ий, кроме разве что обволакивающей мягкости водных объятий, — не представляла себе, что он видит сотни жемчужно-белых пузырьков, будто нанизанных друг на друга и проходящих сквозь толщу зеленовато-синих тяжелых волн; не ведала, что он слышит как бы отдаленный гул приближающихся сил Вселенной, которая сулит то ли вечную жизнь, то ли вечную смерть. И не знала, что же ждет его потом; возможно, покой и — наконец — свобода.
Но она чувствовала, что можно бесконечно терять и всегда находить снова.
И уже не ощущала враждебности по отношению к тому, кто еще только начинал жить внутри ее собственной жизни.
Стоял полуденный зной, и, несмотря на распахнутые настежь окна, в помещении полицейского участка Санта-Каролины было так душно и жарко, как в пекле ада.
— Слушай, Билл, может, не будем вписывать имя дамочки в рапорт? У нее могут быть неприятности! — сказал один полицейский другому, входя в открытую дверь маленькой комнаты.
Сидящий за столом поднял голову от бумаг, а первый продолжал:
— Ей и так стало плохо, когда я ответил, что он, по всей видимости, утонул, хотя мы пока еще не нашли тело Я позвал доктора, он сказал — у нее сильное нервное потрясение, да она, кроме всего прочего, еще и беременна. Думаю, от ее показаний мало толку, тут и без них все ясно.
— Где она сейчас?
— В кабинете.
— Может, у нее есть родственники — пусть приедут за ней!
— Говорит, никого.
— Кстати, — сидящий отложил перо, — мне сказали, тело могло попасть между скал — там подводные лабиринты. Если туда затянуло — не достать.
Первый махнул рукой.
— Да ничего! Все равно запишешь «при попытке к бегству». Это опасный преступник. — Он улыбнулся. — Так что надейся на повышение. Ты ведь попал в него?
— Похоже. Не думаю, что ему удалось выплыть… Ладно, скажи кому-нибудь, пусть проводит ее домой. Это же действительно ее дом?
— Да, бумаги в порядке. Миссис Лемб из Вирджинии.
— Она замужем?!
— Да. А с этим типом давно жила, соседи показали.
— Вот, черт возьми, женщины, а? — усмехнулся второй и, обменявшись с первым понимающим взглядом, продолжал писать.
ГЛАВА X
По весенним улицам городка Санта-Роза неторопливо катился открытый наемный экипаж. Он долго колесил по окраине, мексиканским кварталам и центру, пока не въехал наконец в один из неприметных чистеньких переулков с двухэтажными белыми домами под красной черепицей, огороженными витыми чугунными решетками. Здесь было много клумб, уже оживающих яркими цветами в преддверии лета.
Прилично одетый мужчина лет тридцати на вид, единственный пассажир кареты, сошел с нее и тронул кольцо калитки.
Пожилая негритянка в белом фартуке, подметавшая двор, выпрямилась и с удивлением смотрела на него — явно прибывшего издалека.
Он подошел нелегким шагом — точно сомневаясь, двигался к тайной неизвестности, и что-то негромко спросил. Негритянка покачала головой, потом махнула рукою в сторону дома.
— Да, здесь живет одна бедная (мужчина понял — не в смысле денег) одинокая женщина, но у нее совсем другая фамилия.
— Все равно, я пройду, мэм?
— Да, пожалуйста. Она как раз сейчас дома.
Мужчина прошел к крыльцу, попутно окидывая взором жалюзи на окнах, поднялся по узенькой лесенке наверх и постучался в единственную дверь без номера и таблички.
Сердце забилось против воли, когда в ответ изнутри послышалось движение, и прошуршали шаги. Дверь приоткрылась.
— Агнесса!
— Орвил?! — Она отступила. — Входи…
Он вошел, на ходу осматривая скромное жилище, потом перевел взгляд на женщину.
Агнесса… Прошло больше года с тех пор, как он в последний раз видел ее, и теперь она стояла перед ним — худая, бледная, вся какая-то осунувшаяся и подурневшая, точно из нее ушли жизненные соки. Серо-коричневое миткалевое платье с черным пояском облегало ее фигуру, длинные волосы, заплетенные в косы, были убраны назад, и глаза были как-то по-особому ровно и обнаженно печальны, точно чувство это стало сутью ее теперешней жизни. Она опустила тонкие, еще больше, казалось, похудевшие руки и молчала, глядя на него, и он не понимал, рада она или нет его видеть, чувствует ли неловкость или что-то еще.
Орвил… Отпечаток событий прошедшего года лег на его лицо, он почти не изменился и в то же время стал старше — ровно на пережитое. Он смотрел на нее серьезно и спокойно.
В комнате стоял аромат жизни: запах цветущих яблоневых веток в кувшине на окне, веяние тепла и еще чего-то сладковато-мягкого, душистого. Было чисто, уютно; из вещей только самое необходимое.
В белой колыбели у окна спал ребенок месяцев трех от роду. Лицо Агнессы, заметившей взгляд Орвила, чуть-чуть порозовело.
— У тебя ребенок, Агнесса? Помнится, ты не хотела больше детей! — сказал Орвил, хотя на самом деле то, что он увидел, не явилось неожиданностью: Филлис, от которой он и узнал адрес в Санта-Розе, сказала ему, наверное, желая предупредить еще один удар.
— Да, — ответила женщина, — не хотела. Но ребенок родился, и я должна заботиться о нем.
Потом спросила:
— Как ты узнал, где я, Орвил? Филлис сказала? Я же просила ее не сообщать никому…
— Ты жила все это время здесь? — проговорил Орвил, не отвечая на вопрос.
— Да. Филлис присылала мне деньги, от нее я узнавала кое-что… о вас.
— Мне стоило труда найти тебя, — сказал он и, прежде чем она успела что-либо произнести, добавил: — Я не стал бы делать этого, но рядом со мной были те, кто очень желал твоего возвращения.
В глазах Агнессы блеснуло что-то, а ему уже показалось было, что она разучилась и смеяться, и плакать.
— Джерри, Джессика, Рей, все остальные — как они?
— Тебя это интересует? — сказал Орвил, но потом ответил: — Неплохо. Старшие дети учатся, Джессика так же рисует — в основном, твои портреты. — Он слегка усмехнулся, но тут же добавил серьезно: — И ей по-прежнему предвещают большое будущее. Что еще сказать? Джерри ты уже, наверное, не узнаешь!
Агнесса вздрогнула, словно от удара, а Орвил продолжил:
— Полли вышла замуж, и у Лизеллы есть жених; обе по-прежнему служат и будут служить в нашем доме, как и все остальные. Керби жив, хотя совсем плохо видит. Да, у меня есть несколько писем от твоей матери и от служанки Терри.
— Она… моя мать… знает?
— Да, Агнесса. Не мог же я всю жизнь всем лгать! Конечно, она не обрадовалась, а вот Терри, кажется, хотела приехать к тебе сюда или… Ты не собираешься в Вирджинию?
Агнесса молчала, и Орвилу казалось — он догадался, о чем она думает. Но город был полон слухами год назад, а теперь интерес к этой истории, похоже, был потерян, хотя, может, не навсегда.
Взгляд Орвила вновь упал на колыбель — трудно было придумать более явное доказательство вины и измены!
— Надеюсь, он не Лемб? — спросил Орвил.
— Митчелл, — тяжело произнесла Агнесса. — Джек.
Уголки губ Орвила непроизвольно дрогнули в жестковатой усмешке. Он не сдержался.
— Даже так? В таком случае, ты все же осталась с кем хотела. — И добавил:— Я слышал, тело так и не нашли? Быть может, он еще вернется к тебе, как и в прошлый раз!
Агнесса промолчала.
Орвил не подошел взглянуть на мальчика, хотя ему и хотелось: издали ему показалось, что у ребенка зеленые глаза. Сын Джека и его, Орвила Лемба, сын — братья! Он не успел осознать до конца и дать себе ответ на вопрос, что же, собственно, в этом ужасного, но ему хотелось крикнуть стоявшей рядом женщине: «Что ты наделала, Агнесса!»
— Вероятно, тебе очень хотелось произвести на свет хотя бы одного ребенка, который вырос бы незаконнорожденным!
— Да, — сказала Агнесса, неподвижно глядя в пустоту, — вряд ли он сможет когда-нибудь меня понять… Ты думаешь, он будет несчастным?
— Не знаю. Надо надеяться, что нет. А насчет объяснений… Просто скажи ему, что очень сильно любила его отца, и он тебя поймет!
Агнесса, сцепив руки, прошлась по комнате.
— Зачем ты приехал, Орвил? — спросила она, глядя ему прямо в глаза, хотя это и было, наверное, нелегко.
Он ответил коротко:
— За тобой.
— Я не смогу жить в Вирджинии — и, тем более, приживалкой в доме, где когда-то была хозяйкой!
Орвил удивился неожиданности таких слов, как и зеленой искре, внезапно вспыхнувшей в ее навек, казалось бы, потускневших глазах, и произнес терпеливо:
— Ты неправильно меня поняла, Агнесса, — ты не будешь жить в моем (он сделал ударение на последнем слове) доме, у тебя будет свой. В пригороде Вирджинии — там тебя никто не побеспокоит. Сможешь нанять прислугу, приобрести все необходимое.
— Неужели я еще на что-то имею право? — спросила она с выражением, которое напомнило Орвилу о прежних временах.
— По документам ты до сих пор моя жена, — сухо произнес Орвил.
— Ты, наверное, захочешь развестись со мной?
— Пока я не думал об этом.
Он хотел еще сказать, что желает избежать новой волны слухов, но промолчал.
— Я смогу взять детей к себе?
— Нет. Насчет Джессики ты, конечно, можешь настаивать, но я бы не советовал — ради ее же будущего. Признаюсь, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы перед нею не закрылись двери домов ее подруг — Хейфордов и прочих, вообще, чтобы имя семьи Лемб осталось чистым! А Джессике и так довелось пережить не по возрасту много. Сына, разумеется, тем более оставлю при себе. Но я устрою так, что ты сможешь видеться с ними.
Превозмогая душевную боль, Агнесса произнесла:
— Спасибо, Орвил. Ты тоже перенес немало… из-за меня! Я не хотела ничего подобного — ни для кого. Так получилось, прости!
По лицу его пробежала тень.
— Не стоит об этом. Лучше собирайся. Я много времени потратил на дорогу — пора возвращаться.
Ребенок подал голос, и Агнесса взяла своего сына на руки. Орвил почему-то вспомнил, какое у нее было лицо, когда она вот так же держала Джерри: взволнованно-радостное, воодушевленное, с нежным румянцем и сияющими глазами, а теперь — такое бледное, с выражением усталости и разочарования в жизни. И в этот момент ему стало жаль Агнессу, хотя прежде, с тех пор, как все началось, он ее не жалел.