Теперь все пятнадцать дам разного возраста сидели в подвале в ожидании судебной расправы. Потому что представители власти не любят, когда их с заоблачной выси на грешную землю сдергивают и острым железом в пузо тычут. Как говорится — не для того в государственные органы протискивались, взятки раздавая.
Тюремщик с мрачным видом заполнял бумаги, настороженно посматривая на пристроившуюся рядом Агнессу. Та сняла маску и безмятежно щурилась на яркий фонарь, подвешенный под потолком.
— Значит, во искупление грехов… И чью подпись мне просить?
— Три крестика там поставь. У первого я распишусь. У второго госпожа Хаффна. Рядом с третьим брат Питер руку приложит… Это чтобы ни у кого из толстопузых желания не возникло в спину бухтеть.
Повеселев, здоровяк присыпал песком текст, аккуратно подул, убирая лишнее и протянул бумагу Агнессе:
— Готово. Кандалы снимать?
— Ага. И клерика мне одного дай, чтобы проводил. А то я в этих казематах путаюсь с непривычки. Зайду еще не туда, нагребу с собой других бедолаг. Соберу ненароком армию, завоюю Францию. А оно мне надо?
Взяв внушительную связку ключей, тюремщик перестал улыбаться и согласился:
— Не, нам это точно не надо. Франки — они с головой плохо дружат. Как их не доели, так до сих пор и орут с побережья, что их спасать срочно требуется. Забесплатно. Можно подумать, у нас других проблем нет.
— Точно…
К утру всех пятнадцать бывших заключенных отмыли, помазали разными заживляющими бальзамами, дали поспать и затем накормили завтраком. После чего Агнесса выдала каждой черный балахон и ярко-красную веревку, дабы подпоясались. Построила перед собой и объявила:
— Так, мои хорошие. Я знаю, что вы пытались жаловаться и урод, посмевший докладную сжечь, теперь уже с пеньковым галстуком познакомился. Только по итогам вы чуть-чуть перестарались. Сдали бы мерзавца и любителя девочек в Трибунал — жили бы и дальше тихо-спокойно. Но за покойника придется ответить. И выбор у вас простой. Или на плаху за убийство, или со мной в сестры милосердия. Потрошителей нежити из вас выковать не получится, возраст не тот. Но ухаживать за раненными, егерям помогать во время зачисток и мне спину прикрывать — этого добра навалом. За зиму подучитесь, потом пять лет по западным землям покатаетесь и свободны. Вопросы? — Стоявшая слева хрупкая девушка осторожно подняла руку. — Да?
— А маски нам дадут?
— Тебе хочется красивое личико спрятать?.. Нет, не дадут. Если только меховую накидку, обычно в морозы нос первым замерзает… Еще что?
— У нас было имущество. Сказали, его в казну забрали…
Это уже спросила старуха с морщинистым лицом и натруженными мозолистыми руками. Чумная Повитуха подошла поближе и внимательно посмотрела на бывшую главу женского клана.
— Обидно, да? Ты старалась, дочерей из крови и дерьма тащила. А вас снова туда. И еще попрыгали сверху… Марта, да? Не перепутала?.. Тогда слушай меня, Марта. Внимательно слушай и остальным вколоти, если понадобится… Власть у нас разрешает глотки только нечисти пластать от уха до уха. Людей просто так резать — нельзя. Кто не понимает — тому табличку «ведьма» на шею и костер… Особенно, если дура красивая и ноги по приказу не раздвигает… Но вы теперь принадлежите мне. На пять лет во искупление чужих грехов… Да, обидно. Да, все честно заработанное отняли и в рубище обрядили… Только вот ведь в чем заковырка… Вы — мои, до последней слезинки и куска дерьма в потрохах. А я своих защищаю от любых врагов. Будь хоть это монстры клыкастые или оборотни в сутане. И пока вы мне помогаете, я вас буду кормить, поить, всем необходимым обеспечу. Мало того, девочкам твоим за эти пять лет мы нормальное приданное соберем. Семьями обзаведутся и ни одна скотина в их сторону даже пасть не вздумает открывать. Потому что тогда я лично придурку все кости переломаю…
Внимательно посмотрев на замерших перед ней женщин, Агнесса спросила старуху:
— Что ты поняла из сказанного, Марта?
— Если нас кто-то вздумает обидеть, то надо пожаловаться тебе. И ты разберешься.
— Правильно, — довольно кивнула Чумная Повитуха. — Вдруг меня не будет — жалуешься любой из сестер Братства. Нет их рядом — госпоже Хаффне. Глава церковного Трибунала очень плохо относится к тем, кто путает служение на благо людей и личный карман. Поэтому — разберемся… Теперь — вон те мешки в телеги и поедем в город. Меня там железный конь ждет.
Когда добрались до большого монастырского подворья, Агнесса мрачно посмотрела на суету вокруг и проворчала:
— Ведь свербит что-то, грызет где-то внутри, а понять не могу… Так. Еще раз. Что такого мне не понравилось?.. Вроде пузо набила, новеньких тоже накормила. Лошадей здесь оставлю, телеги сзади как вагончики пристрою. Спасибо будущему императору, разобралась с тем, как это делать… Что же мне не понравилось?.. Как на меня смотрели? Но это понятно, бедолаг раздели до исподнего… Смотрели… Взгляд… Ой, мамочка! А ведь в самом деле!
Обычно в гостях Повитуха общалась с младшим ключником, кто заведовал складами. Вот и в этот раз она быстро отловила нужного человека и озадачила его:
— Брат Готфри, будь любезен. Моих пристрой пока в большой келье. Выдай им кого посмышленее из монахинь, пусть расскажет, как обычно жизнь у нас устроена. Когда вставать, когда ложиться. Какие молитвы надо заучить, чтобы от зубов отскакивали. Ну, еще обед-ужин. Я завтра с утра домой, так что сегодня мы у тебя перекантуемся. Вот кошель, чтобы расходы покрыть. А я еще раз к Старцу схожу. Померещилось мне что-то, надо убедиться.
— Сделаю, сестра.
— Спасибо.
В кабинет Агнесса заходить не стала — просунула голову в приоткрытую щель и с порога спросила:
— Что, брат Питер, хреново все? У тебя взгляд уставший. Даже слишком уставший. А я, дурочка малолетняя, сразу и не поняла… Прибежала, щебетала, потом умотала по делам. А ты сидишь, словно пыльным мешком пришибленный…
Старик отложил в сторону очередной свиток и грустно кивнул:
— Да, замотался чуть-чуть. Как-то и не заметил — то одно, то другое… Но ничего, наши лекари мне уже и микстурки принесли, и просвирок напекли. Так что пара дней и нормально.
— Это хорошо, что принесли… Но еще встряхнуться надо. Чуть-чуть. Чтобы душа развернулась и стряхнула налипшее… У тебя та штука так и пылится в кладовке?
«Та» штука была эпичной. Почти сразу после того, как случился бардак, вместе с норманами в южные моря прогулялся весельчак и балагур Радо. Дюжие воины божились, что светловолосый боец из московитов. Только там рождались такие легкие на подъем и веселые безбашенные берсерки. Радо неплохо прогремел с ватагой по округе и через Царьград вернулся домой. Но успел познакомиться с братом Питером и подарил ему музыкальный инструмент — непонятную дубину с треугольным окованным железом основанием и натянутыми струнами. Этой штукой очень удобно было разной нечисти головы проламывать. Называлась дубина «балка-лайка» и занимала почетное место в кладовке. Увы, Старец не умел на ней играть и петь тоже стеснялся — в молодости явно какой-то гризли на ушах оттоптался. Но сейчас — это было не важно. Важно — чтобы на пару, да в удовольствие…
— Так. Значит, я народ пну, они к просвиркам вина принесут. Ты пока место освобождай. И мы за твое и Папское здоровье по паре чарок накатим.
Поняв, что просто так от непоседы не отделаться, старик попытался чуть-чуть снизить градус пафоса:
— Но я же почти здоров! Зачем за меня пить?
— Два раза за Папу накатывать — дурной тон. Хорошо, за него и за градоначальника Экса, чтобы ему задницу на сковороде поджарили хорошенько.
— Разве за такое пьют?
— Обязательно. Раз человека вилами затыкали, то надо традицию продолжить. И намекнуть рогатым ребятам снизу, чтобы повеселились, как следует.
Питер не стал продолжать скользкую тему, а попросил пять минут на завершение срочных дел. Он слишком хорошо знал гостью и понимал, что если уж она решила его развлечь, то проще потратить вечер на отдых, чем пытаться спровадить ее куда подальше. С Агнессы станется — утащить с собой в поход по злачным местам. И очнешься через месяц где-нибудь рядом с Утрехтом, оставив после себя полосу выжженной земли с подохшими монстрами.
— Пять минут. Да, мне этого хватит… Готфри! Где в вашей богадельне бочки с вином стоят⁈
— Матушка, а что это за звуки с колокольни в полночь летят?
— Я так понимаю, это госпожа Повитуха демонов отпугивает. Вместе с братом Питером.
— Да? Жуть какая… Хотя, если она и так умеет, то уж простую мелкую нечисть прибьет и не заметит.
Будущие монашки сгрудились вокруг старой Марты и крестились после каждого звука, долетавшего со двора.
Старец сидел сбоку от колокола и с чувством дергал то одну струну на «балка-лайка», то другую. Бздынь! — звенел иноземный инструмент. Агнесса пристроилась рядом и с воодушевлением надувала меха волынки. Играть она тоже не умела, но ей нравился сам процесс. Это когда до звона в ушах ты накачиваешь меха, затем сверху пристраиваешься тощей задницей и прижимаешь мелкие дырочки на трубках, заставляя шотландскую штуку орать, словно кастрированный бык.
Одновременно с музицированием парочка на два голоса выводила:
— Радуйся, Мария, благодати полная!
Выходило душевно. Благостный настрой поддерживал плотный ужин и по кувшину вина, выпитому певцами. Молитва разносилась над всей округой, заставляя проснувшихся горожан вздрагивать и вторить шепотом:
— Господи! Спаси и сохрани! Похоже, что-то нехорошее враг человеческий затевал, если так стараются в нашу защиту!
Утром Агнесса встала ближе к девяти часам. На удивление бодрая, веселая и жизнерадостная. Проверила, как там с трапезой у подчиненных, затем быстро нашла нужного человека и устроила допрос с пристрастием:
— Готфри, вот какого… Так, помню, в монастыре не выражовываемся… Но почему Старец в одиночку эту груду бумаг разбирает? Что, у него нет никого из помощников? Есть⁈ Ой, как интересно! И где эти козлища шляются? Что, по очень в