гнусавыми голосами:
— Да здравствует пролетарская революция, ныне и присно и во веки веков!
И Жоржик басом закончил:
— Карлу Марксу помо-о-о-лимся!
Опять на сцену выскочил Гудков и продолжил кривляться:
— Из песни, как говорится, слов не выкинешь! Искусство облагораживает человека, поэтому следующий номер — про балаган и карусель. Маэстро, прошу джязу!
Зёзик заиграл что-то совершенно зубодробильное, а когда на сцену вышел Зубатов в костюме белогвардейского генерала, мне стало окончательно скучно, да и голова разболелась, и я перестал особо следить за сценой. Когда нужно будет бить в колотушку, Нюра, которая суфлировала, мне и так скажет.
— Скучаешь? — Енох появился так неожиданно, что я чуть не бамкнул колотушкой по подносу раньше времени.
— Тише ты! Напугал! — зашипел я тихо, чтобы стоящая совсем недалеко Нюра не услышала.
— Ты обещал подумать и взять меня с собой! — опять занудел Енох.
— Не начинай! — злым голосом сказал я: моя голова болела всё больше и больше, я полностью заболел и заболел, видимо, капитально.
— А если я докажу тебе свою пользу? — сказал Енох, видимо, приняв мой злой голос на свой счет.
— Что? — не понял я и потёр виски.
— Смотри сюда! — с довольным видом замерцал Енох.
Когда Зубатов начал произносить монолог, Енох как-то резко сперва замерцал, потом вовсе исчез, правда ненадолго. И в тот же миг стая воробьёв, которые дрались в грязи возле лошадей за просыпанный из торбы овёс, дружно взлетела, зависла над Зубатовым.
Я вздрогнул, заподозрив неладное. Можете себе представить картину, Зубатов, изображая злобного белогвардейца, стоит на сцене и поёт дурашливо-печальным голосом:
— В рядах солдат бессонница,
Уже окоп не щит,
Будённовская конница
Сюда летит…
И в этот момент вся стайка воробьев одновременно на него испражнилась.
Глава 11
Что делает кучно обосранный несколькими десятками птиц человек под ошеломлёнными и любопытными взглядами многочисленной публики?
Падает в обморок?
Бежит со сцены?
Визжит на одной ноте высоким голосом и требует прекратить это безобразие?
Возможно, возможно. Но только не Зубатов.
Первую секунду он опешил, обалдел даже. По шеренгам публики прошелся дружный полувсхлип-полувздох.
И тогда Зубатов воздел руки к небу и демонически возвопил:
— Да что ж это такое?! Даже силы природы помогают Красной Армии и советским людям! Уничтожить! Истер-р-р-рзать! Мер-р-рзавцы! Большевики! Ненавижу! А-а-а-а!!!
И красиво заламывая руки, выбежал со сцены под гром аплодисментов.
Я аж восхитился и невольно зауважал его.
Дальше играющим красногвардейцев Жоржику и Люсе пришлось по ходу пьесы импровизировать и тянуть время. Но когда Зубатов, уже более-менее очищенный от конечных продуктов воробьиного метаболизма, выскочил на сцену с огромным бутафорским пистолем и наставил его на Жоржика, суфлирующая Нюра повернулась ко мне и сделала большие глаза:
— Давай! — зашипела она.
И я жахнул колотушкой по металлической поверхности. Барабам получился знатный. Стоящие в первых рядах аж вздрогнули. Но потом дружно зааплодировали. Так что и свою долю оваций я тоже получил.
Скотина Енох после такой навязчивой демонстрации внутреннего мира пернатых обитателей Вербовки, старался не попадаться мне на глаза. И правильно, между прочим, делал.
После антирелигиозного водевиля была ещё лекция Лазаря Максимушкина о методах ведения сельского хозяйства по новым технологиям. Я никогда особо всем этим земледелием и удоями не увлекался. Поэтому Нюра, увидев, что я весь горю, отпросила меня у Гудкова, чтобы я шел домой.
Гудков отпустил меня без возражений. По-моему, он даже видеть меня не хочет.
Голова разболелась жутко, ломило в висках. Я хоть и не ужинал, но аппетита не было. Лёг на свою скудную соломенную постель, накрылся худым одеялком и свернулся калачиком. Меня морозило и трясло, зубы выбивали крупную дробь.
Появился Енох, что-то спросил, немного померцал и, видя, что я не реагирую на него, исчез.
Я лежал, глядя в потолок, и никак не мог согреться. В помещении было холодно и очень сыро. А за дровами на растопку сил идти не было.
И тут дверь тихо скрипнула. Я слегка повернул голову. К моему удивлению, это оказалась Клара.
— Что происходит, Гена? — тихо спросила она, внимательно заглядывая мне в глаза. — Ты можешь мне объяснить? Скажи мне правду.
— Ты о чём? — не понял я и попытался сесть на постели.
— Вчера Виктора поцарапал кот, который живёт в твоем доме. Причём не просто поцарапал, а сильно разодрал ему лицо. Сегодня к представлению сколько грима истратили, пока замазала все царапины. А теперь воробьи…
— И что?
— Потому что так не бывает, Гена! Эти воробьи сколько здесь летают. А тут вдруг взяли и внезапно все вместе налетели на Виктора. И обгадили. Дружно.
— Богатым, значит, будет, — не удержался от подколки я, — примета такая… народная.
— Гена! Прекрати эти свои шуточки! — разозлилась Клара, — Виктор на тебя взъелся, и с ним потом это случилось. Таких совпадений не бывает!
Я пожал плечами и посмотрел на Клару, как на дурочку.
— Ты… не смотри на меня так! — рассердилась она, — я знаю, что это звучит глупо, нелогично, но я чувствую, что это ты во всём виноват! Ты!
— Конечно я, — глядя в упор на Клару, с горечью сказал я, — я у вас теперь во всем виноват. Всегда. И воробьев я заставил Зубова обосрать, и кота натравил. Правда был в это время с Гудковым и Бобровичем в кузнице, на другом конце села, но это не имеет значения. Да, Клара? Раз надо виноватым быть, то хоть на Северном полюсе! Я же на расстоянии могу кота на Зубатова натравить. А ещё я могу заставить бегемотов по кругу летать. А ещё…
— Прекрати! Не паясничай! — закричала Клара.
— Клара, — тихо сказал я, — ну включи мозги. Ты же умная девушка. Сама подумай, разве такое бывает?
— Но ведь было! — не сдавалась Клара.
— Да всё просто, — устало вздохнул я, — Зубатов полез в торбу с харчами. Барсик его расцарапал за это. Ты же сама знаешь, что мы с ним голодаем. Мои зарплатные деньги идут сразу на счета школы, своих продуктов у меня нету. Один раз Гудков дал мелочь, так хватило на каравай черствого хлеба и кусочек старого сала. Ещё один раз мы позавчера на ужине в сельсовете были, так я полпирога на утро взял и немного рыбы. Здесь же, у вас, не кормят. Конечно, когда Зубатов полез в торбу, Барсик решил, что он хочет отобрать последние харчи. Ну и защищал еду как умел. Коты же хищные животные, сама знаешь. Тем более он всегда голодный. А, может, Зубатов и побил его. С него станется…
— А воробьи? — уже менее уверенно сказала Клара, плечи её поникли.
— Воробьи стайные птицы. Обожрались чего-то, перелетали и случайно оказались над Зубатовым. Они же не соображают, где можно гадить, а где нет. Сдается мне овёс тот протравленный был.
— Наверное… — задумчиво протянула Клара и вдруг без перехода спросила, — А где плащ?
Чёрт, о плаще я совсем забыл.
— Клара, — умирающим голосом сказал я, чтобы отвлечь её от ненужных мыслей, — ты можешь меня за лоб потрогать, температуры нету? Что-то плохо мне, трясет аж всего.
Клара протянула руку…
— Ого! — сказала она. — Да ты же горишь весь!
Буквально через каких-то полчаса-час я уже лежал в жарко натопленном помещении (Клара сгоняла Жоржика и Гришку за дровами и велела натопить), укрытый тремя одеялами (натащила изо всех фургонов) и Клара, осторожно поддерживая мою голову, своими руками поила меня горячим липовым чаем с мёдом и малиновым вареньем. Из ложечки, чтобы я не обжегся.
Красота. Всегда бы так. Даже моя бывшая супруга за мной так никогда не ухаживала.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Клара тревожным голосом.
— Уже лучше, — прохрипел я.
— Я сказала Жоржу, он скоро кипятка из нашего дома принесет, мы тебе сразу ноги попарим. С горчицей. До утра должно отпустить.
— Клара, — сказал я восхищённо, — ты — лучшая из всех женщин в этом мире! Я на тебе женюсь! Когда вырасту…
Крала зарделась и смущённо засмеялась. Мой неуклюжий комплемент ей явно понравился.
После всех манипуляций я с трудом отправил Клару, у которой материнский инстинкт встал на дыбы, к себе домой, уверив её раз пятнадцать или двадцать, что до утра ничего со мной случиться не может, что я буду спать, и если вдруг что — то я её обязательно разбужу. И да, чай я попью. И да, мёд тоже через час съем. И раскрываться нет, не буду. И да, дрова сам подкину.
Фух, наконец, она ушла, и я остался один.
Ну как один — рядом на кровати спал обнаглевший Барсик. После того, как я сказал Кларе, что мы голодаем, она развила бурную деятельность: и если меня она вконец залечила, то Барсика закормила и затискала. И теперь эта шарикообразная скотина валялся на мой постели, отжав у меня лучшую часть, и урчал как трактор.
Я задумался: таких, как Клара, женщин я хорошо знал ещё по моей прошлой жизни. Очень неоднозначный женский тип. С виду суровые, скучные ледышки, на самом деле эти женщины глубоко несчастны внутри — их биологические часы, нереализованное материнство, хроническое одиночество, чувство собственной ненужности и молчаливо-насмешливое осуждение окружающих — всё это формирует у них сложный, порой даже язвительный и вздорный характер. С такими женщинами очень непросто общаться, у них постоянные перепады настроения, подозрительность, они как ёжики, постоянно ждут подвоха. А на самом деле они очень добрые, нужно только быть с ними хоть капельку по-человечески. И самое грустное, что такие «синие чулки» обязательно норовят влюбиться в самого недоступного нарцисса, который есть поблизости. Чтобы потом страдать. Вот и Клара безответно и горячо любит Зубатова, а он это давно просёк, вот и пользуется.
Я вздохнул. Обещал Кларе выпить ещё чаю с мёдом. Она-то не узнает, но не хотелось обманывать хорошего человека. Да и мне лечиться надо.