Балч выслушивает ее резкие нападки с явным удовольствием, но, когда она высказывает свои сомнения, живо возражает:
— Будет школа, и дети будут. А вам советую отдохнуть после… танцев. Вы идете к себе? Проводить вас? Каким путем? Через бальный зал? Через окно? Через мою квартиру?
— Оставьте меня в покое.
— Как хотите.
Балч поворачивается и идет в глубь двора. Там он останавливается, прислушивается. Со стороны озера приближается, нарастает топот, заглушаемый взрывами смеха, протяжными победными выкриками, откровенно хвастливыми восклицаниями. Завершив расправу и получив полное удовлетворение, герои были бы не прочь еще повеселиться в спокойной обстановке. Но, заметив Балча, они умолкают, замедляют шаги. Балч неподвижно стоит возле доски объявлений, с которой свисают обрывки разорванной афиши. Через открытую дверь падают отсветы колеблющегося пламени свечей, но они не достигают идущих. Люди рассыпаются в стороны, пытаясь проскользнуть краем тени, обойти Балча.
— Стой!
Шум шагов стихает, слышно тяжелое, прерывистое дыхание.
— Вечер кончился. Разойтись.
Перешептывание, ропот, гул недовольства. Балч сует руку в карман, делает шаг вперед. Шуршит трава под ногами самых трусливых; остальные расходятся медленно, лениво, делая вид, что поступают так по своей доброй воле. И только одна фигура упорно раскачивается перед Балчем, что-то мурлыча под нос.
— Варденга, ко мне!
— В чем дело? Спокойно, начальник. Я не из твоих ветеранов. Я молодая гвардия.
Однако — го ли со страху, то ли из духа противоречия — Варденга поворачивается и уходит, продолжая фальшиво напевать.
— Ты не очень-то храбрись, Балч! — выкрикивает кто-то из темноты, отступив на безопасное расстояние.
— Это ты мне завтра повторишь, можешь не сомневаться, — не повышая голоса, отвечает Балч, презрительно сплюнув. Он не уходит — видно, чего-то ждет. Пусто. Балч сдирает с доски обрывки афиши и, скомкав, сует их в карман. И ждет. Наконец на дорожке, ведущей к дому Зависляка, раздается легкий шорох — там осторожно крадется человек.
— Семен?
— Я, комен… — глухо раздается в ответ.
— Возьми у меня новую лампочку и принеси сюда. Живо.
Даже не взглянув на Агнешку, которая по-прежнему стоит, опершись на перила крыльца, Балч входит в зал. Колеблющиеся на сквозняке тени и отблески свечей скользят по обломкам недавнего великолепия. В углах кучами громоздятся изорванные бумажные фестоны, стулья перевернуты, под ногами хрустит битое стекло. Януарий, бормоча проклятия, собирает уцелевшие пустые бутылки. Лёда Пшивлоцкая, пристроив ящик стола на доске разбитого буфета, считает деньги. На возвышении для оркестра присел загуркинский Прокоп. Уперев подбородок в свой аккордеон и закрыв глаза, он, как в трансе, растягивает меха, извлекая из инструмента однообразную протяжную мелодию. Возле него лежит на спине Юзек Оконь, накрытый контрабасом, и храпит.
— Прекрати! — толкает Балч Прокопа в плечо. — И сматывайся отсюда.
Он сам подхватывает Юзека Оконя, взваливает его на плечо, выносит на крыльцо и через перила опускает на землю. Потом возвращается в комнату.
— Балч, — поднимает голову Пшивлоцкая. — Денег не хватает.
— Так я и думал.
— Ты же сам видел. Толчея, темнота, суматоха…
— Я делал что мог, — вмешивается Януарий. — Лёда подтвердит.
Балч подходит к Пшивлоцкой и смотрит ей прямо в глаза:
— Пользуйся на здоровье. Больше ты от меня ничего не получишь. Мы в расчете.
Коротким, нетерпеливым жестом он обрывает ее возражения и обращается к Зависляку:
— Ты утром ходил к Бобочке?.. — Януарий молчит, и Балч задает вопрос напрямик: — Что ты подмешал к самогону?
— Травок, — нехотя признается Зависляк. — Для вкуса.
— Я что-то не заметил, чтобы ты сам его пил.
— Я обслуживал.
— Ты людей отравил.
— Чего тебе от меня надо? Водку я сделал в пользу школы. Чем крепче, тем дороже.
Балч большим пальцем приподнимает за подбородок его понуро опущенную голову.
— У тебя другое было на уме. И запомни, болван: на меня никто руки не подымет ни в трезвом, ни в пьяном виде. Идите спать. И лучше вместе, черт с вами.
Едва Агнешке удалось поставить на ноги ничего не соображающего, сильно ударившегося при падении Оконя, едва она сумела уговорить его отправиться домой, как перед ней появился Семен.
— Семен, что с теми?
Семен беспомощно разводит руками:
— Знаю, знаю. Не вышло.
— Ты не оправдывайся, — сердится Агнешка, — а рассказывай. Что вы сделали?
— Я втащил их в лодку, а Юр сел на весла. Ничего с ними не будет.
Из глубины комнаты доносится голос Балча:
— Семен! Я жду.
Семен входит в класс, ставит посередине стул и, забравшись на него, ввертывает лампочку. Тем временем Балч гасит свечи.
— Слушай, Семен. Обойдешь все дома, сейчас же. Буди, если спят. Соберешь по сто злотых с каждой избы. Надо этим избитым дурням заткнуть глотки. В крайнем случае пойдут на адвоката. Это раз. Если останется время до утра… — Он понижает голос до шепота и, желая подчеркнуть важность нового задания, убедительно размахивает рукой перед самым носом Семена. — Ага, и глобус от меня, тот, немецкий, знаешь? Это два.
— Отказываются бабы… — вставляет Семен, но Балч обрывает его:
— Не твое дело, дети будут. Смотри не забудь к двенадцати прислать ко мне Макса, Пащуков — отца с сыном, Варденгу, Герарда. Это три. — Балч пальцем гасит последний горящий фитилек, и одновременно под потолком загорается лампочка. Семен слезает со стула.
— Юра Пащука не смогу прислать, — после некоторого колебания произносит он, — его уже нет и не будет.
— Смылся?
— Его в Хробжицах на работу в мастерские берут.
— Черт с ним. Поди сюда, Семен. Смирно. — Семен непроизвольно вытягивается. — Я тебе сказал: не здесь и не чересчур. Говорил я так, Семен?
— Говорил, комен…
— Молчать. А ты мой приказ нарушил. Выпроводил их и отпустил. Взбаламутил ты мне народ, взбунтовал. Из-за тебя мои люди между собой передрались. Зачем ты так сделал, Семен?
Семену хорошо знаком этот тихий, вкрадчивый голос. Он молча ждет продолжения.
— Бунт? — спрашивает Балч, с наигранным удивлением подымая брови.
— Нет, комендант. Я думаю…
— Думаешь! — неожиданно переходит на крик Балч. — Т ы думаешь!
Агнешка с крыльца слышит звук крепкой оплеухи и глухой стон Семена. Она влетает в зал, не владея собой, подбегает к мужчинам, отталкивает Семена, бросается к Балчу и, судорожно сжав кулаки, кричит ему прямо в лицо:
— Довольно! Хватит! Довольно!
Ее крик обрывается, тело сотрясают бессильные рыдания без слез.
— Так нельзя, пан Балч, — по-детски, дрожащим, как у школьницы, голосом заканчивает она. — Вы не уважаете людей.
— Я совсем про вас забыл, — смутившись, тихо говорит Балч. — Правда, забыл. Ах да, еще этот ваш ключ. Пожалуйста. И спокойной ночи.
Повернувшись, он выходит на крыльцо. Семен — за ним. Агнешка сжимает в руке ключ, уже ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Она видит только, как Семен, приостановившись на пороге, посылает ей на прощание долгий, проникновенный взгляд.
ПЕРВЫЙ УРОК
Сегодня Агнешке не спится, никак она не может дождаться утра. Хорошо, что Флокс со вчерашнего дня у Зависляков, но от этого ненамного спокойнее стала наступившая ночь. Стоило ей чуть задремать, как необъяснимая тревога прогоняла сон. Еще задолго до рассвета Агнешка совсем проснулась и теперь лихорадочно обдумывает, как бы изменить легкомысленно и преждевременно составленную программу, как избежать компрометации и открытого скандала. Впрочем, плевать на скандал. Но как перенести разочарование тех людей из повята, которые оказали ей доверие. Она и сама сейчас не знает, не помнит точно, с кем договаривалась. Слишком много новых лиц, слишком много впечатлений. Из-за того, что все были крайне любезны, она перестала соображать, с кем разговаривает, да к тому же все административные, общественные и школьные власти повята разместились в одном здании. Она даже не запоминала табличек с надписями, просто шла, куда вели. Ее все время тревожила мысль, как быть с багажом. И в первую очередь с книжками, которых у нее было немало. Именно в связи с этим несчастным багажом и возникла распроклятая идея инспекции. Может, не столько инспекции, сколько первого посещения, чтобы руководство на месте разобралось, как там у Агнешки пойдут дела. И тот человек с широким, еще нестарым и веселым лицом, с сивой прядью, штопором завернувшейся надо лбом… (У него была еще какая-то смешная присказка, какая же?..) Это он ворвался в кабинет отсутствовавшего завотделом в связи со своей собственной поездкой и, поговорив минутку с Агнешкой, бросился к телефону, привлек к ней внимание сразу нескольких важных начальников, распорядился, что нужно взять с собой, а что оставить, и снова звонил по телефону, обязывая каких-то сотрудников инспектората, к которым обращался как к хорошим знакомым, уже послезавтра, в понедельник, посетить товарища Агнешку Жванец в Хробжичках и при случае подбросить туда ее барахлишко, как он выразился. Все будет в порядке, заверил он на прощание и еще погнал двух молодых сотрудников провожать ее до автобуса. Ах, как же она была ему благодарна, а теперь… В Хробжичках нет почты, нет телефона. Вот из Хробжиц еще бы удалось позвонить, отменить визит. Это идея. Сейчас пять часов. К шести она добежит до Хробжиц. Но кто ее в шесть утра пустит звонить по телефону? А через час уже будет поздно. Если б кто-нибудь поехал с ней в Хробжицы… Семен? Семен слишком застенчив, с ним там небось не считаются. Балч. Ах, все что угодно, только не это.
Так или иначе, пора вставать. Агнешка торопливо, кое-как одевается, входит в класс — и в изумлении останавливается на пороге. Невероятно, непостижимо! Может быть, это сон? Агнешка протирает глаза — нет, более чем поразительное видение не исчезло, осталось. В сероватом тусклом свете предстала перед ней настоящая, самая настоящая классная комната. В два ряда расставлены новые парты, перед ними аккуратный стол и стул, в углу чернеет доска. В центре на стене висит герб в простой светлой рамке. А на столе глобус, правда облупленный, но это неважно, и такой пригодится. И глиняный горшочек с букетом астр. Нет, самое удивительное не то, что все это существует. Каким образом, кто и когда сумел навести порядок в этом страшном хаосе, убрать все следы ночного веселья, умудрившись не нарушить ее и без того неспокойный сон? Один человек тут управиться не мог. К концу вечер