Так исследование и обнаруживание того общего, что объединяет наших людей любого возраста, по-своему определяет характер творчества А. Барто, его гражданственность, его необычайно широкий диапазон, сложность, многообразие и самую значительность тех вопросов, которые А. Барто поднимает и решает во многих своих стихах, полностью полагаясь на сообразительность и восприимчивость своих юных слушателей и читателей и оказывая им большое и неколебимое доверие.
Говоря о том, как широк внутренний мир советских ребят, с которыми можно говорить «о самом главном — о любви к Родине, о дружбе народов»,— поэтесса (в статье «О поэзии для детей») вспоминает:
«В свое время было немало споров о том, возможна ли в детских стихах гражданская политическая тема. Утвердили ее стихи Маяковского...» — и вслед за Маяковским, развивая гражданскую и политическую тему его «Стихов детям» — в новых условиях и новыми средствами,— поэтесса вводила и в свое творчество, говорила с детьми «о самом главном».
Переходя к нашим временам, поэтесса с гордостью сообщает: «Теперь смелое обращение к социальной теме стало характерным для детской поэзии. Лучшим стихам для детей присуща идейность, гражданская тема, серьезность и в то же время детскость...»
И надо сказать, что и самой Агнией Барто немало сделано для того, чтобы утвердить в детской поэзии такое смелое обращение к большой общественной и социальной теме в сочетании с творчески самостоятельным и близким детскому восприятию ее воплощением.
Следует особо подчеркнуть, что, решая в своих стихах самые большие темы и вопросы нашей современности, поэтесса избегает какой бы то ни было рассудочности, нарочитости, нравоучительности, ходульности, риторичности. Нет, она насыщает свои стихи, посвященные большой общественной теме, такою свежестью чувств, непосредственностью восприятий, как и другие, посвященные самой повседневной школьной и пионерской жизни; ее творчество утверждает красоту и радость бытия во всей его полнокровности, во всем его богатстве и многообразии. Вот почему А. Барто всегда находит общий язык со своими юными слушателями, разговаривает с ними «на равных» — без скидок, лести, упрощения.
Утверждая общность и единство того мира, в котором живут и взрослые и дети, поэтесса вместе с тем крайне чутка, пытлива, внимательна к особенностям детского восприятия, мышления, поведения и не забудет, если нужно, подчеркнуть «специфику» детского возраста, все то, что отличает его от возраста «взрослого».
Внутренний мир ребенка очень сложен и подвижен, он охвачен бурным и стремительным процессом роста, обогащения, созревания, становления, освоения и своего рода «переработки» восприятий, вызванных окружающей жизнью, непосредственным участием в ней, с годами все более активным и осознанным, но во многом еще только воображаемым (вот почему такое значительное место здесь принадлежит фантазии, вымыслу, игре, в которой воображение ребенка реализуется и воплощается) Эти и многие другие особенности требуют от любого взрослого чуткости, внимания и понимания, иначе могут произойти — и происходят — те незначительные на первый взгляд недоразумения, размолвки, незаслуженные обиды, на которые так остро, а подчас и болезненно реагирует ребенок.
Если же взрослые утрачивают чуткость к этим особенностям детского возраста и характера, не считаются с ними, то тем самым они мешают нормальному росту и внутреннему развитию ребенка, могут разрушить то прекрасное и чудесное, чем живут дети — в своей игре, в своих занятиях, в своем творческом воображении, дающем им радостное чувство постижения всего окружающего мира и активного овладения им.
Если многие стихотворения А. Барто утверждают внутреннее единство наших людей, к какой бы возрастной группе ни принадлежали они, то в ряде других она настойчиво напоминает о том, что мир детей отличается своими существеннейшими особенностями, своей спецификой и взрослые не должны забывать об этом, игнорировать ее.
Творческое, активное, художническое начало, живущее в душе каждого ребенка, передано в стихотворении «Олень» (1944). Его герой, засыпая, видит на потолке и тонкорогого оленя, и темные травы, и широко распростершийся луг, хотя это были всего лишь трещинки, сложившиеся в чудесный рисунок в воображении мальчика.
Но даже и тогда, когда его ошибка разъяснилась, он не хочет расстаться с созданными им образами, придавшими таинственность и красоту самым обыденным подробностям его домашней обстановки, и упрямо повторяет «при свете дня»:
Я знаю, это был олень,
Но он умчался в горы...
Такой предстает окружающая действительность, если смотреть на нее глазами художника, который живет в душе каждого ребенка и проявляется в его деятельности, занятиях, играх, где главная и решающая роль принадлежит воображению,— и так самая повседневная жизнь превращается в мир поэзии, красоты, романтики, расширяющей всю область чувств, переживаний, апперцепций, вызывающих острый и напряженный интерес ко всему неведомому, непознанному, отдаленному,— чтобы сделать его близким, понятным, своим.
Перед юными героями стихов А. Барто окружающий их мир предстает как загадочный, таинственный, увлекательный в каждом своем даже самом обычном и малоприметном проявлении, что и взывает к мечте и воображению, без которого его нельзя познать, «освоить». А вот иные взрослые склонны относиться к плодам этого воображения как к пустому баловству и, сами того не желая, уничтожают то, что могло бы обогатить жизнь детей, раздвинуть рамки их внутреннего мира.
Вот перед нами юный натуралист, который рассказывает о том, чем закончились его попытки изучения жизни насекомых. У него в спичечной коробке живут четыре муравья — целое семейство! — и он говорит, перенимая язык ученого-натуралиста, каким мечтает стать в будущем:
Я изучаю их привычки,
Их образ жизни,
Внешний вид...
Он с таким увлечением повествует о своих натуралистических изысканиях, что, думается, действительно мог бы со временем стать настоящим ученым, если бы не одно неожиданное обстоятельство:
— Положи на место спички! —
Вдруг мне бабушка велит.
И хоть бабушка эта, наверно, очень добра, заботлива, но сейчас она разрушила то, что могло бы стать началом большой судьбы, воплощенного призвания:
Не удалось мне стать ученым.
Пришлось на место спички класть.
А муравьи в траве зеленой
Успели скрыться
И пропасть.
«Не удалось мне стать ученым...» — эти слова сказаны с улыбкой, но и в самой улыбке есть нечто грустное, ибо вместе с муравьями, скрывшимися в траве, что-то ушло и из жизни рассказчика, о чем он вспоминает с горечью.
В самом деле, может быть, пристрастие к изучению жизни муравьев явилось для него случайным и на другой день могло бы смениться другими преходящими увлечениями, а может быть, оно стало бы началом большого будущего — ведь не так просто бывает угадать истинный характер своего призвания, дать ему настоящий исход, воплотить свои мечты в самой жизни. А сколько людей, не найдя своего призвания, занимаются тем, что их не интересует и не захватывает, а потому и относятся к своей работе равнодушно, без творческого огонька!
Стихотворение «Юный натуралист» словно бы и говорит о том, как нужно беречь такие огоньки, вовремя поддержать их, когда они зажигаются в душе мальчугана, — ведь их так легко погасить и растоптать, когда они еще малы и слабы...
Вот это творческое начало, в высокой степени присущее детям и выражающееся в их играх и занятиях, к которым непременно примешивается большая доля фантазии, и находит в А. Барто своего исследователя, певца, защитника; она учит нас относиться к детским занятиям и затеям бережно и внимательно, а не как к озорству, которое надо всячески «пресекать».
Герой стихотворения «Но поймите и меня» (1963) считается озорником и эгоистом только потому, что дает волю своей фантазии, воображает себя то всадником, то космонавтом, то скалолазом, врывается в дом с гиком и свистом («Не качайте головой — я же всадник верховой...»), видит себя участником экспедиций, походов, боев — и ведет себя соответствующим образом! — а на все попреки возражает так:
...тетя Женя,
Нет у вас воображенья,
Здесь высокая скала!..
Но она не поняла...
«Поймите и меня!» — настойчиво взывает к своей тете (да и ко многим другим дядям и тетям!) мальчуган, чье воображение приводит его к постоянным конфликтам с окружающими его взрослыми людьми, и поэтесса полностью поддерживает его в этом требовании. Она решительно настаивает на том, чтобы между мирами — «детским» и «взрослым» — не было ненужных средостений и недоразумений, чтобы они полностью понимали друг друга, чтобы очередная «тетя Женя» сумела найти общий язык с мальчишками и не считала их увлекательные игры и творческие затеи бессмысленным озорством, на которое следует отвечать нотациями и взысканиями.
Поэтесса взывает к чуткости, к бережному отношению к ребенку, к его своеобразным особенностям и его внутреннему миру, его интересам и потребностям, чей характер ясен и понятен далеко не каждому взрослому; иные из них считают излишним озорством то, что обретает для детей захватывающий интерес и глубокий смысл, подходят к детям без осмысления и учета особенностей их возраста, а потому — невольно для себя — портят и губят грубым и оскорбительным для ребят вмешательством те плодотворною ростки и начала, которые способствуют их расцвету, обогащению, расширению их внутреннего мира. А если в делах и словах взрослых сказываются бюрократические замашки, канцелярские обороты, излишняя забота о показной стороне — в ущерб существу! — то нет сомнений, что все это по-своему отразится на восприятии и поведении детей, школьников, пионеров, в чем и заключается, как свидетельствует в своих стихах А. Барто, одно из отрицательнейших последствий всяческого рода бюрократизма, «показухи».