ления розыска,— а вместе с тем их нельзя считать и совсем безнадежными!). Ведь почти за каждым таким письмом — судьба человека, его последняя, может быть, надежда на встречу с самыми близкими ему людьми...
Порою кажется: письмо надо отложить, но вот какая-то ниточка в нем все-таки тянется и блестит, может быть, кто-нибудь и ухватится за нее... Может быть, для кого-то она окажется нитью Ариадны, выводящей на единственно верный путь из самого сложного лабиринта? И вот письмо включается в передачу, и подчас совсем не напрасно!..
А иногда, казалось бы, все сходится, но вот какого-то звена все же не хватает, и вся цепь рассыпается на наших глазах, и упорные усилия ни к чему не приводят... Бывает и такое!
Да, тут все сложно, трудно, а норою и противоречиво, как в самой жизни, верный ответ никем не подсказан, его никто не может определить заранее, все надо искать и решать самому,— и, должно быть, немало самых острых переживаний, беспокойных часов и трудных раздумий доставили автору повести его «Дневник поисков», «Папка сомнений» да и другие материалы, связанные с передачами «Найти человека». Барто доверительно делится с нами всеми своими переживаниями, словно бы вовлекая нас в самый процесс поисков, что и придает живость и непосредственность ее повествованию.
Вместе с тем, как явствует из размышлений и наблюдений автора, даже и найденный им «ключ» сам по себе не смог бы разрешить необычайно сложные задачи, возникавшие по ходу поисков, если бы не участие множества слушателей передач. И здесь у автора нашлась масса добровольных деятельных помощников: люди всех возрастов и даже дети; вот некая пенсионерка бесхитростно и деловито сообщает в своем письме: «Я уже давно не работаю. Конечно, помогаю дочери, у нее дети, двое... Все же у меня остается время жить для себя, и я хочу принять хоть какое-то участие в величайшем деле поиска. Если найдете возможным, поручите мне что-либо».
Да, подчеркивает автор, приводя это письмо, «в старое выражение вложен новый смысл. Видно, для многих «жить для себя» — значит жить для других». Так, активное участие в поисках некогда пропавших детей приводит автора к выводам необычайно широкого морального и психологического характера, связанным с внутренним миром нашего человека, с тем новым, что появилось в нем. Передачи «Найти человека» держатся, как говорит автор повести, «на действенном сочувствии к чужому горю»,— и об этом свидетельствуют тысячи и десятки тысяч писем слушателей передач, и каждое из них — то практически-деловитое, а то и детски-наивное («Хочу вам помогать искать, кто потерялся. Но у меня имеется вопрос: разрешают ли этим заниматься, если двойка в четверти?..») — пронизано духом живого и действенного сочувствия чужому горю, стремлением помочь человеку в его беде. Без такого активного содействия нельзя было бы добиться успеха в этом большом и добром деле.
Автор знакомит нас с ними — с людьми самыми обыкновенными и с виду ничем особым не примечательными, которых мы повседневно встречаем. Но стоит присмотреться к ним поближе, станет очевидным, как обманчиво это первое и поверхностное впечатление и в какой высокой мере они наделены теми качествами, какие не могут не вызвать гордости за них — наших соотечественников и современников. Вот «пятеро из электрички» — это девушки, которые загружены по горло учебными делами, подготовкой к экзаменам, домашними делами,— а в их портфелях, рядом с учебниками по пищевой промышленности, лежат десятки и сотни писем,— и на каждое надо ответить. «Два года подряд эти девчонки по своей охоте занимаются невеселым делом: помогают отвечать на письма тех, кто ищет своих близких». Однажды все свои каникулы они провели в радиокомитете — «с утра до вечера, как штатные сотрудники, сидели над письмами... А если попадалось сложное письмо,— продолжает автор,— одна из девочек читала его вслух подругам, и тогда весь вагон втягивался в обсуждение чьей-то трудной судьбы».
Вот благородные черты нового советского человека, так бережно и любовно собранные и отмеченные в этой повести.
Вовлекая своих читателей и слушателей в атмосферу предпринятых им розысков, вызвавших множество сердечных, а вместе с тем активно-деловитых откликов, автор делится с нами вызванными ими переживаниями, раздумьями, наблюдениями:
«Никогда я не отличалась восторженностью, но тут ловлю себя на восхищении скрытым подвигом, повседневным житейским героизмом...» И это умение подметить черты подвига и героики в их самых обыденных и повседневных проявлениях и определяет пафос повести «Найти человека». Тысячи и десятки тысяч корреспондентов активно отозвались на передачи «Найти человека», полностью воплощая ту мысль, что «помочь человеку — нравственный долг каждого», и всем характером и пафосом своих писем подтверждают, что это для них не риторические слова, а стимул активных действий. В связи с этим автор замечает:
«Неощутимо входят в нашу жизнь черты новой нравственности. Порой мы их даже не замечаем, но бывают минуты, когда эти черты выступают особенно явственно...» И в повести «Найти человека» эти черты находят своего внимательного и пытливого исследователя, свое углубленное осмысление, обогащающее наше представление о советском человеке. А вот одно из совершенно конкретных и вместе с тем весьма широких и существенных наблюдений над характером нашего человека, вызванное ознакомлением с потоком поступающих к автору писем:
«Бросается в глаза, что почти все рассказывают о своей беде без жалоб, без позы. Чувство достоинства помогает им быть сдержанными; не сентиментальны они и в проявлениях своей доброты. Не встречаю в письмах слов: «бедный», «несчастный», «бедняжка». Пишут по-другому: «Если мои сведения смогут помочь такому-то, буду рад». Вмешиваясь в поиск, люди скорей деловиты, чем жалостливы, и потому помощь их действенна. Их вмешательство часто бывает решающим».
Да, тут подсмотрена крайне характерная черта, присущая нашим людям,— вера во внутреннюю силу советского человека, которого можно лишь оскорбить вздохами и жалостливостью,— а такого рода наблюдения заставят не одного читателя основательно задуматься о характере нашего человека.
Автор подчеркивает неизбежный и знаменательный вывод из массы адресованных ему посланий:
«Слова «не нужна ли моя помощь» так часто встречаются, что иногда приходится в передаче убирать их из писем, чтобы они не звучали однообразно. А ведь, по существу, это однообразие прекрасно — «однообразие» в проявлении добрых качеств людей, гуманизм которых помножен на всю широту активного восприятия жизни, присущего человеку социалистического общества, чувствующего ответственность за судьбы окружающих и всего мира».
А. Барто умеет заметить и уяснить героизм в «повседневном», «житейском», лишенном какой бы то ни было броскости, эффектности, нескромных притязаний,— это дано не каждому; ведь иные наши писатели изображают повседневное, житейское как нечто натуралистически приземленное, как бескрылую бытовщину, начисто лишенную героического начала. Против такого приземленного восприятия жизни и направлена повесть А. Барто всем своим характером и героическим пафосом.
Вот почему эта повесть касается не только непосредственно тех, кто нашел друг друга после долгих лет разлуки. Нет, самое главное открытие автора, в значительной мере расширяющее рамки повести, заключается в том, что здесь исследованы — каждый раз заново и на новом материале — человеческое в человеке, моральные основы людей, воспитанных в условиях советского общества, и здесь человеческое начало, присущее нашим людям, утверждается вместе с тем и как подлинно социалистическое.
А. Барто замечает, что многие полученные ею письма дают повод «для большого общественного разговора о вере и верности...» — и сама ведет этот разговор на страницах своей повести,— разговор деловитый и убедительный, основанный на множестве неоспоримых свидетельств и точных наблюдений.
В повести глубоко раскрыто и то, как у наших людей личное неразрывным образом связано с общественным; так, у многих матерей чувство тревоги за судьбу своего ребенка перерастает в понимание ее зависимости от положения во всем мире. И тогда, как замечает автор повести, «простая женщина вдруг выступает в письме как трибун», призывающий всех матерей бороться за мир во всем мире. Одна из матерей обращается к А. Барто с советом: «Собрали бы вы наши материнские печали и послали бы их Джонсону, пусть он вникнет, что такое война...» В таких обращениях обнаруживается коренная связь начала глубоко индивидуального, личного, выстраданного с социальным, политическим, общественным, что и определяет внутреннюю широту и силу нашего человека, знающего, что его личная судьба зависит от окружающего общества, а потому активно вмешивающегося в судьбы всего мира. Вот это стремление обнаружить связь личного с общественным и определяет внутреннюю широту авторского повествования.
Следует отметить и то, что повести присуща и иная широта: в нее вовлекаются многие наши села и города, а порою действие переносится и за рубежи нашей Родины, и мы вместе с автором оказываемся то в опаленной огнем гражданской войны Испании, то перед стеной жертв фашизма в Париже, то взбираемся в Югославии на гору, где погибли тысячи детей,— и снова незатухающий пепел войны словно бы застилает эти страницы, напоминая нам не только о том, что принесло горе и смерть миллионам и миллионам людей, но что и теперь еще угрожает миролюбивым народам. Это напоминание тем более своевременно, что и поныне охваченные реваншистскими бреднями фашистские последыши стремятся перекроить карту Европы, зачеркнуть итоги второй мировой войны, а другие ярые антисоветчики всячески стараются споспешествовать воплощению их опасных замыслов.
Автор приводит и множество лично увиденных им за рубежами нашей Родины случаев, в которых так же наглядно сказалась подлинно гуманистическая природа нашего человека и нашего государства, что становится очевидным для непредубежденных людей всего мира; так, в Японии к нашей туристской группе подошла группа женщин в кимоно, низко кланяясь и касаясь ладонями своих колен — в знак благодарности за присланную нашей страной вакцину против полиомиелита. Они говорили о том, как это невероятно и благородно: никто, кроме Советского Союза, не пришел им на помощь. «Мы понимающе переглянулись,— продолжает автор,— японским женщинам кажется невиданным благородством то, что для нашей страны давно стало нормой отношений»,— а в повести А. Барто эти «нормы» раскрываются во всей их гуманности, красоте, подлинно социалистической природе.