— Так оно обычно и бывает, — сказал Руми. — Только шум гонит тигра к охотнику.
— Может, он это знает, — сказал я, — и потому никуда не пойдет. А они больше, чем я себе представлял. Тигры то есть.
— Сядь, — велел Джошуа.
— Прошу прощения?
— Верь мне. Помнишь кобру?
Я кивнул Руми и жестами убедил его сесть, а тигр тем временем весь подобрался, напряг задние лапы, как бы готовясь прыгнуть. Вообще-то он и собирался это сделать. Едва первый из наших преследователей вырвался на полянку, тигр скакнул и проплыл у нас над головами с зазором в пол человеческого роста. Приземлился на первых двоих, что высунулись из травы, сокрушив их огромными передними лапами, а затем ободрал им все спины, оттолкнувшись для следующего прыжка. Потом я только видел, как по небу разбегаются наконечники копий, —охотники… ну, в общем, сами понимаете. Орали мужчины, орала женщина, орал тигр и, ковыляя к дороге, орали те два бедолаги, на которых тигр приземлился.
Руми перевел взгляд с мертвого оленя на Джошуа, на меня, на мертвого оленя, на Джошуа, и глаза его стали еще больше.
— Я глубоко тронут и вечно благодарен тебе за твою духовную близость с тигром, но это его олень, и, похоже, он еще не закончил трапезу, а потому, быть может…
Джошуа встал.
— Веди.
— Но я не знаю куда.
— Только не туда. — Я ткнул в общем направлении орущих плохих парней.
Руми вывел нас к другой дороге, и по ней мы дошли до его жилища.
— Это яма, — сказал я.
— Не так уж плохо, — озираясь, сказал Джошуа. Поблизости располагались другие ямы. И в них жили люди.
— Ты живешь в яме, — сказал я.
— Эй, чего наехал? — возмутился Джошуа. — Он нам жизнь спас.
— Яма скромная, зато своя, — сказал Руми. — Чувствуйте себя как дома.
Я осмотрелся. Яму вытесали в песчанике — глубиной по плечи, а ширины еле хватало, чтобы перевернуть в яме корову. Как я понял впоследствии, это и есть главная мера здешнего домостроения. В яме не было ничего, кроме одного-единственного камня высотой по колено.
— Садитесь, пожалуйста. Можете расположиться на камне, — пригласил Руми.
Джошуа улыбнулся и сел на камень. Сам Руми устроился на дне, прямо в черной слякоти.
— Садитесь, прошу вас. — Он показал на грязь рядом с собой. — Простите меня. Мы можем позволить себе лишь один камень.
Садиться я не стал.
— Руми, ты живешь в яме! — Я не мог снова не привлечь его внимание к этому обстоятельству.
— Это правда. А у вас в стране где неприкасаемые живут?
— Неприкасаемые?
— Да, нижайшие из низких. Мразь земли. Подонки общества. Никто из высших каст не может признать, что я существую. Я неприкасаемый.
— Так не удивительно. Ты живешь в копаной яме.
— Нет, — вмешался Джошуа. — Он живет в яме, потому что он неприкасаемый, а не наоборот. Если б даже он жил во дворце, он бы все равно остался неприкасаемым. Верно я говорю, Руми?
— Ага, щас он возьмет и там поселится, — не выдержал я. Извините, конечно, но… парень жил в яме.
— Тут стало просторнее после того, как у меня умерли жена и большинство детей, — сказал Руми. — До сегодня оставалась еще Витра, моя младшенькая, но теперь и ее нет. Если хотите погостить, места много.
Джошуа возложил руку на костлявое плечо Руми, и я увидел, как действует божественное касание: вся боль испарилась с лица неприкасаемого, точно роса под жаркими лучами солнца. Я стоял рядом и варился в собственной низости.
— Что случилось с Витрой? — спросил Джошуа.
— Ее пришли и забрали брахманы — в жертву на пиршестве в честь богини Кали. Я как раз ходил ее искать, когда вас увидел. Они забирают детей и мужчин, преступников, неприкасаемых и иностранцев. И вас бы забрали, а послезавтра поднесли бы ваши головы Кали.
— Так твоя дочь не умерла? — уточнил я.
— Ее продержат до полуночи перед праздником, а затем вместе с другими детьми зарежут на деревянном слоне Кали.
— Я схожу к этим брахманам и попрошу вернуть твою дочь, — сказал Джошуа.
— Они и тебя убьют. Витру я потерял, ее теперь от гибели даже твой тигр не спасет.
— Руми, — сказал я. — Посмотри на меня, я тебя очень прошу. Объясни: брахманы, Кали, слоны, всё. Медленно. Так, будто я бестолочь.
— Можно подумать, для этого фантазия требуется, — вставил Джошуа, явно нарушая мое подразумеваемое, хоть и не выраженное в недвусмысленной форме авторское право на сарказм. (Ну да, у нас в номере есть канал Судебного Телевидения, а что?)
— Есть четыре касты, — начал Руми. — Брахманы — жрецы, кшатрии — воины, вайшьи — крестьяне или торговцы и шудры — работяги. Еще множество подкаст, но эти четыре — главные. Человек рождается в какой-то касте и остается в ней, пока не умрет, а перерождается в касте повыше или пониже, в зависимости от своей кармы, иначе говоря — всех своих действий в прежней жизни.
— Мы про карму знаем, — перебил я. — Мы буддистские монахи.
— Еретики! — прошипел Руми.
— Ну, укуси меня, лупоглазый бурый доходяга, — ответствовал я.
— Сам ты бурый доходяга!
— Нет, ты бурый доходяга!
— Нет, это ты бурый доходяга!
— Мы все тут — бурые доходяги, — помирил нас Джошуа.
— Ага, только он — лупоглазый.
— А ты — еретик.
— Сам еретик!
— Нет, ты еретик.
— Мы все тут — бурые доходяги-еретики, — сказал Джошуа, опять восстанавливая мир.
— Еще бы мне не быть доходягой, — сказал я. — Поживи шесть лет на одном чае с холодным рисом, а тут во всей стране говядины ни ошметка не найдешь.
— Ты ешь говядину? Еретик! — возопил Руми.
— Хватит! — заорал Джошуа.
— Никому не позволено есть корову. Коровы — реинкарнации душ на пути к следующей жизни.
— Святая нетель! — ахнул Джошуа.
— А я что говорю?
Джош помотал головой, будто стараясь привести в порядок перепутавшиеся мысли.
— Ты сказал, что каст четыре, но неприкасаемых не назвал.
— Хариджаны, или неприкасаемые, не имеют касты. Мы — нижайшие из низших. Мы можем прожить множества жизней, пока не поднимемся до уровня коровы, и только после этого есть надежда перейти в касту повыше. Затем, если следовать нашей дхарме, нашему долгу уже в этой, более высокой касте, мы можем слиться с Брахмой, универсальным духом всего. Неужели вы этого не знали? Вы что — в пещере жили?
Я уже собирался было указать Руми: он не в том положении, чтобы критиковать нашу прежнюю жилплощадь, но Джошуа дал знак, что тему следует замять. Поэтому я спросил:
— Так, значит, в кастовой системе ты ниже коровы? — Да.
— И эти самые брахманы коровою побрезгуют, но заберут у тебя дочь и убьют ее ради своей богини?
— А потом съедят. — Руми повесил голову. — В полночь перед пиршеством ее с другими детишками выведут и привяжут к деревянным слонам. Всем детям отрежут пальчики и по одному раздадут главам брахманских семей. Кровь ее соберут в чашу, и все члены семьи сделают по глоточку. Палец могут съесть или закопать на удачу. А потом всех детишек на этих деревянных слонах изрубят в крошево.
— Как они могут? — вымолвил Джошуа.
— Еще как могут. Калипоклонники могут делать все, что им заблагорассудится. Это же их город — Ка-лигхат.[4] Я потерял мою маленькую Витру. Остается лишь молиться, чтобы она реинкарнировалась на уровень повыше.
Джошуа похлопал неприкасаемого по руке. — А почему ты назвал Шмяка еретиком, когда он сказал, что мы буддистские монахи?
— Потому что этот ваш Гаутама утверждал, что может с любого уровня идти и сливаться с Брахманом, не отрабатывая дхармы. А это — ересь.
— Но ведь так тебе же лучше, нет? Ты же в самом низу лестницы.
— Нельзя верить в то, во что не веришь, — отвечал Руми. — Я — неприкасаемый, ибо так диктует моя карма.
— Ну да, — опять не выдержал я. — Нет смысла несколько часов сидеть под деревом бодхи, если того же можно добиться несколькими тысячами лет жизни в яме.
— Разумеется — если не принимать во внимание тот факт, что он гой и в любом случае будет терпеть вечные муки, — сказал Джош.
— Ага, этого мы вообще не касаемся.
— Но дочь мы тебе все равно вернем, — заключил Джошуа.
Джошу хотелось немедля ворваться в Калигхат и потребовать возвращения дочери Руми и освобождения остальных заложников во имя всего доброго и нужного. У Джоша на все одно решение: вперед, с праведным негодованием. Однако этому свое время, как свое время коварству и пагубе (Псалтирь-девять, или типа того). Путем безупречной логики мне удалось склонить его к иному плану:
— Джош, неужели Вегемиты разгромили Мармитов[5] приступом, требуя справедливости под острием меча? По-моему, нисколько. Эти брахманы отрезают и едят детские пальчики. Я знаю, что заповеди про отрезание пальцев нет, Джош, но все равно у меня такое чувство, что эти люди мыслят как-то иначе. Будда у них еретик, а ведь он был их принцем. Как, по-твоему, они отнесутся к бурому доходяге, который утверждает, что он Сын Божий, а сам даже не живет в их округе?
— Верно подмечено. Однако ребенка-то все равно нужно спасать.
— Конечно. — Как?
— Крайней подлостью.
— Тогда начальник — ты.
— Во-первых, нам следует ознакомиться с городом и храмом, где приносят жертвы.
Джошуа почесал в затылке. Волосы у него почти отросли, но все равно были коротковаты.
— Вегемиты разгромили Мармитов?
— Да. Книга Экскреций, глава три, стих шесть.
— Не помню такой. Надо бы освежить в памяти Тору.
Статую Кали над алтарем вырезали из черного камня, и ростом она была в десять мужчин. На шее богини висело ожерелье черепов, а чресла перепоясывались связкой отрубленных человеческих рук. Из пасти торчала пила острейших клыков, изнутри лился поток свежей крови. Даже ногти на ногах у нее загибались ужасными лезвиями, а самими ногами она попирала высеченные в камне кучи сплетенных корчащихся трупов. У Кали имелось четыре руки: в одной — беспощадный карающий меч, другой она за волосы держала отрубленную голову, третьей, согнутой, как бы подманивала жертвы к своему темному алтарю изжития, куда всем нам суждено попасть. И четвертая рука указывала вниз, как бы подчеркивая опоясанные руками бедра и задавая