— Так, может, и не она это… — я уже был сам не рад, что сказал: сейчас Гудков «с шашкой наголо аки Чапаев» ворвётся туда, всех поразгонит, а у меня были кой-какие планы на «сестёр».
— Так, а ты почему здесь? — уставился на меня Гудков, только сейчас, видимо, сообразив, что я здесь быть не должен.
— Люся вышла во двор, я вместо нее дежурю, — ответил я.
— Я про то, — поморщился Гудков, — ты где весь вечер и всю ночь был?
— Дело молодое, — уклончиво ответил я.
— Я вам всем что сказал?! Что сказал?! — вызверился Гудков, — моё слово, что ни для кого ничего не значит? Одного принесли никакого, второй утром припёрся!
— Вы чего здесь кричите? — в учительскую вошла Люся и недовольно шикнула на Гудкова, — раскричались. Места больше поругаться нету? Надо возле умирающего обязательно орать?
— Всё, Люся, мы уходим, — примирительно выставил ладони Гудков и повернулся ко мне, — иди за мной!
Делать нечего, поплёлся за ним.
Мы вышли во двор и отошли аж за угол, чтобы не разбудить остальных. И тогда Гудков начал на меня орать. Минут десять, а то и все пятнадцать. Я не спорил. Стоял, опустив голову. Пусть выпустит пар, всё равно ничего не докажешь же.
— Да ты понимаешь своей дурьей башкой, что тебя тоже укокошить, как Гришку, могли?! — орал Гудков, — я же русским языком сказал, чтобы никто никуда сам не уходил! Тем более на ночь! Это же…
— Макар, тише, — Зёзик, который тоже увязался с нами, тронул Гудкова за плечо и показал на улицу, где как раз шла баба с коромыслом и остановившись, с любопытством прислушивалась к нашей «беседе».
— Да я же…
— Макар, сейчас по селу пойдёт, — тихо сказал Зёзик, — оно тебе надо?
— Да, ты прав, — шумно выдохнул Гудков и повернулся ко мне, — а с тобой разговор не окончен. Продолжим в школе, когда все проснутся!
Ну продолжим, так продолжим, я сам понимал, что Макар должен меня как-то показательно наказать за нарушение дисциплины, иначе в агитбригаде скоро начнется анархия. Уже началась.
Мы вернулись обратно и я юркнул к себе. Намереваясь часик поспать, в сон клонило ужасно.
Но не тут-то было. В чулане меня ждали любопытные призраки.
— Ну что там, Генка?! — требовательно набросились они на меня.
Пришлось рассказывать о визите к гадалке.
— Не ходи к ней в ученики, — сказал Енох, — не надо оно тебе.
— Почему это? — зевнул я, меня уже вырубало от усталости.
— Ничем хорошим для тебя это не закончится, — пробурчал скелет. — Будешь у старухи в услужении.
— В обучении, — поправил его я.
— В услужении! — рассердился Енох, — я лучше знаю…
Он ещё что-то говорил и ворчал, ему поддакивал Моня, но я уже не слышал — провалился в сон.
Очнулся от того, что мне в ухо кто-то назойливо гундел:
— Генка… Генка… Генка…
— А? Что?! — вскинулся я.
— Генка, — продолжил гундеть Енох и, увидев, что я проснулся, сказал, — Я конечно далеко отходить не могу, но и через дверь слышно, что они куда-то собрались.
— Сколько я спал? — зевнул я.
— Часа полтора, — сообщил Моня.
— Спать хочу, — пожаловался я.
— Я просто подумал, что, может, для тебя это важно, — сказал Енох, — уж очень они ругались.
— Правильно сделал, — сказал я призраку и с подвыванием потянулся.
— Насколько я понял, они идут в село, к сектантам этим, — сообщил Енох и у меня сон моментально пропал из глаз.
— Хорошо. Что разбудил! — похвалил его я и принялся торопливо натягивать на себя штаны и другую одежду.
Ребят я нагнал уже во дворе.
— Погодите! — крикнул я, плеснув из бочки на лицо пригоршню воды, — я с вами иду!
— Ага! — хмыкнул Зубатов, — а то мы без тебя не разберемся!
— Дома сиди, — хмуро велел Гудков.
— Ну, Макар, сам посуди. Может, там драка или еще что начнется, нужно будет сбегать девчат наших предупредить или к комсомольцам! — сказал я, — не ты же побежишь, и не Виктор. Может у вас каждый кулак на счету будет. А я пригожусь, сбегаю.
— Парень дело говорит, — поддержал меня Зубатов, которому перспектива быть на побегушках не понравилась.
— А если действительно что начнется, а мы ребенка втянули? — засомневался Гудков.
— Мне шестнадцать лет! — возмущенно, как только мог бы возмущаться настоящий подросток, выпалил я, — Александр Македонский в четырнадцать лет войска вёл, а я что, буду до старости за вашими спинами прятаться?!
— Да пусть идёт, Макар, — поддержал Зубатова Бывалов, — парню где-то же надо набираться боевого опыта. А так, считай, курс молодого бойца будет.
И Гудков сдался:
— Но смотри там у меня, Капустин! — пригрозил он мне, — вперёд не высовывайся, делай, что велю!
Я обрадованно закивал, главное, что меня взяли!
Мы, то есть Макар Гудков, Виктор Зубатов, Семён Бывалов, Зиновий Голикман, Жорж Бобрович и я, вышли со школьного двора и пошли по разбитой дороге в село. Все парни были как на подбор — сильные. Особенно Семён и Жорж. Конечно, мы с Зёзиком были бойцы так себе, но у меня в кармане лежал нож. Думаю, что и Зёзик что-то припас. Да и остальные…То, что у Гудкова был наган — стопроцентно.
А вообще, надо будет по возвращению в город N, озаботиться приобретением огнестрельного оружия. Надо-то было раньше это сделать, но что-то суета вся эта, не сориентировался.
Парни шли молча, только сзади меня о чём-то тихо переговаривались Гудков и Зубатов. Я прислушался.
— А почему ты Степанова и его комсомольцев не привлёк? — спрашивал Зубатов.
— На всякий случай, — ответил Гудков, — пока не особо доверяю я им. Очень меня та ситуация, когда селяне всю скотину резали, а они не вмешались, настораживает.
— Не пользуются авторитетом? — предположил Зубатов.
— Этого не может быть, — категорически отверг эту версию Гудков, — они могут у всех селян не пользоваться, но своих родителей и прочих родственников отговорить спокойно могли бы. Хоть бы немного коров сберегли, детей-то надо молоком поить.
— Что-то я детей тут не вижу.
— Это тоже странно, — сказал Гудков, — такого просто быть не может. Сколько мы деревням и сёлам ездим — почитай в каждой семье по десять-четырнадцать детей. А здесь ни одного не вижу.
— А, может, они дома сидят? — задумчиво сказал Зубатов, — раз сектанты, то, может, нельзя ихним детям по улицам носиться?
— Самому не смешно? — фыркнул Гудков, — как четырехлетнему объяснить, что нельзя на улицу, особенно если погода хорошая? Очень тебя в детстве мамка от улицы удержать могла?
— Это ты точно подметил, — согласился Зубатов, — бывало накажет за провинность какую, на улицу ни ногой, так я дождусь, пока она в поле уйдёт, а сам — во двор, гулять…
— То-то же, — поддакнул Гудков. — А здесь село словно вымерло. Хотя баб молодых полно. Им бы рожать да рожать. А детей нету.
— В проклятия я не верю… — сказал Зубатов, — но выводы напрашиваются какие-то такие.
— Я тоже не верю. И это надо выяснить, — вздохнул Гудков, — думаю, после этого рейда, надо будет сделать обход по всем дворам. Под видом агитации и пропаганды. Тему потом с тобой подумаем.
— Так нас не пустят!
— Не нас, — пояснил Гудков, — отправлю вон Рыжову с Пересветовой, пусть агитируют.
— Опасно, — не согласился Зубатов.
— Дам им в силовую поддержку Бобровича и Бывалова. И вон Капустина для связи, на всякий случай.
Я понял, что получил новую роль в агитбригаде, но огорчаться или радоваться пока не стал, со временем посмотрим. Быть на побегушках, конечно, такое себе, зато теперь меня будут во все такие вот рейды брать. А то, помнится, когда Анфиса погибла, меня вообще никуда не пустили. А так хоть буду в курсе всех дел. Пока так. А дальше социальную роль обязательно сменю.
А, может, вообще из этой агитбригады уйду. Мне уже шестнадцать в этом теле. Вот сейчас найду Софрония, выясню, как манипулировать призраками всеми этими и отпускать их, затем вернусь, сдам экзамены за восьмой класс, получу аттестат, разберусь с деньгами генкиного отца и можно будет сваливать из города в туда, где получше.
А получше это где-то за границей.
Но заграница пока откладывается, пока не исполнил задание вредного дедка. Но, надеюсь, я за год всё сделаю. Да, я себе дал время — год. Иначе всю жизнь буду с незакрытым гештальтом, что не есть гуд.
И ещё назрело одно важное дело — мне нужно срочно вернуть генкину комнату, в которой он жил с отцом. Знаю, что туда многодетную семью вселили, но я из-за них не намерен скитаться и снимать углы. Это до поры, до времени. Хорошо, мне в этот раз повезло такую вот Степановну найти с флигелем отдельным, а когда и до неё у властей руки дойдут, то снимать угол или койку у чужих людей, жить с ними — это явно не для меня. Я люблю комфорт. Или пусть дают мне другую комнату. В общем, мне моё жильё нужно.
Пока я размышлял, мы пришли в центр села. Здесь располагались дома получше, подобротнее: за высокими заборами, с резными ставнями. В одном из дворов наблюдалось какое-то движение, ворота были открыты, и туда периодически заходили люди: нарядно одетые мужики, погода была холодная, так что все были в тулупах и фуфайках (кто победнее), но, чтобы «зарисоваться» перед обществом, многие тулупы порасстёгивали, и оттуда виднелись вышитые или атласные рубахи ярких расцветок. Бабы были в пёстрых платках, даже поверх вышитых душегреек были густо выложены бусы. Некоторые, что побогаче, были в шубах и полушубках. В общем, народ вырядился, как на праздник.
— Молебен у них, — тихо ответил на невысказанный всеми вопрос Зубатов.
— Что делать будем? — спросил Зёзик, — ждать окончания молебна?
— Зачем ждать? — криво усмехнулся Гудков и машинально тронул явно наган под тулупом. — Сейчас прямо и пойдём. Поглядим, как контра народ баламутит.
И мы пошли.
Народу в избе набилось довольно много, яблоку негде было упасть. При виде нас все удивленно смотрели и торопливо отходили подальше. В результате вокруг нас образовался некий круг отчуждения.
Гул стоял довольно громкий, но как я не прислушивался, уловить отдельных слов не получалось. Я стоял и внимательно ко всем приглядывался — идут ли от них «зелёные нити» или нет. Но пока ничего разобрать не мог. То мне казалось. Что они все, словно марионетки подвешены на этих нитях, то, через секунду, что ничего такого и нету.