Пару раз к Нюре на квартиру пытался сунуться Зубатов, который не отбросил мысль рассчитаться со мной за свои обиды. Но Нюра отчитала его и выставила из квартиры. А потом ещё и наябедничала Гудкову, что Зубатов плохо влияет на меня и вообще всячески мешает готовиться к экзаменам. Так что поводов для головомойки на комсомольском собрании у Зубатова набралось предостаточно.
Клара сунулась было ко мне с требованием выполнить обещание. Под «обещанием» подразумевался шантаж меня на предмет того, чтобы Клара стала руководителем Агитбригады «Литмонтаж» вместо Гудкова. Пока попыток было две. Первый раз меня отбила Нюра (при ней Клара побоялась озвучивать свои претензии, а Нюра раскричалась, что ребёнку (ребёнок — это, по мнению Нюры, я), так вот, что ребёнку мешают заниматься.
Второй раз меня спас Жорж, который пришел выяснять отношения, почему каурая кобыла захромала, и кто конкретно из нас на ней ехал — я или Зубатов. Вопрос с гужевым транспортом был в агитбригаде всегда на первом месте, поэтому Клара тогда опять ушла несолено хлебавши.
А вечером я устроил консилиум со своей командой призраков.
— Нужно что-то делать, — сообщил о ситуации я и с надеждой посмотрел на призрачную команду.
— Может, отравить её? — предложил Моня.
— Что ты такой кровожадный, Моня? Как Синяя Борода прямо, — посетовал Енох. — Сам в теле Зубатова спал с нею, а теперь убить хочешь.
— Я не спал с нею! — возмутился Моня, — это Епифан спал, когда был первый раз в Зубатове.
— Но ты же тоже был в Зубатове. А раз Зубатов спал, значит, ты тоже спал! — логика Еноха, конечно, поражала своей связностью, так что Моня закономерно вскипел.
— Да что ты… — начал кипятиться он, когда до этого молчавшая Мими вдруг резко сказала:
— Ы!
Призраки затихли, а я спросил:
— Ты что задумала, Мими?
Мими ощерилась и знаками показала, мол, всё под контролем.
— Только не надо убивать её и калечить, — попросил я.
Мими кивнула с серьёзным видом.
А после этого разговора жизнь Клары изменилась кардинально.
Всё началось с того, что вечером в Клариной квартире раздался дикий, наполненный ужасом крик. Кричала, конечно же, сама Клара.
Я как раз занимался с Нюрой историей Революции (для этого она пригласила проконсультировать меня ещё и Гудкова, тот, конечно, покрутил носом, но отказывать в помощи в воспитании подрастающего поколения не стал, на пару минут заглянул, принёс какую-то замусоленную брошюрку). И в этот миг на втором этаже раздался дикий крик.
— Клара! — охнула Нюра, а Гудков, матюгнувшись, выскочил в коридор.
Мы с Нюрой ринулись следом, забыв даже об истории Революции.
Квартира Клары напоминала театр абсурда: по всему пространству помещения горели свечи. Много-много свечей. Причём все они были чёрными. А посреди комнаты, на столе, стояло большое круглое жестяное блюдо. Но котором красовалась голова Романа с выпученными остекленевшими глазами.
На полу, в глубоком обмороке лежала Клара. Рядышком на стуле, весело болтая коротенькими ножками, сидела и довольно скалилась Мими.
Что тут началось! Гудков орал. Бывалов орал. Люся и Нюра истерили. Гришка матерился. Зёзик икал. Жорж схватился за голову.
Гудков потом долго искал виноватых, проверял алиби у всех, а потом у каждого по отдельности. В общем, началась та ещё суета.
А вот Клара перепугалась не на шутку. И после этого опять зачастила в церковь. Она исправно посещала все заутренние молебны, обедни и так далее. Обвешалась крестиками, чётками, стала ходить в длинной юбке и в глухом платке. И постоянно шептала молитвы.
Гудков с ней боролся, ведь где это видано — агитбригада, передовое идеологическое звено, авангард кульпросвещения и борьбы с поповщиной и суевериями, и один из её членов исправно ходит в церковь и бьёт там поклоны. В общем, на каждом общем товарищеском собрании Клару старались пропесочить. В ответ она лишь кротко улыбалась и шептала под нос молитвы.
Гудков уже отчаялся бороться с нею. Хотя иногда, когда она уставала «быть битой», то начинала мстить Гудкову, но мелко, по-бабьи. Поэтому пока она была занята спасением своей души и войной с Гудковым, то от меня отстала. Я понимал, что это всё временно, но сейчас пользовался передышкой.
В-четвёртых, нашли труп Романа. Точнее то, что от него осталось. Без головы конечно же. И теперь к нам зачистили ответственные товарищи с попытками вынюхать правду и нашу причастность. Это значительно сплотило коллектив.
Но главное событие было в том, что Семён Бывалов бросил Люсю Пересветову. Злые языки поговаривали, что она доигралась. Гудков имел с нею длительную беседу при закрытых дверях. Оттуда она вышла с красными заплаканными глазами, а Гудков злой, как собака. Он направился прямо к Бывалову, вытащил его за шкирку в коридор и прямо при всех дал ему в морду.
После этого он лично свозил Люсю в соседний городок. Оттуда она вернулась только через неделю, притихшая и бледная. На все вопросы отмалчивалась. В основном, сидела у себя в комнате и молча смотрела в окно.
А Семён Бывалов из агитбригады сразу после этого исчез. Как прокомментировал его скоропалительный отъезд Жорж: «Всё теперь встало на свои места».
Так что народу у нас уменьшилось, а вот репертуар Гудков решил расширять.
Как-то, в один солнечный день, он собрал нас в актовом зале хлябовского клуба и сказал:
— Разленились, канальи! Вот я за вас возьмусь! Скоро обратно возвращаться, а у нас троих человек нету, одна в поповщину ударилась, вторая в блядство, остальные или бухают, или по бабам шляются, а работать кто будет, товарищи?
Товарищи промолчали, стараясь не встречаться с Гудковым взглядами.
А он зло сказал:
— Я вам репертуар усложню, раз так.
И усложнил. Да так, что мы на тренировках практически падали от усталости.
Но самый трудный вопрос оставался с Зубатовым. В нём прочно сидел Епифан и однозначно выкурить его оттуда было сложно. Он старался не пересекаться со мной, особенно наедине. В любом случае пытался завязывать со мной конфликты при свидетелях, подстраховывался, гад.
Однажды он мне прямо заявил, что написал обличительную записку. Где в красках рассказал, что я колдун и чародей. И что я замешан в гибели Виктора Зубатова, Романа и главы Хлябова. И что если с ним что-то случится, то виноват будет только Капустин.
В этот же вечер записку эту Мими благополучно изъяла, взамен подложив на то же место обглоданную куриную лапу как предупреждение.
Но Зубатов предупреждению не внял и принялся изводить меня, как только можно. К моему сожалению он пользовался большим доверием Гудкова, поэтому периодически настраивал того против меня.
В один прекрасный момент мне это так надоело, что я решил поменять его с кем-то местами. Но, к сожалению, ни Моня, ни тем более Енох, занимать тело Виктора не рвались. А просто вытянуть дух Епифана оттуда я не мог, потому что сразу же Зубатов умрёт, и кто-нибудь обязательно заподозрит меня — та же Клара.
Кроме того, скоро мы вернемся обратно в город N, где я сперва сдам экзамены (я надеюсь). Затем поеду искать миллионы генкиного отца. А там уж видно будет.
В любом случае из Агитбригады мне придётся, скорей всего, уходить. А оставлять Епифана наедине с агитбригадовцами как-то стрёмно. Если Епифан смог подмять под себя несколько деревень и устроить такую секту, то этих он сметёт очень быстро и тогда не понятно, чем вся эта история закончится.
Но пока я размышлял, как бы правильно всё это сделать, Епифан-Зубатов где-то смог заручиться поддержкой и умотал на полугодовые курсы в столицу. Меня как раз не было дома — я ездил с Жоржем в соседний район за лекарством для лошадей, и он в это время и умотал.
Поэтому передо мной встала ещё одна задача, с которой нужно было обязательно разобраться — найти Зубатова-Епифана в столице и вытянуть дух бывшего старейшины секты из тела неудачника-активиста.
А однажды произошло событие, которое сильно повлияло на мои дальнейшие планы. В общем, сидели как-то мы у меня в квартире: я читал учебник по географии, Моня и Епифан как обычно спорили, а Мими игралась с куклой.
Начало спора я пропустил (они всё время спорили), но сейчас голоса повысили, и я краем уха услышал концовку:
— Если ты до сих пор не разбираешься в сортах вина, значит ты прожил жизнь зря! — важно заявил Енох.
— Кто зря? Я зря? — тут же взвился Моня, — да чтобы ты знал, свою жизнь я прожил намного лучше, чем ты! И не сидел триста лет в заброшенной избе.
— Зато ты сидел на кухне! — хохотнул Енох, — и занимался тем, что подслушивал разговоры озабоченных поиском мужа дамочек, которые приходили к гадалке. Очень достойное мужика занятие!
— Я не собираюсь продолжать разговор в таком тоне! — закричал Моня и, психанув, понесся влево, чтобы демонстративно уйти сквозь стену.
Раздался треск, шум и оглушённый Моня упал на пол.
— Что? Что произошло? — я аж подскочил на месте, учебник выпал из моих рук.
— Моня упал! — озадаченно выпалил Енох и подлетел к Моне.
— Моня, — сказал я, — ты там живой? Как это случилось?
— Ж-живой, — открыл единственный глаз призрак и удивлённо посмотрел на нас с Енохом. — Кажется я об стену башкой треснулся.
— Исключено! — авторитетно заявил Енох.
— Но я ударился! — возмутился Моня. — Лбом изо всей силы впечатался в стену. Разве так бывает?
— Мы всегда проходим сквозь стену, — сказал Енох. — Мы же призраки.
— Может, она заколдованная? — предположил Моня и спросил меня, — Генка, ты точно никакие новые заклинания вслух не разучивал?
— Нет, — покачал головой я, — листы Мефодия лежат у меня в заначке, а я всё никак к ним не приступлю. Старое заклинание я знаю наизусть. А больше ничего и нету.
— Вот это да! Ты материализовался! — изумился Енох и немного завистливо сказал, — а ну попробуй еще раз пройти сквозь стену.
Моня задумчиво протянул руку. Его пальцы вошли в стену.
— Не действует больше, — растерянно сказал он.