— Это не написано. Где такое написано?
— Амфибии, глава пять, стих семь.
— Нет в Писании никаких, блин, Амфибий!
— А жабья чума? Ха! Попался?
— Скажи, тебе давно в ухо не перепадало?
— Я тебя умоляю. Ты не можешь никого ударить — ты должен быть в тотальном мире со всеми тварями Божьими, чтобы обрести Искру с Чудо-Фитильком.
— Божественную Искру, во-первых.
— Какая раз… аи! Великолепно — и что мне теперь делать? Заехать Мессии в рыло?
— Подставить другую щеку. Валяй, подставляй.
Как я уже сказал, начался просвещенный обмен святыми и древними учениями.
«Камасутра» гласит:
Когда женщина вплетает мизинцы своих ног в волосы подмышками у мужчины, а мужчина скачет на одной ноге, поддерживая женщину на своем лингаме и маслобойке, достигнутая позиция называется «Носорог, Балансирующий Пончиком с Джемом».
— Что такое «пончик с джемом»? — спросил Джошуа.
— Не знаю. Ведический термин, смысл которого утрачен во тьме веков, но, говорят, он обладает великим значением для хранителей закона.
— А-а.
«Катха Упанишад» гласит: Живые чувства выше мертвой материи, ум выше чувств, разум выше ума, а душа еще выше, чем разум.
— А это еще что за хрень?
— Над этим нужно думать, но означает оно, что во всех нас есть нечто вечное.
— Великолепно. А что с парнями, которые спят на гвоздях?
— Йог должен оставлять свое тело, если ему хочется приобщиться к духовному.
— Так он что — вылезает через дырочки в спине?
— Попробуем еще раз.
«Камасутра» гласит:
Когда мужчина натирает воском из бобов карнубы йони женщины и полирует ее мягкой тряпицей для пыли или папирусным полотенцем до получения зеркального блеска, это называется «Подготовкой Мангуста ко Встречной Продаже».
— Слушай, она продает мне куски пергамента, а всякий раз, когда мы заканчиваем, мне позволено срисовывать картинки. Потом я их все переплету и составлю собственный кодекс.
— А ты так делал? Больно небось.
— И это говорит человек, которого я вчера с молотком вытаскивал из винного кувшина.
— Ну, если б я не забыл смазать плечи, как меня учил Мельхиор… — Джошуа повертел рисунок так и эдак. — А ты уверен, что это не больно?
— Не больно, если задницу подальше от горелок с благовониями держать.
— Нет, я имею в виду — ей?
— А, ей… Ну кто ж знает? Спрошу.
«Бхагавад-гита» гласит:
Я никому не завидую и ко всем беспристрастен. Я равно отношусь к любому. Но тот, кто преданно служит Мне, тот Мой друг, он во Мне, и Я ему тоже друг.
— Что такое «Бхагавад-гита»?
— Это вроде длинной поэмы, где бог Кришна дает советы воину Арджуне, управляя его колесницей, на которой тот скачет в битву.
— Во как? И что он ему советует?
— Не морочиться, убивая врагов, поскольку те, в сущности, все равно уже мертвы.
— А знаешь, что я бы ему посоветовал, будь я богом? Я бы порекомендовал ему найти для своей дурацкой колесницы другого возничего. Настоящему богу западло быть кучером.
— Ну, смотреть на это нужно как на притчу, иначе/ от этого как бы ложными богами попахивает.
— Нашему народу с ними не везет, Джош. На ложных богов… ну, не знаю… косо смотрят. Только мы с ними спутаемся, нас убивают и порабощают.
— Я буду осторожнее.
«Камасутра» гласит:
Когда женщина опирается о столик и вдыхает пар эвкалиптового чая, полоща при этом рот смесью лимона, воды и меда, а мужчина держит женщину за уши и пронзает ее сзади, заглядываясь в окно на девушку, что через дорогу развешивает для просушки белье, такая позиция называется «Попутавший Тигр, Откашливающий Комок Шерсти».
— Я такую в книге не нашел, поэтому она продиктовала по памяти.
— Кашмир — особа довольно ученая.
— У нее текли сопли, но она все равно согласилась провести со мной урок. Мне кажется, она мною по-настоящему увлеклась.
— А как иначе? Ты парень очень обаятельный.
— О, спасибо, Джош.
— На здоровье, Шмяк.
— Ладно, рассказывай про свои финты с йогой.
«Бхагавад-гита» гласит:
Пойми, что, точно как могучий ветер, дующий повсюду, остается всегда в небе, так и все созданные существа всегда остаются во Мне.
— И такие советы дают тем, кто скачет в битву? Я б решил, что Кришне подобало бы орать, например: «Осторожно, стрела! Пригнись!»
— Я бы тоже, — вздохнул Джошуа.
«Камасутра» гласит:
Позиция «Оголтелая Мартышка, Собирающая Кокосы» достижима, когда женщина уцепляется пальцами за ноздри мужчины и бедрами производит обманные финты, а мужчина, твердым большим пальцем поглаживая увулу женщины, размахивает своим лингамом в ее йони в движении, противоположном тому, в котором воду засасывает сточная труба раковины. (По наблюдениям, воду в раковину повсюду засасывает в различных направлениях. Это есть великая тайна, однако неплохое эвристическое правило для достижения «Оголтелой Мартышки» заключается в том, чтобы двигаться в направлении, противоположном стоку воды вашей личной раковины.)
— Рисунки у тебя все лучше и лучше, — заметил Джошуа. — На первом мне показалось, что у нее — хвост.
— Я пользуюсь техникой каллиграфии, которую мы проходили в монастыре, только применяю ее к фигурам. Джош, ты уверен, что тебе нормально разговаривать про такие штуки, хотя самому не позволено ими заниматься?
— Нет, мне интересно. Тебе ж нормально говорить о небесах, правда?
— А не должно?
— Смотри, чайка!
«Катха Упанишад» гласит: Для человека, познавшего Его, свет истины сияет. Для того, кто не познал, царствует тьма. Мудрецы же, зрящие его во всяком существе, покидая эту жизнь, обретают жизнь вечную.
— Это как раз то, чего ты ищешь, а? Та штуковина с Божьей Искрой?
— Не для себя, Шмяк.
— Джош, я тебе не мешок с песком. Я не зря время тратил на всю эту учебу с медитациями — мне тоже вечность просквозила.
— Отрадно слышать.
— Конечно, все гораздо проще, когда появляются ангелы, ты творишь чудеса и всякое такое.
— Ну, наверное.
— Но ведь это же совсем не плохо. Дома пригодится.
— Ты ведь понятия не имеешь, о чем я говорю, правда?
— Ни малейшего.
Ученичество наше продолжалось, и только через два года мне явился знак, позвавший нас домой. Жизнь у моря текла медленно, однако приятно. Джошуа весьма эффективно множил еду, и хотя он настаивал на аскезе, чтобы не привязываться к материальному миру, я скопил немного денег. Помимо платы за уроки, мне удалось хоть как-то украсить свою пещерку (ничего особенного — парочка эротических рисунков, занавеси, шелковые подушки) и приобрести несколько предметов личного обихода — новую котомку, «чернильный камень»[7] с набором кистей и слониху.
Слониху я нарек Ваной, на санскрите это означает «ветер». Имя свое она заслужила сполна, хотя я с горечью должен заметить, что отнюдь не благодаря умопомрачительной скорости. Кормежка Ваны трудности не представляла: Джошуа умел превратить пучок трлвы в целую зернофуражную ферму, однако сколько он ни пытался обучить слониху йоге, в мою норку она не помещалась.
(Джоша я утешал, что, наверное, Вану отпугивает крутой подъем, а не Джошева педагогическая несостоятельность как гуру йоги. «Если бы у нее пальцы выросли подлиннее, Джош, она бы давно уже с комфортом расположилась в пещерке со мной и с чайками».) Вана терпеть не могла выходить на берег моря, когда прилив забивал ей песок между пальцев, поэтому жила на пастбище на вершине утеса. Но купаться она любила, и бывали дни, когда в Никобар мы с нею добирались не пляжем, а плыли прямо в гавань: Вана полностью погружалась под воду, сверху торчал только хобот, а я стоял у нее на лбу.
— Смотри, Кашмир, — я иду по воде! По воде, яко посуху!
Но моей эротической принцессе так не терпелось насладиться объятьями, что она не дивилась чуду, подобно прочим горожанам, а лишь торопливо отвечала:
— Паркуй слониху с тыла. (Первые несколько раз я думал, она имеет в виду какую-то позицию «Камасутры», которую мы ненароком пропустили, — может, страницы слиплись, — но оказалось, она не об этом.)
По мере того как я набирался ума-разума на занятиях, мы с Кашмир сближались все больше и больше. Пройдя со мной все позиции «Камасутры» дважды, Кашмир перешла к следующему курсу и ввела в наши любовные утехи тантрическую дисциплину. И столь изощренны мы стали в медитативном искусстве совокупления, что даже в приступах пылкой страсти Кашмир могла спокойно надраивать свои драгоценности, считать деньги или стирать исподнее. Я и сам так овладел дисциплиной контролируемого семяизвержения, что зачастую находился уже на полпути к дому, когда наступало долгожданное освобождение.
Я как раз ехал от Кашмир — мы с Ваной срезали угол по рыночной площади, чтобы я показал моим приятелям, бывшим мальчишкам-попрошайкам, чего может добиться человек дисциплинированный и с характером (а именно: у меня имелась слониха, а у них — нет), — когда на стене храма Вишну я увидел грязное мокрое пятно, вызванное конденсацией паров, плесенью и надутой ветром пылью. И в пятне этом проступали черты матери моего лучшего друга — Марии.
— Ага, она так умеет, — сказал Джошуа, когда я перевалился через карниз его ложбинки и огласил известие. Они с Мельхиором медитировали — то есть старик, по своему обыкновению, выглядел трупом. — Постоянно в детстве так делала. Гоняла нас с Иаковом мыть стены по всей деревне, пока люди не увидали. А иногда рисовалась в пыли дождевыми каплями, или шкурки виноградные так падали, когда из пресса вынимали жмых. Но обычно — на стенах.
— Ты ни разу не говорил.
— А я мог? Ты ж ее так боготворил, что у каждой стены с ее портретом алтарей бы понастроил.
— Так она голышом на них была?
Тут Мельхиор откашлялся, и мы оба посмотрели на него.
— Джошуа, либо твоя мать, либо Господь Бог прислали тебе записку. Неважно кто — записка и есть записка. Вам пора домой.