Глава 22
— И какое у тебя дело может быть к Софронию? — лениво процедил Епифан.
Он восседал за накрытым сытным ужином столом, а рядом суетились Настасья и Акулина, подкладывая ему лучшие куски. Или же лучше говорить сестра Мария Магдалина и сестра Саламея-мироносица? Как бы там ни было, но они носились вокруг него, словно курицы-наседки. Разве что не кудахтали.
— Я, кажется, вопрос задал, — протянул Епифан, рассматривая меня с вялой небрежностью.
Я развёл руками и сказал:
— А как это вам удалось удрать? В окно прыгали или через подпол ползли?
Епифан побагровел, но усилием воли взял себя в руки:
— Там дверь была во двор, — с деланным спокойствием ответил он, — когда ваше дурачьё с Митрофаном болтать начало, я вышел.
— Бросили Митрофана, значит? — поддел я.
— Да зачем бросил, — ухмыльнулся Епифан, — оставил заместо живца.
— Он в холодной сидит, — покачал головой я, — утром следователь приедет, разбираться будет.
Я перевёл взгляд на сектанток, которые копошились у стала и делали вид, что меня здесь нет:
— Значит, решили таки остаться в селе?
Акулина промолчала, а Настасья фыркнула.
Кстати, в залитой светом горнице я, наконец, рассмотрел их нормально. Акулина была пухлощёкая и голубоглазая, чуть курносая правда, но это её не портило, с толстой пшеничной косой, Настасья — черноокой смуглянкой с румянцем на всю щеку. Цвет волос под платком я не разглядел. Но по логике она должна была быть брюнеткой. Красивые. Епифану во вкусе не откажешь.
— Так что с Софроном? — повторил Епифан.
— Зря, девчата, вы не уехали, — продолжал разговаривать с сектантками я, игнорируя Епифана. Да, я понимал, что его это выбешивает, но не хотел оставлять инициативу ему.
Он это понял и заорал:
— Я к тебе обращаюсь!
— Поздно уже, — зевнул я и сказал сектанткам, — пойду тогда домой, раз так.
Девушки промолчали, я развернулся, чтобы выйти, и уперся взглядом на двух здоровых мордатых сектантов, которые, как оказалось, стояли у меня всё это время за спиной. А я и не заметил.
— Не пойдёшь, — ехидно сказал Епифан. — И на вопрос ответишь. Если не хочешь без зубов остаться.
— А как же не ударь ближнего своего? — безбожно перевирая заповедь, развернулся я опять к Епифану.
— У нас свои законы и заповеди! — отмахнулся тот.
— Например гарем? — опять не удержался я, за что получил ощутимый тычок в спину.
— Это божественная миссия! — важно заявил Епифан, а я еле удержался, чтобы не рассмеяться.
Удар в спину был таким, что я полетел на пол, аж дух вышибло.
— Повторить вопрос? — Епифан принял из рук Настасьи кувшин с чем-то и надолго припал к нему.
— Нарываешься, — зло процедил я, ситуация стремительно выходила из-под контроля.
— Нарываюсь, — Епифан поставил кувшин на стол и отломил кусок запечённого гуся. — А вот ты до утра не доживёшь. Так что там с Софронием?
— С каким Софронием? — сделал удивлённый вид я.
— К которому ты хотел попасть с ними, — Епифан указал на Акулину куском гуся.
— Я не хотел с ними, — пожал плечами я, хоть и трудно это было изобразить на полу, — шел по селу спать в школу, меня окликнули эти две девушки, начали плакать, сказали, что идут к Софронию, попросили пойти с ними, потому что одним через лес боязно. Я согласился. Не привык бросать людей в беде. Тем более, женщин. Не по-христиански это.
— Он сказал, что весточка у него от отца Демьяна к Софронию, — наябедничала Настасья и бросила на меня злорадный взгляд.
Мда. Выслуживается, коза. А ведь всё равно всегда будет лишь на вторых ролях. Ну не любят мужики таких инициативных. Вон глуповатая и менее красивая Акулина у него в чине Марии-Магдалины, а Настасья — всего лишь Саломея-мироносица. Да и Гришка Караулов к Акулине ходил, а к Настасье всего лишь тщедушный Зёзик.
Словно почувствовав, что я думаю о ней, Настасья ехидно добавила:
— И это он нас подбивал убегать отсюда!
Вот корова. У меня даже слов не было. Я им жизнь спасал, а в результате вот она, благодарность.
Блин, я мог бы сейчас сказать всего два слова, о Зёзике и Гришке, как они епифановский огород перепахали, и капец бы было и Настасье, и Акулине. Причём очень большой капец. Но не стал. Дуры — они и в Африке дуры. Ну скажу я, и что из этого? Моя судьба от этого легче не станет, а вот они стопроцентно пострадают. А то что дуры они — ну так здесь ничего и не сделаешь.
Чёрт с вами, — подумал я и ничего отвечать не стал.
— А ну-ка, Пантелеймон, глянь-ка в торбе у него, что там за весточка Софронию?
Один из мордоворотов отобрал у меня торбу и просто вывалил всё на пол.
— И где тут весточка? — Епифан подошел и пнул ногой моё барахло, он рассматривал пару учебников (по математике и географии за восьмой класс), запасную рубаху и две куклы с явным недоумением. — А куклы тебе зачем?
— По маршруту гастролей агитбригады село Большие Стога, там у Степановны внучки живут. Дочка её туда замуж вышла. Просила передать.
— Что за Степановна? — не понял Епифан.
— Хозяйка дома, где я угол снимал, — ответил я и Епифан потерял интерес к моему барахлу.
— Про Софрония, значит, ничего сказать не хочешь? — с какой-то весёлой злостью спросил он.
— Не знаю его, — опять повторил я, за что получил увесистую плюху (аж зубы щелкнули) от второго мордоворота. Счёт к сектантам всё больше рос и увеличивался.
— В погреб его! — велел мордоворотам Епифан, — пусть посидит, подумает, проветрится.
— Утром следователь вас не похвалит за это! — выпалил я, и очередная затрещина выбила искры из глаз.
— Следователь тоже наш человек, — ухмыльнулся Епифан, — так что не беспокойся о нём. О себе лучше подумай. Молиться умеешь?
Я дёрнул головой.
— Мда, что от вас, от безбожников, взять, — вздохнул Епифан и добавил с притворным сожалением, — ладно, не переживай, парень, я панихиду по тебе отслужу самую наилучшую.
И заржал, козёл, обидным голосом.
А меня мордовороты поволокли в подвал.
Я сперва думал, что потянут к сельсовету, там же холодная — специальное полуподвальное помещение, где удерживались нарушители спокойствия Яриковых выселок до приезда городских властей. Но нет, меня бросили в подвал прямо тут, во дворе дома, где обитал гарем Епифана. А жаль, так хоть была надежда, что по дороге или сбегу, или орать буду.
Я полетел вниз, посчитав своими боками все ступеньки. Хорошо, подвал не глубокий был. Так что отделался парой синяков и ссадин.
Тут было темно, словно в склепе. Хотя с другой стороны — подвал от склепа отличается только содержимым. Медленно я поднялся на подрагивающие после падения ноги, стараясь не стонать. Пощупал рёбра, колено, которым ударился. Вроде сильных ушибов нет.
И то ладно.
Итак, сижу в каком-то подвале у сектантов, в какой-то глухой деревушке, среди лесов. И никто никогда не узнает, где меня искать и куда я девался.
Зашибись перспектива.
Своим агитбригадовцам я оставил записку, где написал, что встретил родственника по отцу и еду с ним к нему домой, хочу расспросить его деда, отчего умер мой отец. И вернусь примерно через неделю. Маршрут агитбригады знаю, так что присоединюсь по дороге. Зарплату за время моего отсутствия прошу перечислить на поточные нужды агитбригады.
Конечно причина слегка корявенькая, но я надеялся, что Гудков не станет поднимать бучу, чтобы не возвращать деньги за моё патронирование, а по возвращению думал выставить им стол с выпивкой, так что всё бы обошлось. Ну или, в крайнем случае, ограничилось бы порицанием в устной форме.
А теперь я сижу в подвале и меня раньше, чем через неделю, не хватятся.
Мда, ситуация.
В животе заурчало. Я сегодня весь день туда-сюда пробегал, не ел вообще ничего. Только наблюдал разносолы в домах председателя сельсовета и Епифана.
Эх, смутные времена, никакого уважения к ребёнку.
Мои мысли приняли более практическое направление. Я сейчас находился в подвале. То есть как минимум какие-то яблоки и капуста в бочках здесь должны быть. Это — раз. Во-вторых, так как холодильников в эти времена еще не было, во всяком случае за время моего пребывания здесь, я их в домах простых людей что-то не видел, то, значит, часть скоропортящихся продуктов вполне тоже могут хранить в этом подвале. Какие-нибудь куски солонины, масло или кисломолочные продукты. От этой прекрасной мысли мой желудок квакнул так громко, что я чуть не подпрыгнул.
Вся проблема была в том, что в такой кромешной тьме я не видел совершенно ничего. А тыкаться руками во все стороны малопродуктивно. Как бы я не был голоден, но есть что-то, чего я не вижу — я не буду никогда. Вдруг здесь что-то испортилось, а я его есть буду. От этой мысли меня аж передёрнуло.
— Генка! — голос Еноха заставил меня подпрыгнуть от неожиданности ещё раз.
— Енох! Напугал! — выдохнул я.
Скелет появился передо мной, заливая подвальное помещение слабым зеленоватым светом.
— Ты что, можешь выходить? — удивился я.
— Ага. Здесь могу, — ответил призрак, с интересом оглядываясь по сторонам.
— И я могу! — рядом появился Моня и видимость стала значительно ярче.
— Супер! — обрадовался я, — стойте здесь, мне так хоть немного видно.
— Мы тебе что, светильники?! — обиделся Енох и исчез.
— Я есть хочу, — пожаловался я Моне, а здесь не видно ни зги. Хоть ты меня не бросай, а то умру скоро с голоду.
— И ничего я не бросал! — сварливо заявил Енох, появившись в подвале, — нельзя уже на секундочку по делам отлучиться?!
В подвале вновь стало светлее.
— Да, так лучше, — кивнул я, шаря голодными глазами по полкам.
— Генка, смотри, здесь колбаса, смальцем залитая, — Моня подлетел к одному из больших горшков и теперь парил над ним, подсвечивая.
— Отлично! — я метнулся к горшку и выудил ароматное полукольцо. В помещении сразу аппетитно запахло чесноком.
— А здесь, в бочке, огурчики, — сообщил Енох, внося и свою лепту в моё пропитание.