Стихи о «Самбе»— это также стихи о сило искусства:
И в ритме самбы
Идет прохожий,
Не знает сам он,
Что пляшет тоже.
Поэзия воспитывает человека лишь тогда, когда сам человек не подозревает, что его воспитывают. Нравственный ритм поэзии Агнии Барто захватывает нас в раннем детстве, и мы ощущаем его постоянно в дальнейшем. Ибо, как подчеркивает сама Барто, «стихи, воспринятые в детстве, живут в сознании сначала дошкольника, йотом октябренка, потом юного ленинца, потом комсомольца, то есть остаются в сознании человека как заповеди на всю жизнь. Право же, от них нередко зависит, как сложатся его личные принципы и гражданская совесть».
Среди дневниковых записей Агнии Барто, относящихся к 1974 году, есть следующая: «Давно думаю, как подступиться к новым стихам о труде. Бываю в ПТУ, в школах на уроках труда; заготовки — отдельные наблюдения — у меня есть, а строчки не приходят. Перечитала свое стихотворение «Штукатуры». Улыбка и в этой теме — путь для меня правильный, но «Штукатуры» — только первые подступы к книге, которая мне видится. Может быть, к мысли написать о поэзии труда я пришла рассудочно и поэзия сопротивляется заданности темы? Но тогда почему я все-таки тянусь к ней?..»
Отношения сознательного и бессознательного, рационального и интуитивного в творческом процессе характеризуются диалектической сложностью. Поэзия неизбежно сопротивляется заданности темы. Но если автор пренебрегает этим сопротивлением, он вынужден решать тему внепоэтическим (риторическим или дидактическим) путем. Вот почему хорошие стихи о труде и на другие гражданские, социально значительные темы возникают гораздо реже, чем хорошие стихи развлекательного характера.
Путь, избираемый Агнией Барто, нелегок, чреват сомнениями художника, как видно хотя бы из приведенной выше цитаты. Но именно он единственно плодотворен и сулит подлинные удачи. Это путь сознательно поставленных и логически сформулированных целей, направленного изучения материала, мобилизованного вдохновения и — через это — органического сближения с действительностью, такого «вхождения в тему», когда последняя становится уже частью собственного «я» художника, подчиняется ему и вместе с тем изменяет и обогащает его.
Много раз с различных трибун Агния Барто говорила о том, что жизнь современного подростка — «белое пятно» в нашей поэзии. Похоже, убеждая начинающих поэтов в необходимости писать для подростков, Барто убедила более всего самое себя. Если написанная в годы войны на Урале поэма «Идет ученик» была своего рода разведкой темы, вызванной срочной общественной необходимостью и оттого носящей следы неизбежной в таком случае поспешности, то теперь вся область переживаний и проблем сегодняшнего подростка вошла в плоть и кровь поэта, стала для Барто настолько своей, что уже без особого сопротивления подчинилась стилю художника, приемам и особенностям его мастерства, своеобразию его мироощущения. Так родилась новая книга поэта «Подростки, подростки...».
Прежде всего важно отметить, как воплотила в ней Агния Барто тему трудовых связей и трудовой морали вступающего в жизнь человека. Собственно, в своих наиболее активных проявлениях, начиная с Маяковского, советская поэзия как раз и исследовала эти связи. Но если творчество А. Твардовского, Б. Ручьева, Я. Смелякова поднимало в основном проблемы «взрослой» жизни, захватывающей общество в целом, а «Кем быть?» Маяковского, «Война с Днепром» Маршака или «Данила Кузьмич» Михалкова обращались к читателям, еще не миновавшим отрочества, то подростки как бы ускользали от внимания поэзии вовсе.
Между тем именно у подростков (особенно у тех, кто идет после неполной средней школы в ПТУ, приобретает рабочую специальность) возникает необходимость определить и осмыслить те новые социальные отношения, в которые они оказываются вовлеченными в связи с приобщением к общественно полезной деятельности. В последние годы как ответ на эту потребность появился ряд прозаических произведений, вроде отличной повести М. Коршунова «Подростки». Но в поэзии тема труда подростков осваивается пока единственной Агнией Барто, которая не дает себе никаких скидок ни на актуальность и сложность темы, ни на первопроходческий характер ее воплощения.
Из близкого знакомства с жизнью сегодняшних «пэтэушников» родилось стихотворение «Ох, и молодчина!», в котором непримиримо столкнулись два типа трудового поведения. Стихотворение написано от лица парнишки-токаря, только начинающего свой трудовой путь. Каким этот путь будет, зависит, разумеется, не только от героя. Его наставляет некая Валечка, тоже токарь, но, видимо, постарше, уже поднаторевшая в профессиональном умении, а главное, усвоившая определенную «науку жизни». Ее «кредо» выражено с циничной откровенностью:
— Надо жить умеючи,—
Объясняла сжато,—
Ублажать Матвеича,
Чтоб текли деньжата,
Протирать его станок
(Что я, мол, за птица?!).
Возле мастера бы мог
Я подсуетиться,
Расспросить про внучку,
Если жду получку,
И вот эдак и вот так
Ублажать Матвеича.
Он закрыл глаза на брак —
И пошла копеечка.
Вроде бы в том, чтобы протереть станок мастера или поинтересоваться здоровьем и успехами его внучки, нет ничего худого. Напротив, со стороны это можно расценить, как внимание младшего к старшему, заботливое человеческое участие. Вероятно, сама Валечка так и поступает. И страшно, конечно, не ее поведение, а внутренние побуждения ее поступков. Не доброта, не человечность лежат в их основе, а холодный расчет, грошовая корысть. Валечка как будто и сама в душе сознает ничтожность своих целей и мотивов. И потому изъясняется о них не словами, а словечками, произносимыми как бы сквозь зубы, вскользь, поскольку, мол, речь идет о чем-то несущественном, даже презренном. Отсюда не деньги, а «деньжата», не копейка, а «копеечка». Отсюда новомодное жаргонное словечко «подсуетиться». Отсюда же и декларируемое пренебрежение таким понятием, как человеческое достоинство: «Что я, мол, за птица?!»
Надо ли объяснять, какой материальный и моральный вред может принести обществу система отношений, построенная согласно Валечкиной «науке»! В том, как поэт изображает эти отношения, и заключен нравственный приговор им. Но этот приговор сформулирован также и юным героем стихотворения, младшим напарником Валечки:
Молодчина, Валечка!
Ох, и молодчина!
Валики точила,
Жить меня учила...
Это повторяется дважды. Однако в стихах Барто повторение, даже буквальное, не является повторением по существу, ибо в повторном звучании слова и строки обретают обычно новую смысловую нагрузку, изменяют первоначальное значение. Открывая стихотворение, четверостишие до некоторой степени вводит читателя в заблуждение относительно упомянутой Валечки. Слово «молодчина» воспринимается еще буквально. Но вот Валечка высказалась, и те же слова, как лакмусовая бумажка в кислоте, меняют окраску, получают оттенок иронии. Теперь «молодчина» звучит, будто взятое в кавычки. Но еще не до конца выявлено подлинное отношение героя к советам его непрошеной наставницы. Оно — в заключительных строчках:
Поучений не боюсь,
Человек я кроткий,
Только я не поддаюсь
Грубой обработке.
«Грубая обработка» — производственный термин, характеризующий одну из форм токарного труда. Но здесь он наполняется глубоким нравственным значением, помогая читателю зримо представить образ сегодняшнего мальчишки-«пэтэушника», в котором, несмотря на его, как он сам говорит, «кротость», уже чувствуется крепкая «рабочая косточка», не поддающаяся грубой обработке пошлой обывательской «философии».
В «Записках детского поэта» читаем: «У большинства родителей есть формула: «Я в твои годы...» Дети всегда против нее восставали. А нынешние восстают особенно. У них есть на это право: тринадцатилетние запросто общаются с вычислительной техникой, а любая первоклассница могла бы сказать маме: «Ты в мои годы не учила алгебры». Боюсь, что родителям придется искать новые формулы и формы убеждения». Поэт в такого рода конфликтах всегда на стороне детей. Никогда в ее произведениях не услышим мы самовлюбленного чванства иных взрослых, в подтексте которых таится пресловутое: «Вот мы в ваши годы...»
Барто говорит с детьми, каковы они есть в свои годы. Ирония ее эпиграммической миниатюры («Мы курим сигаретки и дым вдыхаем едкий, а все из-за родителей: чтоб было убедительней — мы взрослые! Не детки!») относится не только к великовозрастным «деткам», находящим легкий и далеко не лучший путь к «взрослости», но также и к родителям, которые своим недоверием к подросткам, ничем не обоснованной опекой провоцируют подобное самоутверждение.
В сатирической пьесе-мюзикле А. Барто «В порядке обмана» ребячий хор поет:
В тринадцать лет, в тринадцать лет
Любой из нас философ.
В тринадцать лет спасенья нет
От тысячи вопросов.
В своем творчестве Барто не устает искать ответы на вопросы, от которых «спасенья нет» тринадцатилетним философам, помогая им разобраться прежде всего в самих себе.
Продолжением разговора «На букву «л» стали в книге «Подростки, подростки...» стихотворения «Аллергия» и «Свидание». Первое передает душевное состояние мальчика, находящегося в том критическом периоде, когда и биологически и психологически он уже созрел для любви, но еще не встретил ту, которая завладеет его чувствами и мыслью. Состояние это для него незнакомо и непонятно. Девочки его раздражают; их милая болтовня кажется ему ужасным вздором; у него от них буквально аллергия. А в то же время все его внимание против воли приковано к этим юным особам. Ему даже кажется, что мир населен исключительно девчонками, всюду встречает он «косматых красавиц, собой увлеченных», рыжих и русых, «в каких-то цепочках, брелочках и бусах». Вот почему, несмотря на твердое решение не замечать их, он встречает их «повсюду, повсюду». Название второго стихотворения говорит само за себя. Речь, разумеется, идет о первом любовном свидании, о неопытности и смущении героя, который говорит с девушкой «как в бреду», теряя дар речи от ее ошеломляющей близости, от непривычной магии женской красоты.