Агнесса
Начало
— Агнесса, твою ж…
— Маму попрошу не трогать!
Молодую женщину можно было назвать миловидной. Если смотреть со спины. И не обращать внимание на бритую налысо голову. И на лицо, искромсанное многочисленными шрамами. В остальном — очень даже ничего. Подтянутая стройная фигурка в облегающем костюме. Высокая грудь. Аппетитная задница, которую Агнесса пристроила на краешек монстрообразного дубового кресла.
— Это да, мама твоя в свое время успела прославиться. Госпожа настоятельница монастыря Карающих Кармелиток. А вот в кого ты пошла?..
— В папу? — женщина изобразила подобие раскаяния, которое совершенно не ощущала.
Про папу мрачный монах решил не вспоминать. Со времен начала Чумной Ереси население уменьшилось вполовину и многих из бывших сограждан приходилось упокаивать огнем и мечом. Иначе тащили заразу куда не попадя и грызли пока еще живых, превратившись в злобную нежить. И папа Агнессы приложил к процессу умелые руки. Можно сказать, вся семейка отжигала так, что вонючий дым клубами по округе.
— Тебя попросили что сделать? Зайти в деревню, проверить крестьян на скверну, в случае проблем позвать подмогу. А ты?.. Деревню спалила, жителей на куски порубила, потом сидела на остатках колокольни и частушки матерные распевала.
— Они были недобрыми. Воды пожалели.
— Воды? — мужик в черной рясе удивился. — Какой воды?
— Ну, как обычно. Подайте напиться, а то такая голодная, что переночевать негде… Но вы, брат Ануфрий, не волнуйтесь. У вас сердце больное. Давление подскочит, опять капли пить… Не было там нормальных. Все обращенные. Вот и пришлось. — Убедившись, что вроде как разговор закончен, Агнесса легко поднялась, прихватила серебряную длинноклювую маску и спросила напоследок: — Значит, я пошла? Вроде все вопросы порешали.
— Спирт верни. Двадцать литров, которые выдавали для лечебных процедур. Раз никого спасать не пришлось, подотчетную вещь надо на склад.
— А спирта нет, — вздохнула женщина, медленно бочком дрейфуя к двери.
— Как это — нет? — не понял монах.
— Совсем нет, брат Ануфрий. Кончился.
Выскочив в коридор, госпожа Чумная Повитуха дождалась, пока в прикрытая дверь перестанет сотрясаться от прилетевших предметов, приоткрыла крохотную щель и выдала напоследок:
— И папу тоже попрошу не… Ой!
Тяжелая глиняная кружка мелькнула над головой и, подобно гранате влепившись в кирпичную стену, рванула россыпью осколков.
Нацепив маску, Агнесса бесшумными шагами заскользила по коридору, поправляя балахон. За десять литров механики обещали стащить с машины епископа запчасти и восстановить потрепанного боевого «коня». Потому что мотаться по округе приходилось много, а ноги не казенные.
Но сначала надо было отработать «обязаловку» — помочь утрамбовать караван переселенцев в обшитые железом вагончики. Как только Братство заканчивало чистить очередной отбитый у нежити город, туда везли желающих вкусить свободную жизнь. Десять лет без налогов, под защитой высоких отремонтированных стен и местного ополчения. И чтобы ненароком какой-нибудь бюргер не обратился в дороге, Чумные Сестры проверяли каждого.
Взбежав на высокий помост, Агнесса взобралась на колоду палача с воткнутым топором и трубно рявкнула:
— Господа смертники, их жены, дети и прочий сброд! Попрошу выстроиться в очередь и приготовить барахло к досмотру! Кто вздумает безобразия нарушать, лично проинспектирую, выдрав кишки через задницу!
В толпе заверещал испуганный ребенок, народ массово начал осенять себя крестным знамением. Убедившись, что переселенцы прониклись, довольная жизнью истребительница нечисти приподняла нос маски, отхлебнула девяносто пятиградусный нектар из фляги и сипло выдохнула:
— Жадина пузатая, только и умеет посуду бить. Нет бы, благодарность выписал. Считай, я за бесплатно уже пятую деревню привожу к порядку, а он только ворчит… В очередь, я сказала, сукины дети! И да поможет нам Бог…
Ужин
— Брат Димитро, все же с твоими музыкальными вкусами надо что-то делать.
— А что с ними не так? — удивился широкоплечий монах, добыв палочкой еще одну голову мумии из горящего костра и пристроив ее в рядок с тремя другими.
— Я бы поняла еще, если бы ты хоровое церковное пение любил. Чтобы ангелы над головой, чтобы душа мироточила. Ну, или на крайний случай, чтобы про рыцаря, кто полез к любимой в окно и за это был проткнут мечом. А у тебя — то скотты шамкают, то бритты гундосят. И нихрена не понятно.
Димитро решил не возражать. Он вообще не любил спорить. Делал, что считал нужным. Если прилетало за лишнее вольнодумство, то чесал отбитую палкой спину и продолжал. Только чуть-чуть аккуратнее. Чтобы отец-настоятель не видел. А уж с официально отмороженной спорить — глупость. Разве что потроллить чуток:
— То есть, когда у тебя зомби строем по остаткам деревни маршируют и орут «Ундер зольдатен», то это благостно?
— Разумеется, — Агнессу такими глупостями было не пронять. — Наша народная песня, про девушек, кто цветами встречает защитников отечества после возвращения из летних лагерей.
— И всем все понятно, — вздохнул мужчина, вороша палкой остатки туловищ в пылающем огне.
— Конечно все понятно, — кивнула клювастой маской дама, от имени которой вздрагивала половина Священной Римской империи германской нации. Другая половина не вздрагивала, потому как сдохла от чумы, зубов нежити и спасающих душу костров. — Солдаты вернутся домой, переоденутся в партикулярное платье и пойдут в кабак. Ужрутся пива, потом будут гонять блядей по всем публичным домам. Чтобы было весело. Но про это другая песня… Народная, брат Димитро, замечу! Народная песня. А не этот твой хрип.
— Это — гроул, — вздохнул монах, доставая из отощавшего мешка пузатую бутыль. — Темная ты душа, ничего в новых тенденциях музыки не понимаешь.
— Нет, отчего же. Все равно твои любимые мумии и мертвечина только хрипеть может. Но я люблю другое… Так, идиоты. «Аве Мария» знаем? Да? Отлично. На раз-два!
Встав перед четыремя обугленными головами на бревне, Агнесса начала дирижировать, пытаясь воспроизвести знакомые с детства «Ave maria äiti maan lapsien»… Когда нянечка возвращалась после субботнего отдыха, всегда с утра запиралась в келье и трубно выводила «Anna harras mieli joulu puhtain tuo…», периодически икая и крестясь на образа. Папа в это время гонял студиозусов в Университете, мама строила хитровывернутых монахинь в обители. Агнесса же с трудом бродила по дому, сгибаясь под тяжестью кольчуги и волоча за собой огромный меч. Дедушка мечтал о внуке и прикупил у разорившегося соседа кучу разнообразного железа. С внуком не срослось, но внучка игрушки отдавать категорически не хотела, сначала с удовольствием наряжая домашнего волкодава в доспехи, а затем и сама устраивала «крестовый поход» по округе. Соседи в таких случаях спешно прятали кур и говорили детям:
— Не вздумай с придурошной водиться! А то выпорю!
Мальчишки обиженно потирали задницу и соглашались. Чтобы потом втихую удрать на пустырь и там всем вместе в очередной раз устроить «штурм Иерусалима». Хозяин сарая после пятого пожара махнул рукой, хотя малых пороть не перестали. Но устоять перед соблазном потаскать настоящий шлем или потыкать доски копьем — было категорически невозможно.
— Фальшивят, суки, — вздохнула женщина и приподняла подол кроваво-красного балахона. — Придется пробить штрафной… На-а-а!
Первая голова улетела во тьму.
— Агнесса, нам их потом собирать по всей округе, — вздохнул монах, отрываясь от почти пустой бутыли.
— Гончие сбегают, зря их кормлю, что ли?.. Один-ноль. Нападающий проходит защиту, выходит один на один… На-а-а!
Богомерзкое поветрие «пинай мяч» с островов не так давно проникло в местные края, но уже накрепко проросло в местных пустых головах. Правда, игру чуть-чуть модернизировали и разрешили бегать по полю в облегченных доспехах. Еще можно было пихаться, ставить подножки и ходить на таран. Только мячик руками трогать было нельзя. Вратарю — можно. Остальным — под страхом анафемы «куда ты лапы тянешь, болван кривоногий».
Агнессу играть брали редко. И не проблема, что она — женщина. Это другим дамам — только с трибун за родственников болеть. А ей — попробуй запрети, нажалуется Чумным Сестрам и футболистов настрогают тонкими ломтиками. Просто играла Повитуха так, как считала правильным. Продиралась к вратарю через покоцанную защиту, затем сначала пинала по яйцам, а затем забивала гол. Поэтому команда противников сразу требовала компенсацию до начала игры. От таранного удара никакие доспехи толком не спасали.
— Счет три-ноль в мою пользу! — проорала любительница футбола и отправила в полет последнюю голову. — Разгром!.. Эй, Димитро, я не поняла? Ты что, все один вылакал? А мне горло промочить?
С трудом сфокусировав взгляд на красном пятне перед собой, монах неуверенно махнул рукой за спину:
— Там же целая телега и пять бочек!.. Лопнешь, деточка!
— Было пять. С утра. Мы с тобой одну для освящения погоста использовали.
— Но ведь не всю… — мужчина в серой сутане бережно вернул опустевшую бутыль в мешок, потом с легкой долей сомнения уточнил: — Ну не можем мы вдвоем бочку выпить, согласись?..
Подобрав валявшийся рядом кувшин, Агнесса строевым прошагала к телеге и отработанным движением пристроила тару. Выдернула заглушку, принюхалась к запаху. Когда кувшин был почти под горлышко, вернула деревяшку на место и погладила пузатый бок:
— Ну, выпить всю вряд ли, но понадкусать… Так, пора заканчивать с бардаком и можно приступать к ужину. А то мумии прогорят скоро, а тащиться за дровами мне лень… Рэмзи, Цербер! Хватит жопы греть, тащите головы сюда. Фас!
Конечно, двух гигантских угольно-черных доберманов никто из Ада не призывал. В свое время хозяйка подобрала щенков, скуливших рядом с подохшей от голода сукой. Выходила, обучила. И теперь гоняла по мелким поручениям, изредка разрешая порезвиться во время очередной зачистки. Потому что когда в одиночку в келье надираешься спиртным, воняя на всю округу горел