— Отрезвел? — тихо, почти заботливо спрашивает он.
Януарий горбится, втянутая в плечи голова клонится набок.
— Что прикажешь?..
— Слушать надо, Януарий. Марш на работу.
Януарий покорно семенит к двери. Семен со вздохом вешает гитару на гвоздь у окна, но Балч знаком показывает, что он может остаться. И сам выходит вслед за Януарием.
ВИЗИТ
Вернувшуюся из кузницы Агнешку встречает в темноте сонное щенячье повизгиванье. Оно доносится не с кровати, где она оставила Флокса, а из угла возле двери. Не плачь, Флокс, нет у меня для тебя времени, должна же я наконец устроиться. Агнешка шарит по стенам в поисках выключателя, обнаруживает его за кроватью и зажигает свет. Только теперь, при электрическом освещении, кроме двери, ведущей в класс, она видит напротив другую дверь — едва заметную, потому что она плоская, вровень со стеной, побелена и заставлена кроватью. Агнешка осторожно тянет за ручку — заперто. Она пожимает плечами. Впрочем, может быть, так лучше. Неудобно ходить все время только через класс. Если когда-нибудь приедут гости… приедет гость… Стоп. Об этом не сегодня. Решено. Нужно будет попросить ключи от этой двери.
Милая Павлинка! Флокс лежит на рогожке, покрытой кроличьей шкуркой, возле рогожки две мисочки, одна с остатками галушек, другая с водой — полный комфорт. А на стуле ее клетчатые брюки и куртка — значит, и с этим все в порядке. Шкаф, конечно, не помешал бы. Ну, а пока хватит гвоздей в стене. Агнешка распаковывает несессер, раскладывает на краю жестяного умывальника всякие женские мелочи, среди которых много пустых пузырьков от лекарств. Потом начинает раздеваться, собираясь помыться перед сном. За окном шаги. Агнешка завешивает нижнюю часть окна своим поплиновым плащом. Разыскивая полотенце в несессере, она натыкается на альбом с фотографиями и, вздохнув, раскрывает его. На одном из снимков семилетний мальчуган. Подпись: «Любимой систричке — Кшись». На другом — группа школьников, девочек и мальчиков, под транспарантом с надписью: «Мы из «Колумба». В центре группы Агнешка, в руках у нее какой-то предмет — масштабы фотографии не позволяют непосвященным определить, что именно. Но Агнешка знает и помнит. Прощальный вечер, прощальная фотография и этот подарок от всех ей на память. Любимый общий дом, славная большая семья. Где вы все сейчас, в эту минуту? Думает ли кто-нибудь обо мне? А ты? Нет, не надо задерживаться на этой карточке с двумя загорелыми фигурами на морском песке. Перевернем страницу. А на следующей — маленькая скромная могилка. Кшись. Пузырьки от лекарств. Хватит. У меня начинает першить в горле, предостерегает себя Агнешка. Я слишком сентиментальна. И она проглатывает горячие предательские слезы. «Колумба», однако, следует пристроить как-нибудь получше. Агнешка развязывает кретоновый мешочек и вынимает превосходно сделанную модель знаменитого парусника. Встав на стул, она пытается подвесить кораблик к лампе. Голая лампочка слепит глаза. Агнешка кладет кораблик в сторону, набрасывает на плоский козырек свою пеструю косынку. В верхней части окна, над плащом, она видит чье-то лицо — кажется, это тот самый умник, Юр Пащук. Обозлившись, она показывает ему язык, и лицо отлипает от стекла. Агнешка поворачивает выключатель и начинается мыться в темноте. В окне появляется кружок света от электрического фонарика. Острие луча скользит по обнаженному плечу. Слышны шаги, перешептывание, какая-то возня, потом глухой голос Семена: «Вон, стервецы!» И наконец все затихает.
Но ненадолго. Слышится осторожное царапанье по таинственной двери за кроватью. А вот сквозь замочную скважину пробивается полоска света. Агнешка отбрасывает полотенце, становится коленями на кровать и заглядывает в щелку. Но дверь стремительно распахивается, и она попадает в объятия к Балчу.
Агнешка вырывается и пятится назад, в глубину комнаты, сдернув с окна плащ, она набрасывает его на себя. Полоса света из открытой двери упирается в кровать и стелется по полу. Флокс ворчит сквозь сон, вздыхает, но не просыпается — Агнешка лишь позже вспомнит, что едва успела удивиться этому. В прямоугольнике двери она видит Балча. Он близко, на расстоянии всего двух-трех метров, а кажется, что где-то в другом измерении, в другом мире, о котором Агнешка не думала и ничего не знает: Балч у себя. Он живет прямо за стеной, за тонкой дверью. Именно из-за этой поразительной близости ярко освещенная чужая комната кажется нереальной, как подводная пещера из сновидения. Обнаженный до пояса Балч, с полотенцем на шее, в брюках от выходного костюма и парадных сапогах, стягивает со своего дивана зеленое солдатское одеяло, входит к Агнешке, одним прыжком перескочив через ее кровать, и плотно завешивает доверху окно. И только тогда зажигает свет.
— Визит и ответный визит, — беспечно начинает он, — знаю, понимаю, хотел. Ну и что ж. К черту условности. Прошу оценить — ради вас я специально принарядился. Отправляясь к Лёде, я никогда не переодеваюсь, мы друг к другу привыкли. Кстати, на сегодня с Лёдой полный порядок. Очередность визитов в дальнейшем будет зависеть от вас.
Агнешка оцепенела, она слушает и не слышит. Без единой мысли, ничего не чувствуя, смотрит она на Балча. В этом странном сне нашлось место и для испуга, и для отвращения, и туда же без всякого позволения, вопреки ее воле, ворвался он сам, этот человек с крепким смуглым торсом и глухим голосом…
— Вы возмущены? А ведь это простая откровенность. К чему церемонии. Мы соседи. Более того, вы живете у меня.
Но недолгая растерянность отступает под напором реальности, испуг, отвращение и прежде всего само присутствие этого незваного гостя обрушиваются на нее оскорбительным ударом, сливаются, превращаясь в обиду, тягостную, как непрошеная ненависть.
— Уйдите отсюда.
Балч сперва окидывает взглядом Агнешку, которая с детской беспомощностью закрывает лицо руками, потом себя, будто собственный вид поразил его только теперь.
— Я хам.
Он немного отодвигает кровать от двери, входит в свою комнату, берет со спинки стула чистую рубашку, надевает ее, торопливо запихивая в брюки. Вот он вступает в единоборство с галстуком. И снова возвращается к Агнешке.
— Поглядите. Теперь лучше?
Агнешка кончает считать в уме до тридцати. Так ее учили. Спокойствие. Спокойствие. Спокойствие. Не поддаваться. Не делать глупостей. Так уж случилось. Ничего особенного. И, смерив Балча холодным взглядом, она произносит со светской непринужденностью:
— Галстук безнадежно плох.
— Лучше я не сумел. Может быть, вы…
— Не стоит. Пан Балч, я хочу остаться одна. Серьезно.
— Одна. Одна. Учительница не может быть одна. А дети?
— Хорош ребенок.
— Как прошла первая разведка в район кузницы?
— Вы за мной следили!
— Как бы не так! Свои глаза у меня зоркие, но чужие тоже не обманут.
— Бедные люди.
— Из-за меня — бедные?
— Вы все только о себе. А я думаю о деревне вообще, о школе.
— Я тоже думаю о школе, о вас… Я вас понимаю. Лучше, чем вам кажется. Я помогу. Я ведь обещал. Вот только боюсь, детей вам не собрать.
— Не смешите меня. Школа без детей? Я условилась, что сразу же, в первый день занятий, сюда приедет инспекция. Школа начнет работать.
Вовлеченная в разговор о самых важных для нее проблемах, Агнешка не замечает, что и опасения и обещания Балча не совсем искренни, что он думает о другом и любой ценой пытается затянуть свой визит, потому что ему хочется быть с ней, возле нее и иметь возможность легким движением, незначительной интонацией, улыбкой и блеском глаз одновременно и сказать ей и не сказать, как сильно она ему нравится. Достаточно ли это ясно ему самому? Пожалуй, наполовину. Он произносит какие-то слова, но осаждающие его неясные мысли и чувства, вызванные ее близостью, ке связаны с тем, что он говорит. Он видит и знает, что плащ сполз у нее с плеча, и поправляет его. Видит и знает, что одна прядка волос упала с виска и щекочет уголок рта, — и ему хочется прикоснуться пальцами к этой прядке, но он не осмеливается. Впервые он переживает робкую радость почти неизвестного ему отношения к женщине. Он поправил плащ у меня на плече. Агнешка знает это и запоминает, хотя одновременно не знает и пытается забыть. Она прячет это в самые сокровенные свои тайники и потому-то вопреки словам, вопреки мыслям настраивается на непонятные ей чувства этого чужого человека. Откуда у меня такое отвратительное кокетство, пугается она, такая испорченность? Что мне мерещится? Разве я не вижу, как он на меня смотрит? Разве не догадываюсь почему? Нет, твердо решает она. Не знаю.
— Хотите школу — будет вам школа. Инспекция — черт с ней, и с инспекцией все утрясется, возможно, неофициальным путем. У меня еще есть трофейный коньяк и ром. А вам здорово идет этот задор, эта настойчивость и мечтательность…
— Задор и настойчивость — согласна. Мечтательность — нет.
— Вы не любите мечтать? — Балч берет в руки модель корабля, подносит ее к свету, вполголоса читает посвящение, написанное на борту: АГНЕШКЕ, ВСТУПАЮЩЕЙ В ЖИЗНЬ, — «КОЛУМБ». Красивая игрушка. Колумб — это кто? Наверно, жених?
— Гораздо больше. Пан Балч, мы уклонились от темы.
— Да, да, знаю — школа. Школа и школа! — Терпение Балча иссякает, он невольно повышает голос. — У нас школа — это фикция. Цифра для статистики, не более того.
— Вы здесь не кричите, Флокс спит.
— Знаю, что спит. Я его попросил об этом.
— Что это значит?!
— А вы уж бог знает что подумали! — хохочет Балч. — Он навестил меня до вашего прихода. Чересчур доверчив, бедняга! Мы с ним разделили ужин. По-братски: немножко галушек, по стопочке чистой. Потом я уложил его спать.
— Вы!
— Я. И я же принес ваши вещи от Пшивлоцкой.
— Я никогда этого не забуду.
— Это благодарность или порицание?
— Дайте мне, пожалуйста, ключ от этой двери.
— Мы уклонились от темы. — Балч вдруг становится серьезным. — Агнешка, детка. Вы здесь еще ни в чем не разобрались. Это не обычная деревня. Сброд. Адом тут никого не испугать, в райские кущ