Агнесса решила, что пойдет к Джерри, самому младшему и менее всех остальных в этом— доме причастному к случившемуся в последние дни. Но сперва она найдет Джесс.
Джессика находилась в своей комнате; при появлении матери она, как показалось Агнессе, сжалась в ожидании продолжения бури.
— Мама, я переоделась…— пролепетала она, показывая на лежащее на полу перепачканное платье — подарок Орвила. — Я больше не буду есть пирожные на завтрак и пить шоколад…
В испуганных глазах дочери Агнесса прочитала продолжение: «Только не кричи на меня больше, не ругай меня! Пусть все будет как прежде!»
Агнесса тоже очень хотела этого.
— Джесси, доченька, иди ко мне! — позвала она, и тут же теплые, нежные руки обвились вокруг ее шеи. Агнесса закрыла лицо в пушистых волосах своей дочери. — Милая, прости меня! Я совсем не в себе сегодня!
— Ты заболела, мама? — спросила девочка, чуть отстранившись, чтобы видеть лицо матери.
Агнесса вздохнула.
— Да, что-то вроде того.
— Позови врача!
— Врач тут не поможет.
— А кто поможет? Я?
— Нет. Ни ты, ни папа. Никто. Только я сама. Но ты не волнуйся, дорогая. И не сердись на меня. Обещаешь?
— Я не сердилась, мама!
Джессика улыбнулась. Она всегда очень быстро оправлялась от огорчений; может быть, потому, что настоящих в ее жизни еще не было.
— А теперь, Джесс, обними меня крепко-крепко, хорошо?
Джессика засмеялась.
— Так?!
— Да. И обещай, что всегда будешь верить своей маме, всегда помнить, что я больше всех тебя люблю, больше, чем папа, больше, чем Рейчел, потому что на самом деле ты только моя!
Девочка кивала, не совсем понимая мать, но довольная тем, что жизнь вошла в прежнее русло.
— Я пойду, ладно? — сказала она потом. — Рейчел сказала, что Керби сегодня не ел. Я найду его.
— Подожди, дорогая, не убегай. Я сама разыщу Керби, а ты… С тобой хочет познакомиться один человек.
Джессика инстинктивно почувствовала в словах матери что-то особенное, необычное. В доме бывали гости, но никто не хотел знакомиться лично с нею, и ни о ком мать не говорила с таким непонятно-странным выражением лица, словно очень боялась и одновременно страстно желала чего-то.
— А кто это? — спросила девочка.
— Один мой давний знакомый. Он приехал совсем ненадолго. Поговори с ним, пожалуйста.
— О чем?
— Не знаю. Может, он сам тебя начнет расспрашивать. Расскажи о себе, что любишь делать, как живешь здесь…
— Он хороший? — осведомилась Джессика.
— Конечно, хороший, разве я стала бы знакомить тебя с плохим? Идем.
Агнесса взяла девочку за руку и повела в одну из комнат, где была обстановка, но никто не жил. Она была предназначена для приехавших в дом гостей.
— Где он? — спросила Джессика, увидев, что никого нет.
— Сейчас придет. Жди меня здесь.
Агнесса усадила дочь на диван и ушла, а Джессика, чувствуя таинственность происходящего, сидела смирно, напряженно глядя в закрывшуюся за матерью дверь.
Агнесса, явственно ощущая, как подгибаются ватные ноги, спустилась вниз, обошла дом…
Джек обрадовался ее появлению, она сразу поняла это, несмотря на то, что последние сутки он держался почти пренебрежительно по отношению к ней: не говорил ничего обидного, и уж тем более ничего обидного не делал, но… Он будто бы разгадал какую-то тайну и чувствовал себя выше их — так, по крайней мере, казалось Агнессе. Его не впустили в дом, хотя любого другого, кто спас бы жизнь ей или Орвилу, приняли бы как самого дорогого гостя, и она не знала, безразлично ему это или, напротив, он чувствует себя задетым и оскорбленным и ведет себя так, чтобы дать им понять: они унижают его от бессилия.
Но, поглядев ему в глаза, Агнесса подумала: «А может, ему просто все равно».
— Пойдем, Джек, — произнесла она.
Они вошли в дом. Джек изумленно оглядывал огромное пространство, невиданную роскошь. Когда-то один-единственный раз в жизни он был в богатом доме, сером особняке Аманды Митчелл, в ночь, когда они с Агнессой бежали из порта от местных головорезов и когда она согласилась уехать с ним, но даже серый особняк казался много беднее. Здесь же были такие высоченные потолки и окна, и широкая, покрытая ковром лестница, и хрустальные люстры, и сотни дорогих мелочей. Дворец, да и только! Джек никогда не видел дворцов.
«Золотое счастье! — подумал он. — Конечно, перед ним меркнет все».
Ослепленный великолепием, он очень удивился бы, если б узнал, что обстановка дома Орвила и Агнессы в сравнении с домами местных аристократов и богачей была относительно скромной.
— Ты, наверное, голоден, Джек, — тихо сказала Агнесса, — может…
Он рассмеялся с нескрываемой злобой и ответил:
— У меня плохие манеры, Агнес, мне нечего делать за вашим столом, но и до положения бродячей собаки, которой кидают куски, я тоже еще не опустился.
Они поднялись наверх, молча прошли по коридору, не встретив никого по пути, и Агнесса остановилась возле какой-то двери.
Она открыла ее.
— Входи, Джек.
В небольшой комнате в углу дивана сидело миниатюрное существо в светлом платье, не кукла, а настоящая маленькая девочка с очень серьезным личиком, с любопытством глядящая на них. Джек онемел от удивления, увидев ее; конечно, он сто раз до этого видел детей, и, хотя ни разу не общался с ними по-настоящему, они не казались ему необыкновенными, как этот ребенок. Честно говоря, он не сразу бы осмелился к ней подойти.
— Вот, Джесс, это и есть тот самый человек, — сказала Агнесса. Голос ее слегка дрожал. — А это моя дочь Джессика. Я оставлю вас ненадолго, — добавила она и поспешно вышла, закрыв за собой дверь. Джеку показалось, что она отвернулась, желая скрыть слезы.
В первые минуты он не двигался с места, но потом, опомнившись, сделал несколько шагов вперед, причем девочка при этом постепенно вжималась в спинку дивана.
— Так это ты — Джессика? — негромко произнес он, уставившись на нее во все глаза.
Она кивнула. Джек заметил, что девочка беспокойно смотрит на дверь, за которой скрылась Агнесса. Незнакомец не был похож ни на одного из тех мужчин, с которыми она когда-либо говорила: ни на знакомых Орвила, ни на слуг, работавших в доме; он принадлежал к какому-то третьему, не ведомому Джессике разряду людей, и хотя она, возможно, и не могла бы выразить это словами, чувство опасения, рожденное взглядом и обликом незнакомца, не оставляло ее.
— Не бойся меня. Я ведь не сделаю тебе ничего плохого, — как можно ласковее (от чего давно отвык) произнес Джек. Он улыбнулся ей довольно приветливо, и Джессика немного успокоилась.
Но все равно она продолжала молчать и вообще держалась очень скованно.
— Сколько тебе лет? — спросил Джек.
— Семь, — очень тихо ответила девочка.
Джек рассмеялся, услышав ее нежный голосок.
— Какой у тебя голос! — удивился он. — Ты мне кажешься ненастоящей!
— Я настоящая! — немедленно возразила Джессика, обретая свойственную ей уверенность. — Вы говорите, как Рей!
— Кто такой Рей?
— Мой кузен, папин племянник.
— Он обижает тебя?
— Раньше обижал, теперь нет.
— Теперь вы дружите?
— Нет, не дружим, просто не ссоримся больше. Если не ссоришься с человеком, то это не значит, что дружишь с ним.
— Да, пожалуй, так.
Джек поразился, что ребенок рассуждает о жизни и делает какие-то выводы, он не подозревал, что Джессика в ее возрасте давно не несмышленыш, а о многом уже имеет свое мнение и в чем-то главном — сформировалась как личность.
— Ас кем ты дружишь? — спросил он, заинтересовавшись.
На его счастье, Джессика была разговорчива.
— С Рейчел, это наша кухарка, с Лизой и Полли, с Джерри, моим братиком, хотя он еще маленький. Осенью я пойду в школу, там у меня будет много подружек.
— В школу? Будешь учиться читать и писать?
— Нет! — засмеялась Джессика. — Я давно умею. У меня очень много книг. А в школе… Я просто буду учиться дальше.
— А на рояле ты тоже играешь? — Джек вспомнил, как играла Агнесса на приисковом стареньком пианино. Играла и мечтала о настоящем рояле. Она всегда мечтала о настоящем и самом лучшем. Самое лучшее она получила. Что касается настоящего — тут Джек не был уверен.
— Учусь. Но мне не нравится играть гаммы. Я люблю рисовать, кататься на Бадди.
— Бадди?
— Да это пони, такая маленькая лошадка. Папа мне подарил.
— Любишь лошадей?
— Люблю. И собак.
— И собак… Я тоже. Когда-то я объезжал лошадей.
— Да? Интересно! Расскажите.
— Конечно, когда-нибудь расскажу…
Тут дверь распахнулась, и вошел запыхавшийся Керби.
— Керби! — воскликнула Джессика. — не кусается, — предупредила она гостя, но, к ее удивлению, пес положил голову на колени незнакомца и с бесконечной преданностью и любовью стал смотреть в его глаза. Никогда и ни с кем, кроме, пожалуй, Агнессы, Керби не вел себя так, но даже с Агнессой было иначе: они были на равных, повелительницей пес ее не считал.
Джессика выглядела озадаченной.
— Вы ему понравились, — сказала она. — Значит, вы и вправду хороший?
— Хороший?
— Мама так сказала.
Джек улыбнулся.
— Вот как? А ты очень любишь маму?
— Очень. И папу. Мои мама и папа — самые лучшие.
— А я тебе нравлюсь?
Джессика растерялась от такого вопроса; хотя испуг от знакомства с новым человеком прошел, и она заинтересовалась собеседником, он был явно не из тех людей, которые сразу внушают симпатию и доверие.
Джек смотрел на ребенка. Он вспомнил, что Агнесса говорила, будто девочка похожа на него. Да, пожалуй. Нетрудно было заметить то, что бросалось в глаза. И она совсем не заносчивая; напротив, очень общительная и простая.
— Вы будете у нас работать? — спросила Джессика, желая выяснить, с какой же все-таки целью он прибыл в их дом. Не затем же, в конце концов, чтобы только увидеть ее!
— Нет. Я просто хорошо знаю твою маму… знал, вернее. — Он еще раз внимательно вгляделся в черты Джессики и добавил, искренне пораженный своим открытием:— Какие у тебя глаза! Вот уж никогда не подумал бы, что бывает такое…