Идет борьба
За чистоту,
Я подметаю
И расту.
Сажусь я с книжкой
На тахту,
Читаю книжку
И расту.
Конечно же, физиологический рост не прерывается, чем бы герой в данный момент ни занимался: спал, сидел, ходил, подметал, читал. Но когда он занят полезным трудом или внимательным чтением, процесс роста-взросления ускоряется и усложняется.
Отметку ставят мне
Не ту,
Я чуть не плачу,
Но расту,—
сообщает герой. И мы понимаем: есть еще один (быть может, самый важный) опыт — опыт переживаний, чувств. Опыт, который обеспечивает нравственный рост человека.
Вместе с тем автор словно опасается, что переносный смысл слова «расту» может поглотить изначальный, и тогда стихотворение превратится в назидательную аллегорию, толкующую о пользе чтения, подметания полов или старательной учебы на пятерку. Вот почему после слов о книжке резким поворотом темы Барто возвращает читателя к основному значению слова: «Стоим мы с папой на мосту, он не растет, а я расту» — и лишь затем говорит об отметке. Легкий, без каких-либо усилий со стороны героя, рост «на мосту» вызывает улыбку контрастным противопоставлением «статичному» папе.
В свою очередь, эта часть стихотворения резко контрастирует с последующей, передающей трудность духовного роста, преодоление героем готового прорваться плача. Но дабы не заслужить упрек в морализации, поэт сохраняет в заключительной строфе лишь прямое, изначальное значение слова «расту». Притом оно явно гиперболизировано юным героем, что дает юмористический эффект. «Расту и в дождик, и в мороз, уже я маму перерос!» — факт, не столько действительный, сколько желаемый. Правда, желаемый не одним мальчиком, но и родителями. Ведь это от них слышит герой ободряюще-восхищенное: «И маму перерос». Так с улыбкой, которую отлично уловил в своем рисунке к стихотворению В. Горяев (сын стоит на цыпочках на табуретке, тщетно пытаясь дотянуться до маминой макушки), в стихи входит мечта. Ибо смысл роста — догнать и даже в чем-то перерасти родителей не только в высоту, но и в духовно-нравственном отношении.
Планы — прямой, внешний и иносказательный, углубленный — меняются в стихотворении местами, наслаиваются, взаимопроникают, выражая диалектическую сложность, изменчивость самого процесса роста. Но буквальный смысл глагола «расти» при этом остается доминирующим, держит стихотворение в рамках детской психологии, детского мироощущения.
«Я расту» — это же мог бы сказать о себе и автор книжки как о поэте. Агния Барто продолжает генеральную линию советской детской поэзии — линию открытия ребенку мира и его самого, последовательного разграничения того, что такое хорошо и что такое плохо. Однако стихи А. Барто начала 70-х годов продолжают эту традицию уже в ином качестве. Они отвечают современному уровню читателя и всего уклада нашей жизни. Принципиальность социальных и психологических разграничений остается. Но исчезает их плакатность, та локализация черного и белого, которая сегодняшним ребенком воспринимается как условность.
Поэзия Агнии Барто, творчески воспринявшей уроки Маяковского, Чуковского и Маршака, сама давно и заслуженно сделалась школой воспитания поэтических поколений. Книга «За цветами в зимний лес» стала новым этапом «школы Барто», самой сутью своей отрицающей как унылое сочинительство на важные темы, так и злоупотребление виртуозным изготовлением поэтических пустячков и безделушек. Книга «За цветами в зимний лес» еще раз с особенной убедительностью подтвердила, что мастерство Агнии Барто всегда исполнено большого смысла — гражданского, нравственного, духовного. А ведь именно в этом и состоит смысл мастерства.
БОЛЬШОЙ МИР ДЕТСКОГО ПОЭТА
Поэтическое творчество Агнии Барто — важная и необходимая часть нашей духовной культуры. Оно принадлежит к выдающимся достижениям не только русской, но мировой социалистической литературы для детей. На протяжении полувека каждая книга поэта — это новая завоеванная вершина, победа таланта и мастерства, гражданственности жизненной позиции и человечности идеалов.
В альпинизме за каждой покоренной вершиной встает не один лишь подвиг восхождения, а и вся предшествующая жизнь восходителя, колоссальный подготовительный труд. Нечто похожее заключено и в литературе — в новаторстве ее вечного поиска, в неутолимом стремлении художника к решению все более трудных и ответственных задач. Хотя самые крутые и сложные свои восхождения художник совершает обычно дома, за рабочим столом.
У Агнии Барто два таких стола. Один — в ее небольшой комнате в московском Лаврушинском переулке, с окном, выходящим в каменный колодец двора. Другой — в мансарде дачи, в лесном поселке Перхушково, неподалеку от Москвы. Дачный стол как бы подсобный. Он и не письменный в строгом смысле, без тумб, без ящиков — просто столик, на котором располагается обычно привозимая из Москвы рукопись очередной книги, записываются и переписываются бесконечные варианты стихотворных строк, прозаических страниц, глав. А московский стол всегда завален своими и чужими рукописями, гранками печатающихся книг и статей, письмами...
Писем особенно много. Ежедневно на столе возникает горка свежей почты. Пишут ребята и взрослые. По-русски, по-немецки, по-английски, по-болгарски... Редко на конверте обозначен точный адрес. Чаще письма пересылаются из Союза писателей, из различных редакций. Бывает, пишут и так: «Москва. Барто». Но это лишь малый ручеек огромного потока.
Сотни писем по-прежнему идут на радио: не смолкает эхо девять лет звучавшей в эфире передачи «Найти человека». Ребята шлют отзывы на любимые стихи в Дом детской книги. Большая международная почта приходит в московский Дом дружбы с народами зарубежных стран, где Агния Львовна — президент Ассоциации деятелей литературы и искусства для детей. И каждое письмо — крепкая ниточка, протянутая от сердца читателя к сердцу поэта.
Когда видишь на рабочем столе Агнии Львовны только что вскрытые конверты, когда слышишь в чтении самой писательницы особенно взволновавшее ее письмо, невольно думаешь о том, сколь бесчисленны, естественны и нерасторжимы связи поэта с миром. В эти минуты отчетливо понимаешь, почему на Втором съезде писателей России А. Барто с такой горячностью возражала против выдвинутого в свое время критиком М. Петровским «критерия цирка», якобы призванного объяснить специфику детской литературы. «Ну, хорошо! — говорила тогда А. Барто.— Цирк учит ловкости, силе, смелости. Но как извлечь из циркового представления воспитание гражданских чувств? Как быть с воспитанием честности, доброты, человечности? Как быть с общественными понятиями, которые умеет донести до ребенка талантливая книга? Вряд ли можно сомневаться, что задачи литературы для маленьких много шире и глубже задач циркового представления».
Не игра, не цирк, а вся Земля, все человечество с его борьбой, заботами, тревогами, счастьем — мир детского поэта, большой мир детской литературы.
О том, как этот мир велик, как глубоко и органично проникает он в душу поэта, оплодотворяя и поднимая на новые высоты его творчество, вдохновенно рассказывают вышедшие в 1976 г. «Записки детского поэта». Над этой книгой А. Барто работала в течение 1974—1975 годов — в Москве и Перхушкове. Но фактически книга складывалась всю жизнь. Казалось бы, жанр «записок», не налагающий на автора строгих формальных ограничений, допускает полную свободу в обработке жизненного материала, но А. Барто никогда не удовлетворялась тем, что дается легко. Она в любых случаях умеет подойти к материалу жизни под таким углом, когда этот материал начинает оказывать упорное сопротивление. В преодолении его, в подчинении содержания словесной форме и состоит победа художника.
Своеобразной канвой «Записок» являются отрывки из писательских дневников Барто 1974 года. Но одновременно поставлена задача рассказать о главных, узловых моментах судьбы художника, о том, что, говоря словами Маяковского, «было с бойцами, или страной, или в сердце было в моем» на протяжении шести последних десятилетий. К событиям, происшедшим с писателем в течение одного лишь года (поездки в Грецию, в Михайловское, в Бразилию, участие в Неделе детской книги и в работе XVII съезда комсомола, посещение детских яслей и садов, школ, ПТУ, работа в Ассоциации деятелей литературы и искусства для детей, репетиции новой пьесы и т. п.), добавились отдельные эпизоды детства, рассказы о встречах с выдающимися мастерами советской литературы, о наиболее памятных поездках и годами выношенные, подкрепленные уникальным творческим опытам размышления о детях, о психологических особенностях различных возрастов, о специфике литературы для детей, о работе детского поэта...
Все это надлежало связать единой мыслью, воплотить в цельной и лаконичной форме. В общем, задуманы были не аморфные заметки, а книга, небольшая по объему, богатая содержанием, с крепкой, художественно обоснованной композиционной структурой. Не удивительно, что материал сопротивлялся: слишком обширный и разнородный, он не легко спрессовывался в книгу.
Агния Львовна буквально на слух выверяла каждый абзац, по многу раз читала готовые главы друзьям, советовалась, одно изменяла, другое сокращала, третье переписывала наново, меняла местами главы и главки, отвергала напрочь иные великолепно написанные страницы только потому, что они «не ложились» в концепцию книги, и дописывала новые эпизоды, которых, как оказалось, не доставало.
В итоге возникло произведение нового жанра: многоплановое, «многослойное», органично сочетающее дневниковые записи «для себя», мемуарную и путевую прозу, литературно-теоретические и этико-психологические эссе, стихи, рассказ о тайнах поэтического мастерства, социальные размышления и многое иное. Лишь отдельными гранями книга отодвинута в прошлое. А вообще-то «Записки» Агнии Барто — о сегодняшнем, о том, как, чем и во имя чего живет советский детский поэт, наш с вами современник, из каких сгустков боли, гнева, любви, страдания и радости, дарованных поэту вселенской жизнью, рождаются в конечном счете кристально-прозрачные строки, обращенные к доверчивым и открытым детским сердцам и заряжающие эти сердца оптимизмом, несокрушимой верой в добро, жаждой изо всех сил споспешествовать его утверждению.