Если поэт восклицает:
Когда человеку
Двенадцатый год,
Пора ему знать,
Что такое поход!..—
такое восклицание предполагает наличие активной и сочувствующей аудитории, которая не может не разделить авторского пафоса, авторских эмоций, ибо переживания человека, которому «двенадцатый год», ей близки и понятны.
Поэтесса постоянно и чутко прислушивается к голосам и самому «выговору» своих персонажей, к особенностям их речи, в которой характер человека выражается с наибольшей полнотой и определенностью. Если она взяла за руку и вывела перед нами свою отныне — и вот уже в течение многих лет! — всем известную болтунью Лиду, то и самый стих с его синтаксической структурой и фонетической настроенностью принимает и имитирует те свойства, которые превращают разговорную речь в бессмысленную болтовню:
Что болтунья Лида, мол,
Это Вовка выдумал.
А болтать-то мне когда?
Мне болтать-то некогда!
Эта болтовня, от которой у любого слушателя может закружиться голова, с самых первых строк вторгается в стихотворение, что и выражается не только в бессмысленности и бессвязности сменяющих друг друга фраз «болтуньи», в их стремительном нагромождении, но и в. назойливом повторении одних и тех же сочетаний слов и фонем (где отчетливей всего слышится «бл» и «дл», отвечающие предельной бессмыслице речи, пародируемой автором).
А вот понадобится поэтессе передать, какая скука и какое томление охватывают мальчишку, когда долгожданный праздник превращается в очередное «мероприятие», которое проводит «незнакомая тетя», и он скажет всего только две строчки, к которым нечего и прибавить:
Мы пели «Волга, Волга»...
Мы пели долго, долго...
Это «долго, долго» произносится так, словно у рассказчика от скуки и зевоты «скулы разворачивает аж» (говоря словами
Маяковского), и, пожалуй, трудно более наглядно передать усыпительное воздействие даже и самых лучших слов и песен, если они оказываются составной частью казенного мероприятия людей, в сущности совершенно равнодушных к детским запросам и интересам.
Или вот — о слишком частой смене пионервожатых:
Володеньки и Наденьки,
Как в карусели всадники,
Плывут перед ребятами.
Меняясь без конца.
. . . . . . . . . . . . . . .
Десятого вожатого
Встречаем у крыльца.
Здесь поистине перед нами вертится такая карусель, от которой может закружиться голова, что по-своему определяет и самый характер и конструкцию стиха, насыщающие его повторы, возвращения, внутренние рифмы.
В занимательном, остросюжетном рассказе А. Барто мы видим и меткую игру слов; поэтесса никогда не прекращает поисков слова не только точного, но и блестящего, яркого, резкого, животрепещущего, которое могло бы выйти на улицу, во дворы, в школьные коридоры, само просится на язык, чтобы стать равноправным участником детских игр и занятий, превратиться в поговорку, считалку, дразнилку — и такой дразнилкой могли бы стать стихи о мальчике, требующем немедленного вознаграждения за каждый свой «добрый поступок», вот хотя бы за то, что он застегнул штанишки младшему брату, и
Взял с него за попеченье
Полпеченья.
Если вслушаться в эти стихи, то станет ясно, что они построены по принципу детских скороговорок, написаны тем языком, который рождается в процессе пляски, хоровода, игры, отвечает ее стремительному ритму, что увеличивает их действенность, меткость, разительную силу. Только попади жадина, трус, бездельник на острый язычок своих сверстников, ему несдобровать — засмеют! Вот такой же действенностью и меткостью, словно бы усвоенной и заимствованной у самих детей, отличаются и многие сатирические стихи А. Барто.
Она знает, что попрошайка никогда не ограничится тем, что однажды потребует от нас чего-то. Нет, он будет долго и назойливо твердить одно и то же, чтобы добиться своего, чтобы мы отвязались от него,— вот почему ее стихи о жадинах и попрошайках построены по принципу многократных повторов, настойчивого возвращения к одной и той же убогой фразе, исчерпывающей все их помыслы и желания.
Что ты мне за это дашь! —
без конца повторяет Алексей («Копейкин»).
Подари мне, подари...—
вторит ему Люсенька («Подари, подари»).
А подарки скоро?..—
только об этом и спрашивает «жадный Егор», который не хочет ни «плясать без толку», ни «глазеть на елку», увешанную новогодними игрушками. Такие фразы обретают в стихах А. Барто значение своего рода лейтмотива, в котором находит сконцентрированное воплощение сама суть и характер персонажей, о которых здесь идет речь, суть убогая и жалкая. Следует подчеркнуть, что в умении найти такую интонационно завершенную и психологически точную фразу, в которой выражается все убожество этих персонажей, А. Барто беспощадно метка и необычайно точна. Здесь в одном мотиве выражен словно бы целый характер во всей своей наготе.
А сколько в стихах А. Барто подобных «счастливых находок»! Вот девочка, умиленная сама собой:
...мимо нас красавица
Как пава проплыла.
Красавиц не касаются
Отрядные дела.
Вслед за ней выступает попрошайка, которая всегда что-нибудь клянчит:
Подари мне, подари
Эти бусы-янтари.
Для чего вам бусинки?
Подарите Люсеньке!
А это уже можно петь — и поют (слова положены на музыку!) — про мальчишку, которого все окружающие дружно, но бесплодно уговаривают:
— Лешенька, Лешенька,
Сделай одолжение:
Выучи, Алешенька,
Таблицу умножения...
И, вероятно, не один Лешенька (да и те, кто просят его «сделать одолжение») почувствовал на себе освежающее воздействие «колючих строк», вошедших в школьную и домашнюю жизнь.
В этих стихах все сверкает, живет, перекликается каждым своим «звучиком», просится на язык, на участие в детской считалке, дразнилке, поговорке, а вместе с тем необычайно наглядно и сатирически заостренно воплощает авторский замысел, захватывает читателя игрою каждого слова и образа.
Для творчества А. Барто характерно стремление к речи сжатой, стремительной, энергичной, зачастую завершающейся остро отточенным афористическим заключением, которое могло бы войти в обиходную речь наших ребят, наряду с уже бытующими поговорками и пословицами.
Именно так звучат многие концовки стихотворений А. Барто:
Если б он еще работал,
Ему бы не было цены!..
...если плата вам нужна,
Тогда поступку грош цена!
...нет, в молодые годы
Не отставай от моды,
Но, следуя за модой,
Себя не изуродуй...
Так А. Барто умеет одной меткой и емкой фразой выразить и характер персонажа, и его переживания, и самый смысл той или иной веселой (а то и печальной!) истории. Самое название стихотворения о тех любителях «галочек», которые превращают каждое доброе начинание в бюрократическую затею, могло бы стать веселой и острой поговоркой: «Три очка за старичка».
А. Барто отмечает (в статье «О поэзии для детей»), что «лучшие строчки стихов для детей стали пословицами, поговорками, потому что язык их точен, лаконичен, потому что они подлинно народны», и мы могли бы назвать немало стихов самой А. Барто, ставших пословицами, поговорками, присказками наших детей (впрочем, не только детей — их подчас можно услышать в разговоре взрослых людей).
Она говорит и о тех, кто в соревновании классов за чистоту (да и в любом другом!) прибегает ко всяким неблаговидным приемам, чтобы только оказаться на первом месте:
Кстати ли, некстати ли,
Скажу начистоту:
Такие показатели
Грязнят всю чистоту.
Здесь А. Барто раскрывает в незатейливом каламбуре, принявшем афористически-поговорочную форму, моральную (вернее, аморальную) изнанку той «показухи», которая может только испортить и скомпрометировать любое начинание, какого ни коснется, и так поэтесса высекает те искры юмора, которые придают ее стихам особую живость и яркость, освещают жизненно важные в глазах ее юной аудитории вопросы.
Если многие стихи А. Барто даже и без всяких дополнительных разъяснений внушают своим читателям ощущение слова предельно отточенного, выразительного, характерного, в котором сказался весь человек, то в иных стихах она обнаруживает, что в речи ее героев немало и слов-сорняков, слов-скелетов, слов — порождений бюрократических «галочек», и поэтесса без всяких дидактических прописей, по ходу живого, веселого, непринужденного разговора обнаруживает всю их мертвенность и опасность.
Юный герой стихотворения «Увлекательная речь» (1954), готовясь к докладу перед ребятами и стараясь «казаться поумней», пыжится изо всех сил, подменяет живую речь «учеными словами»:
Домик он зовет строеньем,
Называет зоной лес —
Ведь такие выраженья
Придают докладу вес...
Не мудрено, что, слушая такой ученый доклад,
...весь отряд зевает сладко,
И не хочется ребятам
Делать домики пернатым.
Так живое дело на наших глазах превращается в очередную бюрократическую затею, что подчеркнуто и самим характером «ученого» языка незадачливого докладчика. А. Барто внушает своему читателю, что слова-сорняки не только безобразны сами по себе,— нет, они могут поставить под сомнение любые хорошие начинания и самые добрые намерения.