— Лёля, а, может, у него появилась другая женщина? И он просто не смог сделать выбор? — спросил я, последовав совету призраков.
— Да вы что⁈ — вскричала Лёля, — Артемий не такой! Он любил меня, понимаете⁈ Любил! Он мне бусы подарил и крепдешин на платье! Такой человек просто не мог смотреть на других женщин!
Она еще минут пять доказывала, что другая женщина в жизни Тарелкина существовать не могла.
— Понятно, — мрачно перебил я. — А перед смертью, вспомните, не было ли у него подавленного настроения? Не говорил ли он о долгах, может быть? Или поссорился с кем-то?
— Нет, — покачала головой Лёля, — всё было как обычно. Он должен был прийти с партсобрания и мы хотели сходить в одной женщине. Она подержанную кровать продавала. Большую. И недорого. Мы договорились сходить посмотреть. Он не планировал умереть!
Она опять разрыдалась.
— Понятно, — опять сказал я, размышляя, что её ещё спросить. Эта ниточка оказалась ложной. Только зря потратил время.
— Спроси её, с кем он общался в последний день. Или за день до смерти? — посоветовал Енох, — может, приходил к нему кто?
Я спросил.
— Никто не приходил, — пожала плечами Лёля. А затем нахмурилась, вспоминая что-то и тихо сказала, — старуха только приходила.
— Что за старухи? — быстро спросил я.
— Обычная старуха, — поморщилась Лёля, — что-то по поводу примуса. Артемий работал истопником, но у него были золотые руки, и он мог починить любой механизм. К нему со всего угла люди ходили чиниться.
— А примус этот где?
— Примус? — вытаращилась Лёля, — а зачем он вам?
— Хочу посмотреть, — сказал я.
Лёля вытащила из-под стола старый примус и протянула его мне.
— А адреса старухи вы случайно не знаете? — ни на что не надеясь даже, на всякий случай спросил я.
— Здесь должна быть бумажка с адресом, — пробормотала Лёля. — Артемий всегда записывал адрес. Клиенты иногда забывали забрать вещи, а потом могли обвинить, что это он долго чинил…
— Я заберу примус, — сказал я, рассматривая неровно нацарапанные строчки на клочке бумаги, — отнесу старухе.
— Она дала только задаток, — сказала Лёля.
— Возможно, это улика, — ответил я, — если она доплатит, я принесу вам деньги. Меня больше всего интересует эта старуха.
— Ладно, забирайте, — вздохнула Лёля, — на самом деле он тут только место занимает.
— И последний вопрос, — посмотрел на девушку я, — вы можете описать, как именно он умер? Место его смерти?
— Он повесился, — Лёлины глаза наполнились слезами, — у себя в комнате.
— Предсмертную записку оставил?
— Нет, — покачала головой Лёля.
— Так, может, он не сам? — осторожно предположил я.
— Дверь закрыта была изнутри, — по щекам Лёли заструились слёзы, — и на лбу потом нарисовано у него было… знак какой-то.
Оставив расстроенную девушку, я отправился к старухе. Хорошо, что Тарелкин был такой педантичный и всё записывал.
Старуха проживала в старой части Хлябова в деревянном покосившемся домишке, который городские власти давно должны были определить под снос, но почему-то не определяли.
— Дом бабы Яги, — хохотнул Моня.
Я постучал.
На стук выглянула старушка, бабой Ягой которую назвать язык бы не повернулся: румяная, чистенькая в накрахмаленном белом платочке с вышитыми синими васильками в уголках.
— Здравствуйте, — сказал я, — я вам примус принёс.
— Заходи, сынок, — заулыбалась старушка, — и примус неси.
Я вошел в пахнущую яблочной сушкой, калиной и зверобоем комнату. Жилище «бабы Яги» было под стать самой старушке, такое же благообразное и весёленькое. На деревянном полу лежали круглые вязанные из лоскутков дорожки, а со стен смотрели суровые портреты вислоусых дедов и строгих женщин в кокошниках и платках.
— Садись на лавку, — велела старушка, — а я пока остальные деньги из сундука достану. А призраки твои пускай снаружи подождут.
Бам-с! Примус выпал у меня из рук. От неожиданности.
— Ну вот, — всплеснула руками старушка, — опять чинить придётся. Уже который раз.
— Расскажите всё, что знаете о смерти Тарелкина, — сказал я, не делая никаких попыток поднять примус.
— Да что тут знать! — вздохнула старушка, подняла примус и водрузила его на небольшой столик сбоку, у печи, видимо для этих целей и предназначенный.
— Всё и по порядку, — уточнил я.
— Да я мало что знаю, — развела руками старушка, — душу продал твой Тарелкин. За золото. Очень уж он деньги любил. А какие деньги у истопника? Сам понимаешь же. Это его и сгубило.
— Подробнее можно? — попросил я. Он всей этой информации аж голова шла кругом.
— Да что подробнее? Это всё, что я знаю, — нахмурилась старушка, — тебе надо его убийц искать. Если ты их, конечно, ищешь.
— А вы случайно не знаете, кто его убийцы? — брякнул я просто для того, чтобы диалог не иссяк.
— Почему это не знаю⁈ Знаю! — ответила она. — Колдун у нас в Хлябове завёлся. Пришлый. И начал он вокруг себя учеников набирать. И они жертвоприношения делают. Человеческие. Да ты и сам всё знаешь.
Я кивнул.
— Ну и вот. Тарелкин тоже там был. В этом их обществе. Но что-то они там не поделили. Ну про результат ты и сам в курсе.
— Вы призраков видите, — сказал я.
— Вижу, — не стала отпираться старушка.
— Но как…
— Да никак! Ты же тоже их видишь. И что с того⁈
— Но…
— Или ты думаешь, что это я Тарелкина твоего укокошила? Так нет. Точнее, если бы я, к примеру, хотела его лишить жизни, я бы просто отравила его. А вешать здорового мужика — тяжело, да и глупо.
— Его невеста говорила, что он повесился в запертой комнате…
— Это да…
— Но как тогда знак?
— А что знак? Колдун этот своего призрака загнал и тот знак нарисовал. Тарелкин в это время уже мёртв был. Твои же призраки тоже могут сквозь закрытые двери проходить. Вот и тот призрак мог.
— Но мои не могут рисовать на лбу знаки.
— А это потому, что ты их не развиваешь, — заметила старушка, — призраки, они же от хозяина энергию тянут. Ты сам не развиваешься, так и твои призраки тоже.
— А как мне развиваться? — спросил я.
— Выполнять свою работу. Чем больше ты всякой нечисти развоплотишь, тем сильнее ты будешь. Ну, и твои призраки тоже, — сказала бабушка. — Хотя я бы не советовала. Там один такой, что лучше бы ты его сейчас развоплотил. А то потом намучаешься.
— Это который?
— Сам разбирайся! — вдруг упёрлась старушка, — я и так слишком много тебе рассказала.
— А вы знаете, где мне этого колдуна найти? — спросил я.
— Нет, не знаю, — покачала головой старушка, — но вот кто-то из помощников его давно уже в вашей Агитбригаде есть. Присмотрись, и выйдешь на колдуна.
— А зачем они у нас? — удивился я.
— Ну вы же сами виноваты, — поджала губы старушка, — ты трупы привёз, потом это убийство в ресторане. Потом один из ваших убитых воскрес и ходит, хотя он мёртвый давно. Чудеса, да и только. Вот колдун к вам своего ученика и направил.
— Ученика или ученицу?
— То мне не ведомо, — сказала старушка, — а теперь уходи. Дела у меня.
Она быстренько выпроводила меня из дома, захлопнув дверь прямо перед моим носом.
— Сильная какая ведьма! — уважительно сказал Енох.
— Ага. Я несколько раз пытался прорваться, так она меня не пустила.
— И меня, — подтвердил Енох.
— Вы наш разговор слышали?
Призраки ответили отрицательно. Я кратко пересказал суть нашего разговора им.
— Ну что же, — подытожил Енох, — нужно возвращаться на Агитбригаду и искать ученика колдуна там.
— У нас появилось двое новеньких только, — сказал я, — Шарлотта и Роман.
— Уже не двое, — отметил Моня. — я сгонял домой и обалдел — у вас ещё трое новеньких.
— Мне кажется, это всё-таки кто-то из них, — не согласился я. — И что-то мне подсказывает, что это Шарлотта.
— Почему? А я вот думаю, что это Роман. — едко заметил Енох.
— У Шарлотты был мой нож, это — раз, — начал перечислять я, — во-вторых, я открыть окно не смог, а к ней через окно влез какой-то мужик. Любовник. Так мало того, что его никто не заметил и не услышал, так ещё он смог открыть окно легко, даже почти без скрипа. Сами подумайте — я изнутри не смог, а он снаружи сделал это играючи. Балансируя то ли на лестнице, то ли на верёвке, то ли вообще так — но открыл он легко.
— Это ещё ничего не значит, — запальчиво воскликнул Енох, — может, циркач он какой-то. И окно, может, на защёлку какую снаружи закрыто было, вот ты изнутри и не смог. А этот любовничек Шарлотты, может, уже не раз этот трюк проделывал.
— Да что ты такое говоришь! — возмутился я, — Шарлотта живёт у нас второй день. И она не знала, что её именно в эту пустую квартиру поселят. Могли же к Нюре и Люсе подселить, там места много.
— А может, она уже не впервые вот такое вытворяет. Вы же не единственная агитбригада, что сюда приехала. Другие командировочные тоже бывают. И селят их, как я понял, в этом же доме. Может, Шарлотта их всех обрабатывает.
— А я говорю, что Роман это! — влез Моня, — он с лошадьми занимается. Это главный аргумент.
— Но у Шарлотты был нож Генки! — возразил ему Енох.
— Ну и что, что нож. Может, она его украла у кого-то. Или ей тот же любовник подарил? Да вариантов море, — запальчиво воскликнул Моня.
Они принялись спорить и переругиваться, что у меня аж голова заболела. Я не выдержал и цыкнул на них:
— А ну тихо! Раскудахтались тут! Что-то дисциплина совсем хромает.
— Ты зря придираешься, Генка, — поучительно молвил Енох, чем окончательно вывел меня из себя.
— Кто позволил вам бросить меня одного в квартире Шарлотты⁈
— Ну Моня сказал… и я подумал… — заюлил Енох.
— Что Моня⁈ Что Моня⁈ — заверещал возмущённый одноглазый, — да ты же сам говорил, мол, давай найдём улику и тогда Генка увидит, кто чего стоит! Что, разве не было такого? Не было⁈
— Тьху на тебя! — сплюнул Енох и обиженно замерцал.
Я слушал перепалку духов и молча злился. Они меня окончательно выбесили.