Вот почему его рассказ охватывает подчас множество тем и событий, и каждому из них соответствует особая тональность, как это мы видим в стихотворении «Моя улица Ордынка» (1947). В нем частая смена размеров вызвана стремлением подчеркнуть многотемность стихотворения, многообразие чувств и восприятий, связанных с Ордынкой у героя, ведущего повествование. Здесь переход от одного мотива к другому также сопровождается и «перебоем» размера, ритма, интонации, чем и подчеркивается многоплановость стихотворения, многообразие чувств, их изменения, каждому из которых соответствует и «сдвиг» размера.
Я на этой улице
Знаю каждый дом.
Мы по этой улице
С ребятами идем.
А далее мы читаем о ремесленниках, идущих с песнею по Ордынке:
Они в шинелях длинных,
Они идут в строю,
А я иду за ними
И громче всех пою.
Появление нового сюжетного мотива — ремесленников, идущих в строю, сопровождается возникновением маршево настроенных стихов: под эти стихи легко отбивать шаг, идя в строю.
Но эти впечатления сменились новыми — и размер разом меняется, утрачивая маршевую мажорность и приподнятость:
А вот в этом доме рядом
Вызывают Ашхабад,
Говорят со Сталинградом
И с Донбассом говорят...
Мальчик идет дальше по улице, отлично знакомой и каждый раз чем-то новой, а потому и влекущей, захватывающе интересной, и его переполняют большие чувства, радость постижения того мира, в котором он живет, и он не может не поделиться ими, не может не рассказать о самых многообразных встречах и событиях, происходящих на Ордынке:
...А в доме за воротами
С утра играют гаммы.
Смешной мальчишка с нотами
Всегда приходит с мамой...
Каждый раз при переходе от одного мотива к другому, к новому настроению или переживанию меняется и самый размер стиха, его характер.
В этих частых сменах ритмико-интонационного строя и выражается многообразие тех событий и предметов, о которых идет речь. Каждый из них как бы обособлен, а взятые вместе они создают внутренне цельную, хотя и крайне пеструю картину, выражающую многообразные впечатления и переживания мальчика, любящего свою улицу и всегда готового восхищаться и хвастаться ею.
Нередко переход от драматически напряженного повествования к своего рода ремарке, к описанию обстановки, места действия, так же выделяется и средствами размера, его модификацией,— как это мы видим в стихотворении «Володя болен», где сначала повествуется о переживаниях героя:
Он не опасно болен,
Но встать нельзя — хоть плачь!
Он на футбольном поле
Упал, гоняя мяч...
Непосредственно вслед за этим автор обращается к описанию внешних условий, обстановки:
Тишина в квартире,
Такая тишина...
Переход к этой ремарке сопровождается и перебоем размера. Перед словом «тишина» как будто не хватает слога, но это не так, ибо его возмещает пауза, призванная сделать физически ощутимой тишину, о которой здесь не только говорится, но которая выражена и средствами самого стиха, его ритмико-интонационным строем.
Как видим, в стихах Барто нередко перемежаются два мотива — разговорный, диалогический, и описательный, «напластывающиеся» друг на друга двумя-тремя кусками разной метрической фактуры. Получается своего рода аппликация, в которой не только ярко ощущается, но и обыгрывается, эстетически используется самая разнородность кусков взятого материала.
Порою резкие колебания размера призваны подчеркнуть противоположность двух штрихов, различно окрашенных по своему характеру и колориту:
Зимний вечер поздний,
А в окнах огоньки...
Каждой из этих строк присуща своя эмоциональная окраска. Автор противопоставляет их друг другу, и подчеркнуть это ощущение контраста призван переход от одного размера к другому, от одной тональности к другой.
Поэтесса передает перемену характера движения и вызванные ею «моторные» ощущения перебоем размера: внезапно меняя его «на ходу», как это мы видим в стихотворении «Дедушкина выучка»:
Шагает утром в школы
Вся юная Москва,
Народ твердит глаголы
И сложные слова.
А Клава-ученица
С утра в машине мчится
По Садовому кольцу
Прямо к школьному крыльцу...
Переход от «пешего» движения к «моторному» передан переходом размера от ямбического к хореическому, а стало быть, и особого рода паузой, своего рода «заминкой», нарушающей инерцию уже налаженного движения, его «автоматизм». Но происходит не только нарушение уже, казалось бы, прочно установленного размера — нет, оно обретает и особое, смысловое значение. Автор средствами метрики и ритмики, их перебоем сосредоточивает наше внимание на пункте «переключения скоростей» — и размеров, и тем самым как бы сигнализирует нам: «Стоп!» — и сигнализирует не случайно. Здесь нарушается не только размер — нет, происходит и какое-то другое нарушение, характер которого раскрыт всем смыслом стихотворения «Дедушкина внучка», и это нарушение находит свой отклик в специфических средствах выразительности, в интонации и ритме повествования.
Когда мы читаем:
Печально Вова смотрит вдаль,
Лег на сердце камень...—
то самый сдвиг размера, смена одного другим, по-своему передает и тот сдвиг, который происходит в переживаниях героя этих стихов. Здесь нарушение внутренней инерции, ощущение тяжести, внезапно легшей на сердце, также передается и средствами торможения речи, той паузы, которая замещает «проглоченный» (при резком переходе от ямба к хорею) слог; вот почему таким подчеркнуто выразительным становится глагол «лег», словно бы вбирающий всю тяжесть переживаний, сдавивших сердце подростка. Как видим, и здесь столкновение разных размеров в пределах одной строфы оправдано психологическими мотивами, стремлением подчеркнуть и выделить их движение, смену, что вызывает и смену размеров — их ускорение или торможение.
Осложнение сюжета, вторжение нового, казалось бы второстепенного, но крайне важного мотива также отзывается и переменой размера, как это мы видим в стихотворении «В театре»:
...оркестр грянул в трубы!
Мы с моей подругой Любой
Даже вздрогнули слегка...
Вдруг вижу — нету номерка.
Тут же «вдруг» меняется и самый размер, и так открывается новая грань повествования; введение нового, самостоятельного сюжетного мотива знаменуется и переходом к другому — и тоже совершенно самостоятельному — размеру: одно является непосредственной функцией другого. В дальнейшем развитии стихотворения сочетание двух относительно самостоятельных мотивов, словно бы образующих две «партии», также подчеркивается «перебоями» размера, нарушающими плавный ход повествования, паузами, словно бы сигнализирующими: «Стоп! Внимание!»:
Все сильней играют трубы,
Пляшут гости на балу,
А мы с моей подругой Любой
Ищем номер на полу...
Так мотив, связанный с поиском гардеробного номерка, обретает свою особую юмористически-бытовую «партию», которая по мере развертывания повествования вытесняет первую, возвышенно-романтическую; в стихотворении, отвечающем духу столкновения острых контрастов, возникают особые части, течения, каждое из которых резко окрашено, не смешивается с другим, что подчеркнуто и столкновением различных размеров в пределах общей для них строфической структуры.
Так при переходе от одного повествовательного мотива к другому меняется и весь ритмико-интонационный строй стиха, систематически возникают ощутимые на слух паузы — они-то и призваны восполнить те «недостающие» слоги, отсутствие которых вызывает резкое изменение размера.
Здесь средствами звуковой и ритмической организации выделяются и строки, которым поэт придает характер нравоучительного заключения, стремясь подчеркнуть их особое значение в ходе повествования. «Мораль» тут зачастую звучит отдельно — как правило, которое нужно запомнить назубок, как инородная по своей фактуре вставка. Это подчеркнуто тем, что часто она выделяется и особым размером, порою звучит более «тяжеловесно», чем строки, относящиеся непосредственно к самому повествованию, что знаменует переход от шутки к вещам более серьезным. Так построен рассказ «Про Егора», в котором автор в конце переходит от двухсложного размера к более тяжеловесному — трехсложному:
Когда человеку
Двенадцатый год,
Пора ему знать,
Что такое поход.
То же самое мы наблюдаем и в стихотворении «Квартет», концовка которого — в противоположность предшествующему тексту — звучит почти по Крылову, что соответствует ее нравоучительному характеру:
Когда в товарищах согласья нет,
Не прочитать им и «Квартет».
Здесь нравоучительности завершающих произведение стихов соответствует их утяжеленная поступь, их размеренность, чуждая легкости и стремительности.
Таким образом, размер и ритм стихов А. Барто крайне изменчивы, в них часто возникают перебои размера, внезапные переходы от одного размера к другому, но каждый раз мы можем понять, почему и для чего изменился размер: эти изменения содержательны, а стало быть, и художественно оправданны.
Мы видим, что стих А. Барто является «свободным», а вместе с тем он чужд произволу. Сочетание разных размеров в пределах одного и того же произведения здесь внутренне мотивировано, вызвано стремлением подчеркнуть средствами стиха ту или иную особенность авторского повествования, его динамику, многотемность, многоплановость, переход от одного мотива к другому, разговорность интонации, ее выразительность; неизменно оказывается, что нарушение того или иного ритмического или метрического хода определено характером художественного замысла, связано с развитием сюжета, психологически мотивировано. Вот почему мы вправе говорить о внутренне жесткой дисциплинированности «свободного» стиха Барто.