Из страха, что при помощи калмыков башкиры соберутся с силами и возобновят борьбу, Федор Федорович Волконский задумал настроить их друг против друга. Для этой цели к калмыцкому тайше Дайчину был подослан дьяк Горохов.
Вручив тайше щедрые дары от имени царских властей, дьяк стал выпытывать у него, где зимуют башкиры Токалов, Таникеев и Сартов. Тот вначале прикинулся было, будто ему ничего о них неизвестно, но после распития привезенного Гороховым вина язык у Дайчина развязался.
— Они гостят у сына моего Мончака, — проболтался тайша.
— Ага, так мы и разумели… — недобро сощурился дьяк и пообещал ему: — Ежели ты сдашь беглых башкирцев уфимскому воеводе, царь тебя не обидит.
Скривив в усмешке беззубый рот, Дайчин причмокнул.
— Не-ету, не могу я выдать царю башкирцев!
— Отчего ж?
— Мой сын Мончак, видать, шибко их уважает. Каждому подарил по паре лошадок, верблюда. Коров дал да овечек…
— Ну, глядите! Неровен час, прознает про то государь, вот уж не поздоровится вашей семейке, — прошипел дьяк.
Тайша посидел, подумал и махнул рукой.
— Мне-то что, я старик. Сынок мой Мончак теперь сам себе хозяин. Я ему не указ.
— Неужто мало вам зла башкирцы чинили? — не унимался дьяк. — Вот погодите, как перезимуют, они вас, калмыков, погонят со своих земель.
Дайчин попался-таки на удочку.
— Что же мне делать? — растерянно пробормотал он, боясь взглянуть гостю в глаза.
— Как я сказал. Выдайте ослухов уфимскому воеводе или же в Астрахань к воеводе князю Черкасскому сопроводите.
Старый тайша всерьез призадумался.
— Да какой от меня прок?.. Они же у сына моего. Пускай он и решает, — рассудил Дайчин и направил Горохова к Мончаку.
Тот дружелюбно встретил чужака, рекомендованного отцом. Однако узнав о причине его визита, молодой тайша нахмурился.
— Нет, не желаю везти башкирцев ни в Астрахань, ни в Уфу, — наотрез отказался он.
Не теряя надежды переубедить его, дьяк Горохов и на этот раз принялся хулить башкир:
— Так ведь они ж калмыкам, почитай, самые лютые враги! Не дают вам развернуться, кочевать между Ликом и Волгою. Али вам неведомо, что башкирцы хотят вытеснить вас на Иргиз-реку да на Черные пески?!..
— Твоя правда! — сверкнул вдруг глазами задетый за живое Мончак. — Земля и воды не их, а божьи!
— Вот-вот! — встрепенулся дьяк. — Разве ж это справедливо, чтоб башкирцы одни сим краем благодатным владели! Послушайся моего совета, я дело говорю: пока калмыки не выдадут бунтовщиков, не будет им приволья!..
— Уж и не знаю, как быть. Подумать надо бы, — угрюмо произнес молодой тайша.
— Да чего тут думать-то! Незачем злодеям потакать, вези изменников в Астрахань али к уфимскому воеводе, покуда воры зла вам какого не учинили!
Но Мончак все еще колебался.
— Может, и в самом деле тебя послушать. Человеку в душу не заглянешь. Один бог ведает, чего у него на уме…
— А дозволь мне переговорить с беглыми башкирцами, — попросил вдруг Горохов вкрадчивым голосом.
— Нет, — даже не задумываясь, отказал ему тайша.
Но отделаться от коварного дьяка оказалось не так-то просто. И Мончак, в конце концов, сдался, сказав:
— Ай, ладно, будь по-твоему.
И вскоре Горохов встретился с башкирами.
Во время беседы он изо всех сил старался не выдать своей неприязни.
— Зачем вы бежали из Уфимского уезду? — начал он осторожно.
— Боялись, что накажут, — глянув на него исподлобья, ответил Атыгеш Токалов.
— А коли боялись, зачем же тогда бунт затевали?
— Невтерпеж стало. Кто бы выдержал такое измывательство — поборы да грабежи!
— Да-да, уж как я вас понимаю, — закивал, соглашаясь, Горохов. — Иные бояре похлеще баскаков татарских будут — и впрямь ведь зарвались. Но теперича уж мы такого произвола не допустим. Да и бунтовщиков, какие с челобитной пришли, простили. Вам тоже советую — отпишите государю грамотку, посулите, что впредь не станете бучу поднимать. И возвращайтесь тем временем домой без всякого страху.
— А тебя кто послал? — недоверчиво спросил Токалов.
— Воевода Волконский. Он желает вам добра.
— Волконский, говоришь? Да знаем мы, чего он добивается. У этого хитреца худое на уме — он хочет заманить нас в ловушку.
Атыгеша Токалова поддержали соратники-башкиры, до этого хранившие молчание.
— Не верим мы воеводам! — заявил Килей Таникеев.
— Да какая может быть дружба у волков с овцами!.. — воскликнул Менен Сартов.
Поняв, что ему ни за что не уговорить строптивых и недоверчивых башкир вернуться, дьяк Горохов сделал заход с другой стороны:
— Вот вы сейчас у калмыков скрываетесь. А ведь оные почитают башкирцев за заклятых врагов! Вы же не пускаете их на свои земли!
— Ах, вот оно что! Ты задумал поссорить нас с калмыками… — догадался Атыгеш Токалов.
— Нет, просто правду сказал, — ответил дьяк. — Разве ж не так? Калмыки сроду вам житья не давали! Эти злодеи вечно громили ваши летовки, скот угоняли да семьи. Кто ж поверит, что вы не желаете мести!
— Этот урыс точно задумал поссорить нас с калмыками! — начал терять терпение Атыгеш.
А Горохов все не унимался:
— Вот посмотрим — наступит весна, уж вы зададите благодетелям вашим жару!
— Неправда!
— Правда, правда. И чего это калмыки задарма вас кормят!
— Так-так, по-твоему, мы дармоеды?! — окончательно разозлился Токалов. — Пока мы охотимся и плавим железо. А летом будем служить у калмыков в войске. От нас им большая польза — мы хорошо знаем все дороги, тропинки да переправы.
Но дьяку это было мало интересно.
— Значит, все без толку! — махнул он рукой. — Зря я затеял этот разговор.
Две недели Горохов гостил у молодого тайши и за это время сумел полностью втереться к нему в доверие.
Как-то раз, когда они трапезничали наедине, Горохов принялся вдруг подбивать Мончака к походу на Крымское ханство.
Тот удивился.
— Зачем нападать ни с того, ни с сего?
— В Крыму богатства много. Вам, калмыкам, будет чем поживиться.
— Как не быть хану богатым, ежели из Москвы посылали ему каждый год по сорок тысяч золотых, — промолвил с укором Мончак. — А нам казны не шлют.
— Станете верно служить, государь будет вас жаловать.
— А то мы не служим! — запыхтел от обиды тайша. — Воюем улусы ногаев, под Азовом были да по реке Кабану…
— Государю этого мало. Он ждет, когда вы на Крым пойдете.
— Что, не дает покою вам хан?! — злорадно произнес Мончак. — Крымцы на Русь войною ходят, а вы хотите их нашими руками усмирить. — Он задумался на минуту и, пристально взглянув на гостя, заявил: — Война с Крымским ханством — дело не скорое.
Горохов занервничал.
— Не забывайте про то, что калмыки российские подданные. Не гневите же государя! — пригрозил он.
Мончак побагровел от злости, но вынужден был взять себя в руки.
— Вели-ка принести вина! — обратился он к гостю с неожиданной просьбой. — Хочу напиться, чтобы сердитые слова твои забыть!
Дьяк опешил, но тут же выполнил его требование.
Быстро захмелев, молодой тайша тут же подобрел и спора больше не затевал. Лобызая гостя, он стал клясться в вечной дружбе и верности русским и заверил, что пойдет на Крым уже будущей весной. В довершение всего тайша подписал подсунутую ему Гороховым шертную грамоту.
Справившись с возложенным на него заданием, дьяк торжествовал и, решив, не откладывая, отметить сделку, закатил пир. А в придачу осыпал хозяина и его семейство от имени царя дорогими подарками.
Во исполнение данного им обещания Мончак начал войну с мусульманами — с крымскими татарами и турками. Кроме того, он постоянно докладывал властям о передвижениях башкир и об их сношениях с крымским ханом. В одном из своих доносов тайша сообщал, будто уфимские башкиры и казанские татары отправляли к крымскому хану посольство, и, жалуясь, что не могут, живя с русскими, соблюдать каноны ислама как прежде, просили у него покровительства и помощи для борьбы с неверными.
В другом послании Мончак поведал властям, будто мусульмане, сговорившись с крымским ханом и азовским пашой, собираются строить город между Астраханью и Тарками, чтобы перекрыть между ними дорогу. А потом до Первопрестольной дошла весть о том, что хан намерен прислать царевичей с большим войском и поставить их между Черным Яром и Царицыным, чтобы те не пропускали торговые суда в Астрахань и другие понизовые города.
Власти решили положить этим сношениям конец, но пока они вынашивали планы по осуществлению задуманного, в тех же самых местах разразился бунт донских казаков.
IX
Имя казачьего атамана Степана Разина узнали в Москве в самый разгар башкирского восстания в связи с его успешным походом против турок и крымских татар.
Одержав блистательную победу в битве на Крымском перешейке, казаки вернулись на Дон с богатыми трофеями и пленными. Обеспокоенные власти незамедлительно отправили к ним гонца с грамотой, требуя, чтобы те отстали от воровства. Но не тут-то было. Невзирая на монарший запрет, в 1667 году Степан повел свой отряд в новый грабительский поход — «за зипунами». Душу его раздирала лютая ненависть к боярству из-за любимого брата, казненного двумя годами ранее по велению царского воеводы князя Юрия Долгорукого.
— Покуда не отомщу за Ивана, не успокоюсь, — поклялся он, как только узнал о страшном событии.
Еще большую тревогу вызвало в столице известие о том, что двухтысячный отряд Разина разграбил на Волге торговый караван, перебил стрелецких начальников и отпустил ссыльных. В ответ на это в сторону Астрахани снарядили вооруженное пушками правительственное войско во главе с воеводой Иваном Семеновичем Прозоровским. Но Степан сумел избежать столкновения с царской ратью и подался на Яик. Овладев без кровопролития Яицким городком, атаман решил там перезимовать. Молва о его отваге и удачливости привлекала к донским казакам многочисленных охотников за добычей. И уже по весне, собрав под своим началом большое войско, он отплыл в направлении Каспия, задумав поход на Персию.