А вот девочка, которая вся выразилась в одной на лету подхваченной и, как неотвязный репей, прицепившейся фразе: «Больше всех мне надо?» — этой фразой она отделывается от всех трудностей, от любой работы. Даже тогда, когда другие ребята упрекают ее в бездушии, она не находит ничего лучшего, как ответить все тою же стереотипной фразой, словно бы иссушившей и исказившей все живое в ее натуре; на вопрос о том, есть ли у нее душа, она отвечает:
Для чего же мне душа,
Больше всех мне надо?!
Да, всего только одна фраза, один речевой оборот, а в них характер иного человека может сказаться полностью и целиком, и в стихах А. Барто мы зачастую слышим именно такие прозорливо подмеченные и чутким ухом подслушанные фразы, непосредственно вырвавшиеся из уст того или иного персонажа, а вместе с тем психологически-глубокие, необычайно емкие, заставляющие читателя задуматься о самых больших вопросах жизни и морали.
Слова-сорняки, если их вовремя не «выполоть», кладут свою тень и на самого человека, не могущего обойтись без них, прилипчивых, как репей:
Спросите у Володи:
— Ты пионер?
— Да вроде.
— Работал в огороде? —
А он опять:
— Да вроде.
Они становятся помехой в жизни и поступках малыша и превращают в нечто несерьезное и сомнительное все, что он утверждает, все, что он делает, порождают то неуважительное отношение к нему, которое рано или поздно, но отзовется в его неокрепшей душе собственными сомнениями, самоуничижением.
Многие из тех «речений» в стихах А. Барто, которые стали впоследствии ходовыми и обиходными в языке наших детей, подслушаны поэтессой в самой жизни, переняты от ее героев, как и говорит она в статье «О поэзии для детей», упоминая о своей переписке с юными читателями:
«Конечно, не только письма детей помогают узнавать новые черты нашего читателя. Я часто бываю в школах, в детских домах, прислушиваюсь к разговорам детей на бульваре, на улице, во дворе».
Постоянное прислушивание к разговору наших ребят, внимательное изучение того нового, что повседневно рождается в их речи, и является свежим и неисчерпаемым источником обновления языка А. Барто и ее героев.
Всемерно отстаивая — как необходимейшее качество «детской поэзии» — богатство языка, включающее и игру слов, и каламбуры, и другие формы народной речи, отнюдь не укладывающейся в прокрустово ложе «диетического языка», поэтесса вспоминает слова Горького о том, что «именно на игре словом ребенок учится тонкостям родного языка, усваивает музыку его и то, что филологи называют духом языка», и следует подчеркнуть, что в своей «игре в слова» (я имею в виду отнюдь не только поэму, опубликованную под этим названием), лишенной каких бы то ни было элементов формализма и нарочитого трюкачества, поэтесса делает многое для того, чтобы помочь своему юному читателю усвоить «тонкости родного языка», его дух и его музыку.
Особого внимания заслуживает ритм стихов Барто, зачастую изменчивый и непостоянный, а вместе с тем подтянутый, мускулистый, строго дисциплинированный, подчиненный энергии стремительного движения, крутых поворотов, внезапных перемен и модуляций, характерных для взволнованного, страстно напряженного разговора.
«Ритм — основная сила, основная энергия стиха»,— писал Маяковский в статье «Как делать стихи», и А. Барто стремится в максимальной степени развить и использовать эту энергию, повышая тем самым выразительность стиха, силу его воздействия на читателя.
В статье «О поэзии для детей» А. Барто задает вопрос: «Можно ли свободно менять размер в стихах для детей?» — и отвечает: «Я считаю, что можно, если это диктуется внутренней необходимостью. Перемена размера вызывает новый интерес к содержанию, но при этом, конечно, должна сохраняться гармоничность, музыка стиха».
Вот о том, по каким мотивам меняет А. Барто размер в своих стихах, и хотелось бы поговорить подробней.
Главное, что определяет характер размера и ритма в стихе А. Барто, что ощутимо повышает их значение, заключается в том, что они необычайно чутко и резко реагируют на любой поворот в ходе повествования, на любое изменение разговорной интонации, на любой сюжетный мотив, являясь своего рода сейсмографом, отмечающим малейшее колебание чувства, движения, голоса взволнованного рассказчика.
Прослеживая вариации ритмико-интонационных «фигур», характерных для стиха А. Барто, мы видим, что они не случайны, не произвольны, а слагаются в цельную систему, во многом связанную с поэтикой Маяковского, но по-своему организованную и отличающуюся явно выраженным своеобразием.
Стих А. Барто необычайно «пружинист», энергичен, стремителен, насыщен внутренними «перекличками», словно отзывающимися эхом на те возгласы, разговоры, выкрики, которыми сопровождается почти любая детская игра:
Опять в соседнем садике
С утра идет игра.
Лихие скачут всадники,
С утра кричат «ура».
Так стих А. Барто всем своим строем и звучанием весело и непосредственно откликается на игру, на все то, что захватило ее героев, которые вместе с тем являются и ее читателями.
А уж если речь заходит о юных школьниках, пустившихся в пляс, то и самый стих целиком подчиняется буйству их пляски, отзывается на ее стремительный ритм:
Прыг-скок! Прыг-скок!
Отменяется урок!
Когда разговор заходит о «прыгалке», через которую скачет девочка, то и сама стихотворная речь словно бы подчиняется ритму точных и стремительных прыжков:
— Я и прямо,
Я и боком,
С поворотом
И с прискоком,
И с разбегу,
И на месте,
И двумя ногами
Вместе...
Если в пионерском лагере затевается «прощальный перепляс» (так называется одно из стихотворений), то ритму этого перепляса отвечает и ритм рефрена:
Чок! Чок!
Каблучок!
Заработаю
Значок
Лучшего танцора.
Чок! Чок!
Каблучок
Оторвется скоро!
Если же герой устремляется на лыжах, он словно подпевает себе в ритме своего стремительного движения:
За мной вдогонку полосы
Бегут в снегу.
Бегу на лыжах по лесу,
Бегу, бегу...
Здесь в ритме стиха слышится ритм считалки, ритм прыжков, крутых виражей, и вот эта радость овладения трудным делом, ощущение себя сильным и ловким, чувство полноты и радости жизни выражены во всей «ткани» стиха, в его энергичных ритмах, в его звучании.
Он словно бы перекликается с голосами шумливой детворы, весенних бульваров, веселых игр и становится как бы их отголоском. А если речь идет о напряженной работе, стремительном движении, то стих отвечает их темпу и ритму:
В коридоре, в классе ли —
Всюду стены красили,
Терли краску, терли мел,
Каждый делал, что умел...
В самой энергии стиха, в быстрой смене глаголов, в полнозвучности рифмы, во всех элементах строфы чувствуется тот теми, который задан и подсказан характером выполняемой работы и словно бы продолжает ее. Такой стих крайне характерен в творчестве А. Барто, чуждом какой бы то ни было вялости, аморфности, неопределенности. Здесь все так ясно, резко, отчетливо, сверкает каждой строчкой и гранью, словно над этими стихами пронесся летний стремительный ливень.
Порою в произведениях Барто возникает стих-лозунг, стих-возглас, стих-выкрик, ритмико-интонационная структура которого отличается от основного текста, как это мы видим в поэме «Звенигород»:
Подарки! Подарки!
Вся семья довольна!
Тут в альбомах марки,
Новый мяч футбольный...
Это «Подарки! Подарки!» обладает своим размером, нарушающим ход стиха, как и всякий возглас нарушает плавное течение обычной разговорной речи. Вот почему художник и счел необходимым внезапно, «скачком» переменить ритм, перейти от одного размера к другому: их несовпадение соответствует многообразию интонаций, усиливающему разговорную живость стиха.
Поэтесса словно бы сливается всеми помыслами, настроениями, переживаниями со своими героями, и если они кричат от радости и восторга, то можно быть заранее уверенным, что их выкрики отзовутся и на самом характере стихов, их ритме, темпе, интонации, как это мы видим в стихотворении «Все на всех»:
Приехали! Приехали!
Родители приехали!
С конфетами, с орехами
Родители приехали!
Девочки и мальчики
Прыгают от радости...
Такие стихи и сами, кажется, порождены энергией и ритмом пляски, прыжков и выкриков, по-своему отвечают их буйству и безудержности, словно голос самого автора полностью растворился в хоре детворы, пляшущей и кричащей от радости и возбуждения.
То же самое слышится нам и в книге «Младший брат». В ней началу купания предшествуют выкрики, выражающие радость и активно вторгающиеся в стихи, что по-своему преобразует их, модифицируя самый размер:
Купание! Купание!
Полон дом народа!
Целая компания
В кухне греет воду!
Здесь слова «Купание! Купание!» звучат совершенно особо, не подчиняясь общему ритмико-интонационному строю стихотворения, и так в стихах А. Барто возникает стих-выкрик (по-своему отвечающий поэтике Маяковского и связанный с ее традицией).
В поэме «Петя рисует» в середине повествования так же внезапно возникают стихи-выкрики, возгласы, нарушается плавное течение рассказа, в связи с чем они ритмически особо организованы:
Тут тюрьма,
Полицейский в каске!
Тут нельзя