ственность гитлеровских лозунгов.
Совершенно иными стали возможности и эффект нацистской пропаганды в 1944-1945 гг. Ее "моральные" и "материальные" предпосылки исчерпались, все ее ресурсы и резервы иссякли. Они были в корне подорваны колоссальными бедствиями, вызванными преступной войной, многомиллионными жертвами, катастрофическими поражениями на фронтах, провалом всех торжественных обещаний, осознаваемой несправедливостью войны.
Наступал крах иллюзий. Многочисленные обещания "полной победы" и "лучшей жизни" оказались ложью, как и полной фикцией представал весь "тысячелетний рейх". А реальностью стали бедствия, гибель миллионов немцев, разруха, ненависть человечества, изоляция, противники у границ рейха, бомбардировки городов, кошмар возмездия за преступления. Многие немцы уже знали: их главарей будут после войны судить, что их вероятнее всего казнят, что противники уже разрабатывают планы послевоенной Европы, в которой судьба Германии будет решаться только победителями.
В таких условиях образовалась еще большая, чем когда-либо раньше, пропасть между реальностью, осознаваемой населением, и фашистской пропагандой. Пожалуй единственный ее тезис: гротескное изображение "расправ", которые якобы учинят победители, - еще активно влиял на умы людей. Но она доходила до полнейшего абсурда, когда за несколько минут до полного поражения упорно твердили о "безусловной победе".
Падение действенности фашистской пропаганды возмещалось террором, нагнетанием страха.
В Германии 1944-1945 гг. постепенно складывалась своего рода "психология поражения", своеобразный психологический феномен, который в конечном счете оборачивался яростным, упорным сопротивлением в борьбе. На первом месте стоял страх. Рядовой солдат боялся соседа по окопу, который мог донести о его трусости или неосторожной фразе, что война будет проиграна, после чего его могли немедленно повесить на ближайшем дереве, фонарном столбе или на чем угодно или же расстрелять здесь же на передовой, без суда, согласно приказу номер такой-то, а семью бросить в концлагерь. Офицер боялся товарища, старшего командира, отступления на своем участке, а позже боялся оказаться по чьему-либо доносу в длиннейших списках "участников заговора 20 июля" и быть повешенным на фортепьянной струне, подобно фельдмаршалу Витцлебену и другим участникам покушения на фюрера, что ему показывали в полевом кино.
Высшие чины вермахта боялись друг друга, в каждом видели врага, а пуще всего боялись гнева фюрера.
И, наконец, все вместе до безумия боялись расплаты за преступления нацизма, особенно на Востоке. Здесь тоже имелись оттенки. Одни смертельно трепетали перед расплатой за совершенное своими руками. Другие - за то, что помогали первым или знали про их дела. Третьи - потому, что верили пропаганде, твердившей о "зверствах" и "расправах" противников, четвертые - потому, что вообще ни от кого и ни от чего уже не ждали хорошего.
По мере того как становилось все более очевидным приближение военного, политического и политико-морального поражения германского империализма, внутри страны изменялось соотношение между антиимпериалистическими и империалистическими силами. Создавались условия к тому, чтобы все более широкие круги трудящихся постепенно начинали переходить из империалистического лагеря в антиимпериалистический и расширяли фронт антифашистского движения.
В среде рабочего класса зарождалось все больше импульсов к тому, чтобы изменить положение в стране. Часть рабочего класса, крестьянства, мелкой буржуазии, некоторая часть патриотически настроенных средних буржуа и офицерства не только сознавали, что Германия проигрывает войну, но и искали выхода из грозящей национальной катастрофы. Они думали по-своему, как разрешить противоречие между жизненными интересами народа и преступной антинациональной политикой гитлеровского правительства. Представители этих классов и групп объединялись единым интересом: быстрее закончить войну и добиться мира.
Для их деятельности создавались благоприятные условия в том смысле, что новая тактика Коммунистической партии Германии, выработанная на ее Брюссельской конференции, ориентировала на единство действий рабочего класса и на создание широкого антифашистского народного фронта во имя установления антифашистско-демократического порядка в Германии. Под руководством компартии, национальный комитет "Свободная Германия", который становился политическим и организационным центром германского движения Сопротивления, сформулировал цель: окончание войны, свержение нацистского режима, создание свободной и независимой Германии.
В рейхе приобретали все большее значение силы, которые давали народу реальную альтернативу войне, фашизму и гнету монополий.
В кругах власть имущих усиливалась дифференциация. Она захватывала различные слои представителей монополистического капитала, военщины, нацистского аппарата. Все больше те, кто составлял опору режима, конечно в разной степени, начинали сознавать: война не может быть выиграна{1196}. Поэтому зрела мысль - затянуть время, найти возможность спасти свою власть над Германией после войны.
Появившееся среди правящей верхушки различие мнений о путях будущего сводилось лишь к поискам ответа на вопрос: на какой основе германский империализм мог бы удержать свое господство.
Руководящие круги нацистской партии, высшая бюрократия, гаулейтеры, связанные с этой господствующей прослойкой монополисты и генералы требовали безусловно, невзирая ни на что, продолжать борьбу во главе с фюрером. Они верили: германский империализм еще располагает достаточными силами, чтобы много лет подряд вести оборонительную войну и время от времени предпринимать ограниченное наступление. Они надеялись в какой-то отдаленной перспективе добиться мира с западными союзниками на классовой основе, развязать Германии руки на востоке и юго-востоке Европы. Тогда рейх сможет сосредоточить все силы против Советского Союза и заставить его заключить мир с Германией.
Другая группировка из среды высших господствующих кругов, состоявшая из представителей нацистской партии, бюрократии, военщины и монополий, уже не верила в возможность длительной войны. Хотя она предполагала, что вермахт способен добиться отдельных успехов, но не видела никаких шансов на поворот в борьбе против Советского Союза. Единственный выход лидеры этой группы, которым сочувствовали даже некоторые из нацистских лидеров, усматривали в переговорах с политиками Запада, чтобы вместе с ними создать антисоветскую коалицию. Они были готовы пожертвовать Гитлером и захватить власть в свои руки, сохранив режим.
Третья группа, также включавшая некоторых представителей господствующих кругов из числа монополистов, генералов, чиновников фашистского аппарата, считала войну проигранной только в военном смысле, но не в политическом. Она делала ставку на широкое взаимопонимание с Западом, чтобы ценой уступки определенной доли интересов германского империализма и ликвидации фашистского режима получить от западных держав гарантию сохранения в Германии империализма как системы. Руководители этой группы (Бек, Герделер) намеревались после свержения Гитлера занять ключевые посты в будущем правительстве и в контакте с Гиммлером и другими представителями элиты найти выход из войны без участия народа, в соглашении с западными державами, путем создания союза, направленного против СССР.
Внутри этой группы имелся небольшой круг наиболее радикально настроенных офицеров, стремившихся убить Гитлера и создать в Германии условия для демократизации режима в буржуазных рамках. Генерал Остер и полковник Штауффенберг были наиболее последовательными сторонниками этого направления.
Конечно, нельзя вести речь о каких-то ясно очерченных группировках и программах. Все течения, расплывчатые, изолированные друг от друга и, что главное, оторванные от народа и от армии, боялись расширить круг действий, опасались предательства со всех сторон, действовали келейно и с максимальной осторожностью.
Но наличие подобных тенденций и воззрений говорило о глубине кризиса политической системы фашизма.
IV
Как же вся эта обстановка преломлялась в конкретных военно-стратегических расчетах и планах военного руководства третьего рейха? Как предполагало оно дальше вести войну?
Подобно тому как руководители империи утратили единство в оценке политического будущего, они не имели общих ясных перспектив и в области военно-стратегической.
Реальная альтернатива бессмысленному продолжению войны - полная капитуляция - исключалась полностью. Следовательно, речь могла идти лишь о бесперспективном - о продолжении войны или против заведомо превосходящих сил антифашистской коалиции или только против СССР в условиях потери инициативы, непрерывных мощных ударов Советского Союза и возможного открытия второго фронта на Западе.
Нереальные военно-политические цели порождали нереальную же стратегию, основанную на ложных оценках.
Антигитлеровская коалиция рассматривалась как внутренне нестабильная. Считалось возможным противопоставить друг другу ее участников, расколоть коалицию и получить крупный стратегической выигрыш, который, не исключено, приведет даже к победе.
Уровень военной мощи Красной Армии, по мнению Гитлера, в результате летне-осенней кампании 1943 г. значительно понизился. На Восточном фронте предстоит длительная пауза, которая позволит временно снять оттуда часть войск, решительно отразить с их помощью вторжение на континент англо-американцев, которое ожидалось в начале 1944 г., а затем двинуть все имеющиеся силы опять против Советского Союза, не опасаясь больше за "европейский тыл".
Насколько бесперспективной была стратегия, конструируемая на таких оценках нетрудно увидеть, если сопоставить их с действительностью.
Попытки расколоть антигитлеровскую коалицию, вбить клин между Западом и Советским Союзом отнюдь не составляли какого-то нового аспекта нацистской военно-политической стратегии.
С 30-х годов, особенно после Мюнхена, нацистские лидеры никогда серьезно не верили в возможность военно-политического союза между западными державами и СССР. Они не сомневались, что, опираясь на антикоммунизм как на незыблемый фундамент взаимопонимания с капиталистическим миром, Германия всегда сможет найти общий язык с теми, кто в 30-е годы был готов заплатить очень дорогую цену в нечестивой сделке, лишь бы направить экспансию рейха на Восток. По мнению гитлеровских заправил, волшебный жезл антикоммунизма обеспечивал им позиции главного двигателя миро