— Это все равно не объясняет, кто ты и почему разделась, и решила сделать утреннюю растяжку в моей раздевалке. — Его голос ниже, глубже. Звук проносится по моей коже, как холодный ветерок в жаркий день, заставляя мою кожу покрываться мурашками.
Мне приходится сдерживать дрожь.
— Твоей раздевалке? — спрашиваю я, поднимая бровь.
— Ты футбольная фанатка?
— Нет! — Я смеюсь.
— Потому что, если ты незаконно вломилась сюда, я выставлю твою задницу одним телефонным звонком, — продолжает он, явно игнорируя меня.
Я хлопаю руками по бедрам, на мгновение забыв, что они нужны мне, чтобы прикрыть сестричек, а потом снова складываю их на груди.
Он ухмыляется мне.
Придурок.
— Слушай, я не фанатка, ясно? Это мой первый рабочий день здесь. Я попала под дождь. Я пришла сюда, чтобы одолжить футболку, так как не могу носить эту. Ты застал меня за переодеванием.
— А нагнуться ты решила ради забавы?
— Нет, я занималась йогой.
— Йогой? — он смотрит на меня как на сумасшедшую.
Он не далеко ушел от истины.
— У меня был стресс из-за дерьмового начала дня, и я занялась йогой, чтобы снять его. Думала, что я одна. Я буквально только что сделала одну позу, чтобы очистить свой разум, а потом собиралась надеть футболку и уйти отсюда.
— И какую же футболку ты решила надеть? — он посмотрел на свое место для переодевания, а затем снова на меня, подняв брови.
— Э-э… — Я запинаюсь. Глубокий вдох. — Ладно, я собиралась одолжить одну из твоих. Но я собиралась найти другую, чтобы заменить пропавшую.
— Ладно, — говорит он.
— Ладно? — мои брови сходятся вместе, когда я смотрю на него.
— Да. Звучит правдоподобно. Чертовски странно. Но правдоподобно.
Я не могу удержаться, чтобы не рассмеяться над этим. Он тоже смеется.
— Мне пора. — Освободив одну руку, я натягиваю на ноги туфли, ценя дополнительный рост, который они мне дают, но я все еще выгляжу как ребенок рядом с ним.
— Тебе не нужно надеть футболку? — спрашивает он.
— Я разберусь с этим.
— Вот. — Он протягивает руку и берет белую рубашку с одной из вешалок. — Надень это. Она будет тебе велика, так что придется закатать рукава, но это лучше, чем командная футболка.
— Спасибо. — Я искренне улыбаюсь. — Я ценю это. Я постираю ее сегодня вечером и принесу завтра.
— Не торопись, — говорит он мне.
— Спасибо, — говорю я снова.
Я начинаю проходить мимо него, когда он говорит:
— Кстати, я Арес.
Я останавливаюсь и поднимаю глаза на него. Я чувствую толчок при визуальном контакте.
— Я знаю, кто ты, защитник.
Он улыбается.
— Ты сказала, что это твой первый день.
— Да, — говорю я медленно, во рту внезапно пересохло.
— Я не знал, что у нас начал работать новый сотрудник.
Итак, мой отец не сказал никому из игроков, что я буду здесь работать. Отлично.
— Что ты будешь делать? — спрашивает он.
— О, всего понемногу, — отвечаю я.
Он смеется.
— Ты не очень разговорчива, да?
Я пожимаю плечами.
Его глаза сверкают весельем и вызовом.
— Я могу узнать хотя бы твое имя?
Я делаю глубокий вдох.
— Ари. Арианна… Петрелли.
Я смотрю, как мое имя проникает в его сознание, и его осеняет понимание.
Свет исчезает из его глаз. Его выражение лица замирает.
И мой желудок внезапно чувствует себя очень пустым.
Он отходит в сторону, оставляя между нами приличное расстояние. Его руки складываются на груди, как барьер. Челюсть стиснута.
— Ты дочь тренера.
Я сглатываю, преодолевая сухость в горле.
— Да.
— Я не знал, что ты будешь здесь работать.
— Я… это… — Я поднимаю руки, не зная, что сказать.
Наступает тишина. Мгновение ничего. Никто из нас ничего не говорит.
Затем он резко поворачивается к своему шкафчику, отворачиваясь от меня.
Вау. Хорошо.
Я привыкла, что люди смотрят на меня, как на дерьмо. Но не к такой реакции. Словно у меня инфекционное заболевание.
Я делаю глубокий вдох и нахожу свой голос.
— Это… это проблема?
— Нет. — Он снимает с вешалки командную футболку.
Я стою здесь, прекрасно понимая, что проблема есть, но не зная, как справиться с его негативной реакцией на меня.
Он смотрит на меня через плечо. В нем нет прежней теплоты или юмора. Его глаза пустые и суженные, он смотрит на меня, как на неудобство. Я — жвачка на подошве его новых туфель.
— Мне нужно переодеться, — говорит он, голос холодный.
— Извини. — Я отступаю назад, прижимая его рубашку к груди.
Его глаза опускаются на нее со вспышкой чего-то сродни гневу, и на мгновение я задумываюсь, не предложить ли мне вернуть ему рубашку.
Но я этого не делаю. Я держу рот на замке, поворачиваюсь на пятках и направляюсь к двери.
Не доходя до нее, я останавливаюсь и оборачиваюсь к нему.
— Арес?
Его глаза упираются в мои. Выражение его лица напряжено.
Я делаю маленький шаг вперед.
— Могу я попросить об одолжении?
Он медленно моргает и резко выдыхает.
— О каком? — из голоса сочиться раздражение.
— Я просто хотела попросить… не мог бы ты не упоминать об этом моему отцу… что видел меня здесь…
— Полуголую.
Мое лицо пылает.
— Да. Просто…я… — Как мне это сказать? — Просто я… — Не хочу снова разочаровывать его.
— Я ничего не скажу, — рычит он и снова поворачивается к своему шкафчику. — Нечего рассказывать.
— Спасибо, — мягко говорю я.
Он издаёт саркастический смешок, качая головой, и я чувствую, что, что-то упускаю.
Хочу спросить, почему я его так разозлила. Но я слишком труслива, чтобы сделать это.
Поэтому я снова держу рот на замке и направляюсь к двери.
— Арианна.
Я останавливаюсь и оглядываюсь через плечо. Он стоит передо мной, на его лице все то же стоическое выражение.
— Что? — говорю я.
— Я хочу получить свою рубашку завтра. Чистую.
Что-то в том, как он сказал «чистую», наводит меня на мысль.
Он думает, что я грязная пьянчужка.
Я вдыхаю через нос.
Я больше не такой человек.
Я чиста, и трезва.
И мне не нужна его дурацкая рубашка. Лучше буду ходить с сиськами на виду, чем носить его одежду.
Я поднимаю подбородок и снова подхожу к нему.
Когда нахожусь в футе от него, я бросаю ему рубашку обратно. Он ловит ее одной рукой, не отрывая взгляда от моих глаз.
— Оказывается, в конце концов, мне не нужно одалживать твою рубашку. — Затем я поворачиваюсь и выхожу оттуда.
Глава 3
Я вхожу в свою квартиру и закрываю за собой дверь, запирая ее на ключ.
Я бросаю взгляд в угол комнаты, где стоят мои краски и мольберт. Я смотрю на чистый холст, стоящий там, на мольберте, и молюсь о том, чтобы почувствовать что-нибудь. Хоть что-нибудь. Даже искра интереса или вдохновения была бы началом. Я была бы благодарен за это.
Но ничего.
Я не рисовала уже шесть месяцев.
С тех пор, как стала трезвой.
Живопись — это все, что я когда-либо знала. Все, что я когда-либо делала.
Я художник, который не может рисовать.
Такое ощущение, что я потеряла конечность.
С тех пор, как бросила пить, я не могу заставить себя приложить кисть к холсту.
В моей жизни был только один случай, когда я перестала рисовать. После того, как моя мать покончила с собой.
Я была той, кто нашел ее. Она висела на перекладине для одежды в их с отцом гардеробной. Это была высокая перекладина. Такой, на которую мой отец вешал свои рубашки. Мой папа высокий. Метр восемьдесят три. Моя мама была маленькой. Как и я. Я так похожа на нее. Иногда я думаю, не в этом ли часть проблемы. Что я напоминаю папе о ней.
Она использовала свой пуф, как подставку для ног.
Я вернулась домой после подготовки к тесту в доме друга. Мой отец был в отъезде с командой.
Она знала, что ее найду я.
И ей было все равно.
В день ее похорон я попробовала свой первый глоток алкоголя.
Мне было пятнадцать. Мой дядя, мамин брат, протянул мне стакан с коричневой жидкостью. Он сказал мне, что это бренди и что я должна выпить его, что он поможет в моем шоковом состоянии, что это поможет мне пережить этот день.
Он был прав.
Тот единственный стакан бренди помог мне пережить ее похороны.
И когда я проснулась на следующий день, и мне все казалось сложным, даже просто встать с кровати, я выпила еще один стакан бренди, чтобы помочь себе пережить этот день.
А где был мой отец, спросите вы? Ну, он был на работе. Вернулся к своей команде. Со своей настоящей семьей. Он оставил мне записку, прикрепленную к холодильнику, сказав, что он ненадолго.
И я осталась дома одна, в доме, где всего пять дней назад покончила с собой моя мать.
Алкоголь стал моим утешением в трудное время и помог мне вернуться к рисованию. Когда я пила, я чувствовала себя живой и вдохновленной.
Это делало все проще.
А теперь, когда у меня больше нет этого… я пуста.
Как холст, который стоит там и ждет меня.
Вздохнув, я снимаю обувь. Я ставлю сумку на кухонный стол, когда прохожу мимо. Затем я стягиваю с себя рубашку, которую одолжил у отца, и иду по своей крошечной прихожей. Я останавливаюсь у ванной и бросаю рубашку в корзину для белья. Я снимаю лифчик и джинсы, затем трусики и тоже бросаю их в корзину.
Я быстро принимаю душ. Оставив волосы мокрыми, я одеваюсь в чистые трусики, старый свитер из колледжа и шорты.
Я иду на кухню и беру стакан из буфета. Подхожу к крану и наполняю его водой.
Прислонившись спиной к стойке, я делаю глоток.
В моей квартире так тихо. Слишком тихо.
Тишина не идет мне на пользу. Слишком много времени для размышлений.
Я делаю еще один глоток воды, мои глаза закрываются, когда я моргаю.
Я медленно глотаю, позволяя воде стечь по горлу.
Мой разум дрейфует…
Водка.