— Агай-эне, пахарей стерегут вооруженные ратники. Что будем делать, драться или назад повернем?
— Мы, что, для того сюда явились, чтобы воякам задницы свои показать?! — с возмущением воскликнул Давлетбай. — Это же наша земля! Земля, завещанная нам предками. И я буду драться за нее насмерть!
— Я тоже жизни своей не пожалею… — сказал Исхак.
Их поддержали и остальные.
— Гнать отсюда боярских холуев!
— А станут упираться — никакой им пощады!..
Подзадоривая друг друга, джигиты бросились вперед.
Заметив их приближение, офицер что-то прокричал, после чего раздались выстрелы.
Башкиры, испугавшись, придержали разгоряченных коней.
— Может, вернемся? — предложил Исхак.
— Ружей урысовых испугался? Нечего было тогда сюда соваться! — огрызнулся Давлетбай и, ударив каблуками по бокам лошади, вырвался вперед.
Вскочил батыр на лихого коня,
В руки взял он колчан и лук тугой,
До последней капли крови, себя не щадя,
Бился храбрый башкорт за Урал родной…
Скрежеща зубами и меча искры огненным взором, Исхак молча ринулся вслед за товарищем. Остальные тоже не устояли.
Раздался оружейный залп.
Кто-то из джигитов, смертельно раненный, вывалился из седла. Но гибель одного человека не остановила башкир, а лишь еще пуще разозлила их.
Казаки не успели распутать своих лошадей и были вынуждены сражаться с башкирскими всадниками пешими.
Битва была недолгой.
Когда обезоруженных казаков и офицера привели к старосте, раздался чей-то вопль:
— Держите сына боярского!
— Где?
— Уходит к Сюмюку!..
Старшему сыну Максимова не удалось скрыться. Прохора быстро изловили, заломили ему за спину руки и связали.
Он отчаянно вырывался и, гневно вращая глазами, требовал, чтобы его освободили:
— Не будет вам никакой пощады! Хотите жить — отпустите всех подобру-поздорову!
— Угодья наши самовольно распахал, теперь отомстить грозится, яуыз[58]! — просверлил его ненавидящим взглядом Давлетбай.
Его слова были подхвачены другими:
— Это он во всем виноват!
— Оскопить его, чтоб не портил наших девушек!
— Правильно!..
Сообразив, какую участь ему готовят, Прохор не на шутку испугался.
— Да кто дал вам право чинить казнь такую!
— А у тебя есть право грабить башкортов, распахивать незаконно их земли, бесчестить наших красавиц-дочерей да жен, яуыз?! — гневно ответил боярскому сыну староста и дал разрешение кастрировать его.
— Лучше уж забейте насмерть! — взвыл Прохор.
— Нет, убивать мы тебя не станем, живи. Но сделаем так, чтобы впредь ты не смог портить наших девушек, — сказал Ишмурат, известный мастер по кастрации жеребцов.
Увидев в его руке острый нож, Прохор зарыдал.
— Умоляю вас, отпустите, бога ради!.. Близко не подойду теперь к башкиркам!..
— Ясное дело, не подойдешь. Куда уж тебе, скопцу! — невесело усмехнулся Ишмурат и велел повалить орущего боярина на землю.
Тот дергался и брыкался.
— Братья, крепче его держите!..
Оказавшись без штанов, Прохор понял, что дела его плохи, и зарыдал еще пуще:
— Спа-си-те-е-е!.. Бога ради, спасите, кто-нибудь!
Но его крики и слезы никого не разжалобили. А связанные по рукам и ногам казаки и пахари лишь молча наблюдали за происходящим.
— Раздвиньте ему ноги да держите крепче! — скомандовал Ишмурат и, встав на колени, склонился над лежащим.
— Лежи тихо, Прохор, не дергайся! Будешь спокойно лежать, ничего не почувствуешь. А то ведь я могу невзначай лишнее отрезать.
Тот, продолжая на что-то надеяться, закричал:
— Пощадите!.. Все отдам, ежели не тронете!..
— Только так тебя можно остановить, распутника… — мрачно произнес Ишмурат, занося над боярином нож.
Прохор выпучил глаза и что есть мочи завопил.
Привыкший кастрировать жеребцов Ишмурат спокойно делал свое дело, приговаривая:
— Потерпи маленько, сейчас кончу. С этого дня будешь жить без всяких забот. — Произведя операцию, он посыпал рану солью, чтобы остановить кровь, завернул в тряпочку кусочек отрезанной плоти и, протянув одному из крестьян, наказал: — На, отдай это боярину Максимову да передай на словах, пускай не держит на нас зла. У нас не было другого выхода.
Пахари зашумели:
— Уж мы-то вас понимаем, ишо как понимаем!
— Молодой боярин и нашим девкам житья не давал!
— Теперь-то уж, чай, угомонится!..
Пахари положили Прохора в телегу и погнали лошадей за гору Сеяле, в поселок.
Когда они скрылись из виду, Давлетбай кивнул в сторону казаков.
— А с этими что делать будем?
— Они тоже не виноваты, потому как сами подневольные. Отпустим их, — рассудил староста.
V
Не зря говорят — от судьбы никуда не денешься…
Когда мештимцы, отправив ратников и офицера назад, предавали земле тело погибшего джигита на зыярате возле весенней стоянки, никому из них и в голову не могло прийти, что творится в то время в их родном ауле. А между тем казаки, воспользовавшись их отсутствием, совершили стремительный налет на Мештим, надругались над женщинами и захватили их с собой вместе с добычей.
Однако обезоруженные злодеи не успели далеко уйти. На полпути их нагнали джигиты, забили насмерть и вернули награбленное.
Все это накалило и без того взрывоопасную обстановку. И вскоре до Мештима дошла весть, будто бы из городка, где проживал Максимов, не сегодня завтра должно прибыть большое войско.
Никто не знал, правда это или всего лишь слух. Но так или иначе, башкиры отлично понимали, что боярин не оставит безнаказанной расправу над Прохором и казаками. Поэтому они, не теряя времени даром, готовились к встрече с карателями.
Получив известие о том, что в сторону аула движется батальон стрельцов под командованием капитана Замараткина, вооруженные луками да колчанами, топорами, пиками, вилами и конфискованными у солдат ружьями, мужчины собрались на поляне за околицей. Они были начеку. Зловещая тишина угнетала и пугала их.
Устав от напряжения, люди стали перешептываться.
— Может, Замараткин назад повернул? — спросил кто-то с надеждой.
— Как же! Если уж вышли, зачем им обратно возвращаться!
Потрясая ружьем, Давлетбай хорохорился:
— Пускай попробуют приблизиться, я такое им покажу, чего они в жизнь не видывали!
Исхак не отставал от товарища:
— Да, пусть только сунутся, уж мы им зададим!..
Ишмурат, оскопивший боярского сына, стоял молча, держа в руках ружье, словно дубину. Он нервно приминал концом приклада землю под ногами и озирался по сторонам, высматривая неприятеля.
Со всех сторон то и дело раздавались проклятия на головы кильмешяков.
Скрывавший от всех, что вояки в тот злополучный день надругались над его дочерью, мулла Ягуда, как и староста Яубасар, не находил себе места от волнения и тревоги.
Появление вдали колонны заметили одновременно несколько человек. Раздались крики:
— Вон, идут!
— Будто волны катят!
— Сколько же их — не перечесть!..
И тут все разом замерли. Даже стоявшие поодаль дети притихли, чувствуя, что надвигается большая беда.
А колонна неминуемо приближалась, напоминая издали ползущую длинную гусеницу.
Но вот ехавший верхом офицер взмахнул кнутовищем и что-то прокричал. Процессия остановилась. Дождавшись, когда подтянутся идущие в хвосте, ратники снова пришли в движение.
Не сводя завороженных глаз с поблескивающих на солнце штыков-байонетов, прикрепленных к стволам солдатских ружий, Давлетбай потерял чувство реальности. Происходящее воспринималось им как дурной сон. Казалось, стоит только проснуться, как странные видения рассеются и страхи улетучатся. Но, увы, это был не сон. И идущая стройными рядами колонна, и громыхающее сзади тяжелое орудие — все это было наяву.
Когда наступавшие подошли на расстояние в полторы сотни аршин, раздалась команда. После этого колонна разделилась на роты, одна из которых пошла налево, другая — направо.
Гарцуя на коне, капитан Замараткин выехал вперед. Помахивая угрожающе нагайкой, он громко обратился к застывшим у околицы людям:
— Эй вы, башкирцы, выдайте мне ваших главарей! Коли сделаете по-моему, никто вас даже пальцем не тронет!
Но те, не представляя себе, чем может кончиться бунт, если они останутся без предводителей, не удостоили его даже ответом.
— Ежели не сдадите мне на руки главарей ваших, никого из вас в живых не оставлю! — пригрозил офицер.
Толпа вдруг разом ожила и затрепыхалась, словно трава от дуновения ветра. Заверещали от страха женщины и дети. Вопли отчаяния и плач слились воедино. Казалось, будто сама мать-земля рыдает, издает свой скорбный утробный стон.
Вдруг от толпы отделилась молоденькая женщина, прижимавшая к груди младенца, и направилась прямо к Замараткину. Остановившись в десяти шагах от офицера, она прокричала:
— Я хочу умереть вместе с ребенком насильника. Убей меня, яуыз!
Тот заерзал в седле.
— Прочь с дороги, безумная!
— Это ты и твои люди виноваты в моем безумии! Ну, стреляйте же, кровопийцы проклятые!
Не спускавшие с нее глаз солдаты застыли на месте.
Замараткин, испугавшись, что они перестанут ему повиноваться, заорал:
— Чего рты разинули? Стреляйте! Пли!
Обе роты были словно парализованы.
Видя это, башкиры сорвались с места и с радостными криками бросились к стрельцам.
Офицер сделал предупредительный выстрел из револьвера.
— Стоять!
Но башкиры не остановились. Конь офицера шарахнулся от надвигающейся шумной толпы к стоявшим стеной солдатам.
Замараткин колотил каблуками по брюху заупрямившегося животного, требуя:
— Стрелять!.. Стреляйте, болваны!..
Но те не двигались.
— Ну, глядите! Попадитесь-ка к бунтовщикам в руки — они и с вами расправятся!..