Агнесса почти не слушала, сидела, прикрыв рукою глаза. Да или нет, ехать ли туда еще раз, рисковать ли опять, взять ли на душу такой грех? Но, попытавшись один раз что-то узнать, увидеть или услышать, она не могла устоять перед искушением сделать это снова.
— Мама, у тебя голова болит? — спросила Джессика, внезапно обрывая рассказ: она заметила, что мать ее не слушает.
— Нет, милая. Извини. — Агнесса очнулась, — Впрочем, я действительно неважно себя чувствую.
Она испугалась проницательного взгляда светлых глаз дочери, хотя и знала, что Джессика ничего заподозрить не может. «Но ведь пройдет совсем немного времени, всего несколько лет, и она будет все понимать», — почему-то подумала женщина.
— Знаешь, Джесс, я иногда боюсь тебя, — призналась она, и глаза девочки округлились.
— Мама…— обескураженно произнесла она. — Почему?..
— Я боюсь… нет, не тебя, конечно, а того, что внезапно придет момент, когда мы в чем-то важном не поймем друг друга, или я не смогу тебе что-то объяснить. Ты уже во многом другая. Попала в иной мир, дружишь с Дженнифер Хейфорд… Кто знает, что все это будет значить для тебя? Мир людских ценностей очень неоднозначен.
— Дженни — моя подруга, она хорошая, — проговорила Джессика.
— Понятно. А ты помнишь своих старых подруг, Эмму и Тину? Стала бы ты с ними теперь дружить?
Джессика растерянно пожала плечами.
— Мы давно не виделись…
— В твоей школе не учатся бедные дети. Только такие, как Дженни. Но на свете далеко не все имеют то, что имеет она.
— Я не знаю, было бы мне интересно с Тиной и Эммой или нет, — сказала Джессика, продолжая начатую мысль. — Дженни умная, много знает, а они… И у Дженни много всего есть, ты права, мама.
— Да… А помнишь, твой отец подарил тебе куклу Лолиту, еще тогда, когда мы были бедными (Агнесса впервые, пожалуй, сама напомнила дочери о тех временах), а у тебя была кукла Нора, которую ты очень любила, старая кукла, и ты сразу захотела сделать ее служанкой Лолиты?
— Ты тогда не велела мне…— Джессика задумалась.
— Да, — кивнула Агнесса. — Хотя, возможно, все старое, плохое, некрасивое должно забываться, когда появляется другое — лучшее. Может, это и так. Нам повезло, а раньше… я всегда боялась, что когда-нибудь ты упрекнешь меня в том, что я не сумела дать тебе настоящую, светлую жизнь, такую, какой ты, к счастью, живешь теперь.
— Разве ты была виновата в том, что мы были бедными? — удивилась Джессика.
— В какой-то степени — да.
— Почему?
Агнесса печально улыбнулась.
— Мы поговорим с тобой об этом… когда-нибудь потом, когда ты подрастешь.
Джессика с серьезным видом молчала, а Агнесса вдруг подумала о том, что почти понимает свою мать Аманду. Да и она сама теперь желала бы, чтобы дочь ее выросла и провела жизнь в благополучии, была настоящей леди, чтобы ее не коснулись ненужные трудности, страдания и нужда. Правда, Аманда думала в первую очередь, может быть, о собственной персоне, но… все равно, даже если и так, ей, Агнессе, не надо повторять чужих ошибок, не надо идти на поводу у своих желаний, когда, возможно, на карту поставлена судьба самых дорогих для нее существ и Джерри, детей.
— А все-таки в тебе, Джесси, есть что-то такое… Вот ты дружишь с Рейчел, а она ведь совсем простая женщина, кухарка, не думаю, что она так уж много знает! А ты находишь какой-то интерес в общении с ней.
— Рейчел, она… она не много знает, но она… понимает, мама! И потом я ее просто люблю, понимаешь? А вот папа, он знает много, и понимает меня, поэтому с ним еще интереснее!
— А я? — грустно спросила Агнесса.
Джессика внимательно посмотрела на нее и ответила очень просто:
— Ты моя мама.
Агнесса улыбнулась.
— Поняла. Скажи, а вот если бы я совершила плохой поступок, ты бы простила меня, Джесс?
— Ты бы не могла.
— Ну а если бы? Представь себе такое! — настаивала Агнесса.
Девочка мотнула головой.
— Нет! — Но потом, уступая, сказала: — Простила бы, конечно.
— Почему?
— Ты моя мама, — опять повторила Джессика и засмеялась, а Агнесса следом.
— Ты, верно, умнее меня! — заметила она. — А раз так, позволь задать тебе вопрос (Девочка серьезно кивнула) : — А папа бы меня простил?
Джессика, проникнутая важностью своей миссии, долго молчала, размышляя, как бы ответить получше, и сказал наконец: — И папа бы тоже простил, он просто не смог бы не простить. Он тебя очень любит, мамочка!
В тот день стояла чудесная погода: синее-синее небо и ослепительно-яркое, совсем не осеннее солнце над головой. Орвил уехал по делам, а Агнесса заканчивала свой туалет. Она оделась так скромно, как только позволял гардероб, положила в сумочку деньги (в карманных расходах Орвил ее не ограничивал никогда), потом позвала Френсин.
— Френсин, — сказала она, глядя на нее пристально и с решимостью. — Девушка сразу поняла свою собственную важность в этом таинственном деле. — Вот, возьми это. — Агнесса протянула запечатанный конверт, — Если вдруг случится такое, что я не вернусь домой к вечеру, отдашь его мистеру Лембу. Но не раньше. И никому об этом не говори, поняла?
— Да, мэм!
Агнесса ничего больше не добавила и вышла вниз к уже поджидавшей ее Джессике. Она была уверена в молчании Френсин и… все. Остальное, то, что ждало ее сегодня, представлялось неопределенным, точно горизонт в тумане: не пустота, не мираж, но нечто неведомое.
Она вновь проделала прежний путь, решив не ждать Молли, а все выяснить самой. Второй раз оказалось проще: преграда вступления в чужой мир была уничтожена первым посещением.
Сегодня ей везло: даже Молли удалось застать на месте. Долговязая худая девчонка, она не совсем соответствовала описанию Френсин, по крайней мере, была причесана и одета аккуратно, хотя манеры у нее действительно не отличались изысканностью, а под глазами залегла подозрительная синева.
— Ну и что? — с явным вызовом произнесла она в ответ на вопрос Агнессы о записке. — Да, приносила. Меня попросили!
— А почему тот, кто написал записку, не принес ее сам?
Девушка смерила женщину взглядом, говорившим: «Ах, так это ты та самая Агнесса? Очень интересно!» И сказала:
— А вы спросите, у него!
Агнесса облизнула губы в странном волнении и произнесла тоже несколько раздраженно, задетая наглой самоуверенностью юной девицы:
— Он что, у себя?
Молли усмехнулась.
— Наверное. Вчера, или нет, даже позавчера, был у себя… И вряд ли ушел! — А потом, не сдержавшись, добавила: — Что-то вы не очень спешили, мадам, я бы на вашем месте поторопилась!
Кровь бросилась Агнессе в лицо; она собиралась ответить резко, но промолчала, а старуха, наблюдавшая эту сцепу, прикрикнула:
— Молли, глупая ты девчонка, прикуси язык!
Девушка презрительно повела плечом и, приоткрыв соседнюю дверь, вышла из помещения.
Агнесса поднялась наверх, оставив в одиночестве старуху; прошла по коридору до крайней двери и постучала негромко. Никто не ответил, тогда Агнесса толкнула дверь, и та поддалась. Она шагнула внутрь, в небольшую комнату с единственным маленьким оконцем, и знакомый, но в то же время странно изменившийся голос спросил:
— Это ты, Молли?
— Нет, это я, Агнес! — ответила Агнесса.
Она сделала еще один шаг и получила возможность увидеть все, что хотела увидеть. В комнате стояла грубая старая мебель, всего несколько предметов — стол, стул и кровать; помещение не освещалось ничем, кроме пробивающегося сквозь грязное оконце солнечного света; пол, стены, потолок были черны и голы. Единственный обитатель комнаты лежал на кровати; когда он повернул к Агнессе свое лицо, она вздрогнула и остановилась. Если б она видела этого человека год назад, когда он скрывался от погони в лесах и болотах в компании двух таких же существ, она бы не так испугалась сейчас; тогда она просто поняла бы, что к нему вернулся прошлогодний облик, вернулся за одним исключением: в глазах того человека была безумная злоба, отчаяние и страх, в глазах этого — почти ничего.
Джек ничего не сказал, он не двигался и лишь смотрел на нее из-под полуприкрытых век. Дыхание его было прерывистым и тяжелым.
Агнесса не заметила в комнате никаких следов еды, ни крошки; кувшин для воды тоже был пуст.
— Господи, Джек, что случилось? — в отчаянии прошептала она, подходя ближе. — Тебе плохо?
Он молчал, отчужденно глядя на нее, как на незнакомку. Агнессе стало страшно: она никогда не видела его таким.
— Почему ты такой худой? Ты что-нибудь ешь?
— Нет, — ответил он наконец, с большим трудом ворочая языком, — мне не хочется… Агнес, принеси мне воды… Молли не заходила сегодня, а я почти не встаю…
— Да-да, сейчас! — Агнесса схватила посудину и выбежала за дверь.
Она наполнила внизу кувшин, принесла в комнату и поддерживала голову Джека, пока он жадно пил.
— Что с тобой? — повторила она, чувствуя жар, исходящий от его тела, — давно ты заболел?
— Не помню. Кажется, давно…
— Тебе надо в больницу, — сказала Агнесса, присаживаясь рядом и положив прохладную ладонь на его лоб, — или давай я хотя бы позову врача!
Лицо Джека исказилось страхом.
— Нет, — выдавил он, — я не хочу опять попасть в тюрьму!
— Что ты, Джекки, кто же желает этого, но ведь я даже не знаю, чем ты болен, как помочь тебе! — чуть не плача, взмолилась женщина. Она смотрела на него с содроганием… Как он бедно одет, как ужасно выглядит — воспаленные глаза, нездоровый цвет исхудавшего лица, бледные губы, волосы, спутанные и грязные!.. Рваные серые тряпки служили ему простынями.
«Господи! — подумала она. — Это на моей совести: я не должна была такого допустить!»
— Чем бы я ни был болен, я поправлюсь, если ты хочешь этого, Агнес… Если ты… будешь ко мне приходить.
— Конечно, я хочу этого, Джекки! И я обещаю приходить так часто, как только смогу. Я куплю лекарства, принесу тебе поесть, я все-все для тебя сделаю! Тебе нужно было давно уже послать за мной! — мягко проговорила она. — Я бы обязательно пришла, если бы узнала, что тебе требуется помощь!