ой амуницией — за это утром получишь выволочку. А когда делаешь это в компании псов — то вроде как не пьянство, а проповедь и спасение заблудших душ.
Сегодня наводили порядок на заброшенном кладбище. Стоит признать, что вне отбитых у нежити территорий, все кладбища заброшены. Некому ухаживать. А когда за покойниками не присматривают, они начинают вылезать из могил и нарушать установленный порядок. Вот и катались изредка небольшие отряды, пускали «огненного петуха» по округе. Агнессу приглашали редко — не ее калибра шабашка. Но если звали, никогда не отказывалась. Мумифицированные зомби — лапушки. Ходят медленно, бормочут что-то себе под нос и почти не кусаются. Идеальная клиентура.
О том, как это мертвечине получается выводить рулады — женщина особо не задумывалась. Конечно, официально Церковь отрицала магию и валила на происки Падшего. Хотя одновременно с этим пастухи паствы с удовольствием пользовались различного рода омолаживающими элексирами и конским возбудителем. Потому что монастырь — он большой, монашек много, а вечерами скучно. А если кто и забеременел, то исключительно по воле Господа. Непорочное зачатие, книжки читать надо, бестолочи.
— Так, давай еще поворошим чуть-чуть, чтобы угольки наружу. И у меня тут сосиски были. Перченые. Как раз под вино хорошо пойдут.
Вздохнув, Димитро предупредил:
— Я за второй телегой не пойду на ночь глядя. Поэтому давай ограничимся тем, что уже у нас есть.
— Само собой. Продолжение банкета — завтра. Вернемся домой, народ порадуем… Давно голышом псалмы с монастырской стены не орала. Надо будет вспомнить, как оно… Когда солнышко встает, когда роса на каменных стенах. Когда ветерок снежинки несет… И все хором: «Ангелы с высот небесных»…
Контора пишет
— «Взял он жилизяку чужолую и…». Что, прямо так по башке и дал?
— Вольдемар, ты же меня знаешь, я никогда не вру. Иногда недоговариваю, чтобы руководство не расстраивать лишний раз, но врать… Пф…
Агнесса сидела на столе, аккуратно передвинув кипу исписанных листов в сторону. С этого угла можно было смотреть в крохотное приоткрытое окно. Смотреть и плеваться жеванной бумажкой через бронзовую трубочку. На плацу как раз капитан наемников драл залетчиков из патруля, поэтому получалось забавно: бумажка щелкала очередного бедолагу в приоткрытую шею, увешанный железом боец дергался, капитан зверел еще больше и голосил не переставая.
И правильно. А то вздумали, заразы, ночами какой-то пропуск требовать. И ворота не открывают, хотя монастырь стоит внутри городских стен и по улицам с заходом солнца обычно дрянь разная не шебуршится. Только изредка дамы с отбитой напрочь лобной костью.
— И что, лом погнулся? — переписчик манускриптов и официальный архивариус с изрядной долей сомнения посмотрел на гостью. В отличие от других Чумных Сестер, почерк Агнессы могла разобрать только она сама — дама, приятная во всех отношениях. Дама, которой надоело плеваться в охрану и теперь Повитуха высматривала подходящую тару, дабы промочить горло. Для хозяина подвального помещения это означало, что читать вслух отчет о проделанной работе Агнесса не будет. Поэтому проще выспросить вежливо ключевые детали, затем перетолмачить условно матерный на более-менее приличный и подшить лист в нужный гроссбух.
— Как иначе. Ты же знаешь этого скифа, он башкой постоянно потолочные балки на прочность проверяет. Ну и поспорил с Германом, что тому поплохеет, если один идиот другому по кумполу железякой даст. Хорошо еще, что боевой молот не взял.
— Лом. Железный. По башке.
— Ага. Герман как раз с выезда вернулся при полном параде. Доспехи, шлем, щит ростовой и меч, который я даже поднять не смогу. Прямо у ворот они с Хельгом и поспорили. Скиф взял лом и как еб…
— Тихо! — не выдержал переписчик. — Агнесса, ты что себе позволяешь? Я хронику пишу, понимаешь? Официальный документ, который потом дети будут читать. А ты — …
— Точно. Извини, забыла, — кокетливо улыбнулась потрошитель нежити, незаметно выливая остатки чая из глиняной кружки за стол. — Тогда ты сам там допиши, как надо… Значит — один как еб! А другой как еб на жопу! А лом — того-самого. В дугу… Крепкие шлемы монастырские кузнецы делают, без дураков.
— И что?
— Ну, Германа потом колодезной водой через полчасика отлили. Еще отец-настоятель пришел. Сначала начал молитву на отпевание читать, а как дурак зашевелился, так плавно перешел к тому, как на всех епитимью наложит.
— Значит, выжил наш рыцарь.
— Что ему сделается? Шлем пока снять не могут. Но у него снизу дверка есть, туда и жрет. Так и ходит, бедолага…
Вздохнув, монах почесал ухо кончиком гусиного пера и дописал на сером листе:
«Чужолую и дорогую, которой шандырахнули по башке рыцаря могутного, и чем жилизяку погнули. Точка».
Присыпав песком чернила, подул сверху для надежности и с подозрением посмотрел, как гостья наливает в пустую кружку темно-бордовый пахучий напиток.
— Подожди. А ты каким боком к этому? Зачем я вообще это писал?
— Ну, ты же у нас собираешь разную хрень, что в округе происходит. Вот, я и рассказала. Потому что — хрень. Полная. — Увидев, что архивариус начинает потихоньку звереть, Агнесса тут же добавила: — У меня ведь ничего интересного не было, Вольдемар. Ну, бегали по округе, дрянь разную гоняли. Так это каждый день одно и то же. Разве что у соседей отчебучили. Выловили на болотах страхолюдину, в клетку засунули. Хотели на ярмарке показывать за деньги. А зверюга кислотой плюется. Прутья изглодала, на волю выбралась и сожрала ловцов. Еще моих собак пыталась на зуб попробовать, еле успела твари голову отчекрыжить.
— Да? Вот это — интересно. Это для потомков надо будет записать.
— Тогда можешь во дворе посмотреть, пока свиньи не доели. Я привезла для отчетности. Зараза такая — три мешка мне испоганила! Завернешь в мешковину, узел затянешь, в седле трясешься — а у нее с пасти продолжает капать и все, дыра. Намучилась — жуть.
Про свиней Агнесса не врала. В монастыре был выводок, кому постоянно волокли на утилизацию разнокалиберные останки. Контроль и учет — это хорошо и правильно. Но куда остатки разнообразной нежити девать? Вот и нашли выход. На дармовых харчах хрюшки неплохо подросли и пару даже начали приучать к седлу. Не одну даму в кроваво-красном балахоне считали отмороженной. Умельцев с огоньком прокатиться от Рейна до Мааса хватало.
— Еще что-нибудь?
Занюхав рукавом выпитое, Чумная Повитуха поставила пустую кружку рядом с бумагами и сипло ответила:
— Не, все. Может, завтра еще что будет. Так что иди, любуйся башкой.
Кроме записи разных интересных историй у Вольдемара была еще одна страсть — он делал иллюстрации к текстам. И старался по мере возможностей не преукрашать. Разве что — самую малость.
Через час монах снова скрипел пером, но уже в одиночестве.
«И жрала монстра уродская людей и жавотных биз счета, ущерб причиняя. И была бита и рублена, и закопана в землю числа сегодняшняга от Рождества Христова».
Полюбовавшись результатом, Вольдемар подрисовал клыки покрупнее и с чувством хорошо выполненной работы засобирался на ужин. После выходных должен прибыть караван с припасами. Там наверняка в дороге кого-нибудь погрызли, отравили, ограбили. Будет отличный повод добавить пару-тройку страниц в исторические хроники. Главное — без «еб», дети же будут потом читать. В школах. Хором.
Чух-чух
— Дяденька Клаус, ну кто мне еще поможет, кроме тебя.
— Ты понимаешь, что значит слово «нихт»? Тебе по буквам разобрать?
— Я в грамоте плохо разумею. Только букву 'А’могу как-то нацарапать, когда за довольствие расписываюсь…
— Твоя проблема, Агнесса. Сходи к Вольдемару, он тебе перетолмачит.
— У него запчастей нет, так бы сходила… Дяденька Клаус…
Кто бы заглянул случайно в монастырский гараж, не узнал бы Чумную Повитуху. Потому что обычно она щеголяла в модном заговоренном красном балахоне с наброшенным капюшоном, обшитым золотом по краю. Всегда начищенная серебрянная маска с массивным клювом. Широкий пояс, на котором в потайных кармашках до времени дремали разного рода артефакты. Разумеется — все категорически осуждаемые Матерью-Церковью, но уже не один раз спасавшие жизнь лезущей в самое пекло женщине. Модельные сапожки на толстой подошве, прочные перчатки до локтя и… Что говорить — вся городская охрана сначала испуганно шарахалась в сторону, а затем пускала слюни, разглядывая фигуристый зад. Смотрели в спину, в лицо пялиться идиотов не было.
Но сейчас Агнесса пришла босиком, без маски и в драном рубище, через дыры в котором проглядывало обнаженное тело. Сиротинушка.
Правда, болтаться без дела в гараже или рядом с ним никто из местных не станет. Мигом по хребтине получишь или, что хуже, припашут и заставят железо таскать. Как потом с радостью напишет архивариус «уронили жилизяку чужолую на ногу и матерно выражовывались».
— Значит, ты будешь бампером очередные ворота таранить, а мне где-то запчасти искать? — заведующий гаражом был непреклонен.
— Почему «где-то»? У епископа телега все равно стоит без дела. И в гости он ближайшие полгода не собирается. Как раз на время и поменяем.
— Издеваешься?
— Ни в жизнь, дяденька Клаус! Я там глянула, даже болтики вроде подходят. И размер между дырками подходящий. Разве что кувалдой пару раз по месту приложить.
— Кувалдой⁈
Клауса за спиной называли цвергом. Невысокий, коренастый, бородатый, в кузне и мастерской сутками пропадает. А еще — любую вещь способен разобрать, починить и собрать без оставшихся бесхозных деталей. В монастыре Клаус отвечал за любой движущийся транспорт — будь то телеги или новомодные зачарованные трактора и моторизованные вагонетки. Крафтваген, в просторечии. Если на четырехколесную железную станину навешать чуть-чуть брони, серпы вместо бампера пристроить, огнемет на крышу и разного по мелочи по запросу Чумных Сестер — тогда получится панцеркрафтваген. Или «срань господня» в исполнении Агнессы.