— Знаю, что будешь ругаться, но зато они тебя спасли! — агрессивно заявил Моня и отвернулся заранее надувшись.
— Приехали, — одновременно с Моней проговорил Подрезов, который сидел за рулём автомобиля.
— Геннадий, просыпайтесь, — сказал Фаулер. Он, видимо, решил, что я сплю, а я просто прикрыл глаза и слушал рассказ Мони.
— Ага, — сказал я и начал вылезать из кабины вслед за ним.
На заборчик у подъезда внезапно села сорока и с ненавистью уставилась на меня. Я цапнул хрустальный кулон (слава богу, мои похитители его не сорвали и не разбили, вид он имел дешевый, да и был собственно говоря копеечным, поэтому не покусились), вытащил его из-под рубахи наружу.
Сорока гневно зыркнула на меня, на кулон, злобно застрекотала и резко упорхнула куда-то вверх. Я аж выдохнул. Всё-таки прошлое воздействие не прошло зря. Эдак я скоро от каждой пичужки или лягушонка шарахаться буду.
Я вздохнул и, поддерживаемый Фаулером, поплелся к нему на квартиру.
Там меня уложили на диван, вызвали доктора. Пока он не приехал, возбуждённый Фаулер начал рассказывать:
— Вы представляете, я сижу себе спокойно, читаю журнал, и тут…
— По-другому он не мог обратить ваше внимание, — перебил Фаулера я, — пришлось разбросать листики с календаря.
— В-в-вы знаете? — опешил Фаулер, но быстро взял себя в руки, — впрочем, что я за вопросы задаю. Конечно, знаете.
Он возбуждённо принялся ходить вокруг дивана, на котором лежал я.
— Дух, которого вы прислали, он молодец! — выпалил Фаулер и экспрессивно продолжил, — мало того, что он меня привел, но всё прямо чётко так донёс. И с доской разобрался… и адрес верно указал…
Я посмотрел на горящие счастьем глаза Фаулера и усмехнулся про себя. Я представляю, каково ему быть в этом их тайном Обществе, где всё завязано на спиритизме, и при этом не иметь даже минимальных способностей медиума. То есть быть там человеком на побегушках, человеком второго сорта, который хоть и выполняет важную работу, хоть и вроде как при руководящей верхушке, а всё равно — второй сорт. И тут внезапно оказывается, что с ним вполне могут взаимодействовать духи. Да ещё как! Дух пришел и попросил помощи для другого человека. Он побежал на помощь и спас его. Кому расскажи — не поверят.
— Вот видишь, Генка! Вот видишь! — заверещал Моня, кивая на Фаулера и прерывая мои мысли.
— Вижу. — Проворчал я недовольно.
— Простите, что? — переспросил Фаулер.
— Это я не вам, — сказал я.
— Эм-м-м… я правильно понимаю, дух в этой комнате? — глаза Фаулера загорелись. — Вы же с ним разговаривали сейчас, да?
— Был, — сказал я. — Но ушел.
— Ты врун! — возмутился Моня, и замерцал, словно неисправная лампочка на китайском приборе, — зачем говоришь неправду? Вот я сейчас опять листы раскидаю, и как ты будешь в его глазах выглядеть? Как?! Хочешь проверить?! Хочешь?!
— Это одноразовый дух, если можно так выразиться, — соврал я, не обращая внимания на возмущение одноглазого, — он выполнил свою функцию и ушел.
— Вот как? — заинтересовался Фаулер, — вы даже и так можете?
— Это же все медиумы могут… — хотел по обыкновению пожать плечами я, но забыл о побоях и зашипел от боли в потревоженном плече.
От дальнейших расспросов меня спас доктор, который, наконец, пришел, Фаулер вышел встречать его, а я прошипел Моне:
— Чтобы ни звука! Если не хочешь расстаться со мной.
— Но Генка… — начал Моня, но я оборвал его:
— Потом!
И хорошо, что вовремя — в этот момент в комнату вошел доктор — благообразный пожилой мужчина, высокий, подтянутый, с бородкой, как у Дзержинского. Он был в белом халате, который был не просто белым, а кипенно-белым и накрахмален так, что об складки можно было порезаться.
Не обнаружив у меня переломов, доктор сделал укол, выписал какие-то мази и припарки и отбыл.
— Пойду-ка я домой, — кряхтя, сообщил Фаулеру я.
— В таком состоянии? — скептически покачал головой тот, — живете вы, как я понял, далеко. А сил у вас сейчас немного. Кстати, вы хоть ели сегодня?
От этих слов в животе у меня заурчало.
— Вот видите, — рассмеялся Фаулер, — сейчас я гляну, там, на кухне, Груша, это моя домработница, обычно оставляет ужин. Я часто задерживаюсь на собраниях Общества и ужинаю уже за полночь. Сейчас я гляну.
— Нет, не надо. Не утруждайтесь, — попытался остановить его я, — я таки пойду. Дела у меня. Откладывать их нельзя.
— А вдруг на вас опять нападут? — выложил последний аргумент Фаулер, — они же могут и слежку за домом установить.
— Теперь я знаю, что они меня пасут. Почую заранее, — твердо сказал я и поднялся на ноги. — Вам спасибо огромное, товарищ Фаулер. Вы спасли мою жизнь.
— О причинах, по которым они вас похитили и пытали, вы всё равно мне не расскажите, я ведь правильно понял? — вздохнул Фаулер.
— Расскажу, но не сейчас, — пообещал я, поднимаясь.
Попрощавшись, я вышел на улицу. Был очень-очень поздний вечер, почти ночь. На улице было светло от щедрой россыпи крупнозернистых звёзд в небе. Не до конца ещё полная луна светила как сумасшедшая. После обезболивающего укола боль ушла, и я теперь шел вполне даже бодро. Об этом происшествии напоминали только синяки да разбитая губа. Я хотел послать Моню вперёд, в разведку (всё-таки Фаулер был прав и дяди Колины подельники, не найдя меня в подвале, вполне могут следить за флигелем или даже взять его штурмом).
Но его нигде не было.
Обиделся. Зря я на него рыкнул. И спасибо одноглазому не сказал.
Ну ладно, я его уже знаю, он сейчас немного подуется, а потом всё равно вернётся (захочет же Еноха потроллить, дескать во какие приключения были, и я опять хозяина спас). Тогда я извинюсь, и мы помиримся.
С такими миротворческими мыслями, я шел по засыпающему городу, чутко присматриваясь вокруг. Из-за того, что не было Мони, приходилось напрягать все органы чувств. Второй раз в ловушку попадаться глупо. И, кстати, на повестке появляется новая задача — нужно заиметь себе наган. Озадачу завтра Фаулера.
Моня вынырнул из воздуха так неожиданно, что я чуть не заорал.
— Фух. Это ты… — выдохнул я, пытаясь унять бешеное сердцебиение. — Напугал. Ты где был?
— Генка! — возбуждённо замерцал Моня, — я остался там, на квартире, послушать. В общем, слушай, только ты ушел, а из другой комнаты сразу вышла какая-то толстая баба. Точнее дамочка. Они поговорили, и Фаулер ей всё рассказал.
— Может это жена его была?
— Нет, она старая и толстая, — запротестовал Моня. — Таких в жены не берут.
— И что?
— А потом Фаулер такой ей говорит, что это конкуренты из другого Общества тебя избили. А баба эта сказала, что, когда ты вернёшься из соседней губернии, тебя сразу начнут учить боксу. Иначе ты не сможешь выполнить задание.
— Что за задание? — спросил я.
— А я откуда знаю? — возмутился Моня и вдруг воскликнул, — ой, смотри!
Глава 11
— Где? — я аж вздрогнул и обернулся: на улице, у забора какого-то дома присела, высоко задрав юбки, баба.
— Гля, баба что делает! — заржал Моня. — Как конь! Ой, как кобыла, это ж баба.
— Тьху на тебя! Испугал, гад! — рассердился и, но, взглянув на потупившегося одноглазого, сказал, — но в остальном я тебе очень благодарен, Филимон Поликарпович. Ты мне уже второй раз жизнь спасаешь…
— Да ладно, чего уж… — отмахнулся Моня, но было видно, что он доволен.
Тем временем мы дошли до моего двора, и, игнорируя ворчание заспанной Степановны, мол, так поздно, а он ходит и ходит, и зашли во флигель.
— Явились! — ворчливо набросился на нас Енох.
Я оставил Моню отдуваться и всё рассказывать, а сам, наскоро соорудил бутерброд из остатков чуть подсохшего хлеба и твердокаменного сыра, разложил на столе учебники и словари по латыни и принялся составлять перечень вопросов профессору Маркони. Кроме трактовки букв в готическом и неготическом шрифтах, я ещё решил расспросить про употребление всяких там глаголов — eo, fero, volo, nolo, malo и прочих частей речи, без которых внятное понимание латыни в принципе невозможно.
После всего, что сегодня со мной было, я так вымотался, что писал вопросы, периодически проваливаясь в какое-то подобие полусна-полудрёмы. Затем, усилием воли, выныривал оттуда и продолжал записывать вопросы и отмечать непонятные моменты. Самое сложное было найти вменяемый аргумент, зачем воспитаннику трудовой школы, даже если он действительно хочет поступать на агронома, нужны все эти eo, fero, volo?
В очередной раз продираясь сквозь сонное отупение, я вроде как и проснулся, но глаза ещё не открыл. В комнате раздавалось экспрессивное бормотание, явно спорили. Прислушавшись, я понял, что это Енох и Моня:
— Нет, это ты говоришь неправильно! — ворчал Енох, — наш Генка должен окружить себя красотой, роскошью, и всеми доступными благами. А не прозябать в нищете, как сейчас.
— Так я же и не спорю! — спорил с ним Моня, — но сперва нужны деньги! Только деньги дадут ему свободу от нужды, нищеты, а также всю эту красоту, изобилие, утонченность, роскошь и обеспеченную жизнь.
Дальше я уже не помню — уснул окончательно, прямо в кресле.
Зато наутро всё моё тело ныло и буквально разваливалось на молекулы — действие укола давно прошло, порошков я приобрести не успел, да ещё сказывалась полубессонная ночь скрючившись в неудобной позе в кресле. Такое состояние кого хочешь до белого каления доведёт.
Поэтому вполне закономерно, что я был конкретно так не в духе.
Кое-как собрал себя в кучку и рано утром мы с Фаулером отправились в нашу городскую психбольницу.
Ну что сказать, если в моём времени это учреждение скорее всего напоминает нечто среднее между санаторием и стационарной больницей, то в начале двадцатого века это был режимный объект, больше похожий на тюрьму. Во всяком случае у нас в городе N.
У Фаулера даже в таком месте явно были связи. Потому что нас сразу провели в нужном направлении, минуя все приемные отделения для граждан. В женское отделение провожала нас облачённая в белый халат крепкая корпулентная женщина неопределённого возраста, похожая не гренадера, только без усов и меховой шапки.