнется штурм…
— Что будет, то будет. Но живым я им не дамся, — сказал себе Вельяминов, после чего велел гарнизону готовиться к жестокой схватке.