.
Идея "молниеносного" завоевания России превратилась теперь лишь в еще одно свидетельство для истории, насколько опасно недооценивать мощь социалистического государства. Германское командование стояло перед необходимостью пересмотра своих традиционных взглядов на Советский Союз. Всей политической, экономической и военной системе третьего рейха предстояло переключаться на затяжную войну. Но время работало не на Германию.
Другим обстоятельством, которое меняло для рейха общую картину войны, стало нападение Японии на США и ее неожиданно крупные успехи в Юго-Восточной Азии и западной части Тихого океана. Казалось, что теперь открывается возможность ведения коалиционной войны всех трех партнеров фашистского блока.
Вступление в войну против США 11 декабря 1941 г., почти совпавшее с началом разгрома под Москвой, рождало некоторые новые проблемы. И хотя не следовало ожидать в ближайшее время каких-либо реальных действий против Германии со стороны Америки, даже сам по себе факт, что теперь Германии потенциально противостоит мощь и этого государства, не сулил слишком радужных перспектив. Перед командованием флота дополнительные вопросы возникали сразу же, тем более что стало известно о намерениях США, несмотря на поражение в Тихом океане, постепенно перенести фронт в Европу и Африку.
И, наконец, вокруг фашистского рейха поднимались волны национально-освободительной борьбы. Их сила возрастала прежде всего по мере усиления мощи ударов Красной Армии. От Смоленщины и брянских лесов до Фландрии, от бельгийских шахт до норвежских гор, в Югославии, Греции, Албании все громче заявляли о себе партизаны. Патриотов истребляли, вешали, сжигали, но их ряды ширились, и они продолжали бороться, несмотря ни на какие директивы фюрера и его штабов, невзирая на точные стратегические расчеты и планы.
Все это вместе взятое, и прежде всего провал "молниеносной" войны против Советского Союза, с полнейшей очевидностью показывало, что после победы Красной Армии под Москвой и в зимнем наступлении 1942 г. германское высшее военное руководство не могло избежать коренного пересмотра всех своих главных стратегических концепций, как мы уже об этом говорили.
Но что могла принципиально нового дать гитлеровская военная система, высшим достижением которой была доведенная до совершенства доктрина "молниеносной" войны, только что провалившаяся на глазах у всего мира?
Гитлера по-прежнему окружали безоговорочно и до конца преданные ему генералы вроде Иодля и Кейтеля, точные штабные механизмы подобно Гальдеру и Варлимонту или холодные, беспощадные фанатики, как Кессельринг или Модель, готовые по первому приказу испепелить всю Европу, если это только потребуется для их фюрера и для того, что они называли "интересами рейха". С Гитлером находились его "партейгеноссе", которые создавали вокруг фюрера атмосферу безропотного преклонения и лести. Они убеждали его, что это только он спас зимой Восточный фронт, чему Гитлер охотно верил. Геббельс громогласно называл его "аккумулятором немецкого народа", выражая чувство безмерного счастья, что фюрер, слава богу, крепок и здоров. "Пока Гитлер бодр и находится среди нас, писал он в дневнике, - пока он может излучать свою энергию и силу, не нужно беспокоиться о будущем"{740}.
Гитлер и его окружение, казалось, смотрели в будущее оптимистически. Правда, их все больше раздражали союзники. Они постоянно хитрили, требовали больше, чем могли дать, ссорились между собой, заставляли улаживать всякие конфликты и обращаться с гобой как с равными. Гитлер счел нужным даже сесть в самолет и полететь в Хельсинки на празднование 70-летия Маннергейма. В Будапешт и Бухарест на все переговоры он посылал не кого-нибудь, а только Кейтеля. Он неоднократно сам встречался с Антонеску, не говоря уже о переговорах с Муссолини. Требовалось вооружать дивизии союзников, снабжать их боеприпасами и всяким имуществом и вообще делать все, чтобы они держались рядом. И все-таки после зимы 1941/42 г. в "сердечных взаимоотношениях" образовалась трещина.
Вопрос о новой стратегии стоял во всей полноте. "Блицкриг" похоронен, нужна замена. Но где они могли теперь найти ключ к победе? Оказывалось, что новых идей нет. Нельзя не верить Иодлю, первому военному советнику Гитлера, когда он заявил 13 мая 1945 г.: "С весны 1942 года я знал, что мы не сможем выиграть войну". А через два дня, давая оценку прошлому, Иодль высказался еще более точно: "В частности Гитлеру, а также генерал-полковнику (т. е. ему, Иодлю. - Д. П.) стало ясно, когда наступила зимняя катастрофа 1941/42 г., ...что после этого кульминационного пункта начинающегося 1942 года никакой победы больше достигнуто быть не может"{741}.
Первыми забили тревогу японцы. Они стали бояться, что "Германия, важнейший партнер по борьбе против англосаксонских держав, может быть обескровлена в России". Японское адмиралтейство предложило германскому послу в Токио посредничество между Германией и Советским Союзом "в пользу сепаратного мира"{742}.
Однако, когда на этот счет в "Вольфшанце" прибыло сообщение военно-морского атташе из Токио, предложение было немедленно отвергнуто.
Гитлер, Иодль и весь генеральный штаб тогда, в начале 1942 г., гнали от себя мысль о трудных последствиях недавних событий. Думая и страшась каждый про себя, они не признавались в своих тревогах, надеялись на лучшее, говорили о нем и старались подстегивать историю. По выражению западногерманского историка Б. Шойрига, 1942 год наступал "под знаком упорства".
II
Военные планы гитлеровской Германии на 1942 г. находились в зависимости от интересов и целей германского монополистического капитала, теперь еще более непосредственно, чем прежде, влиявших на политику и военную стратегию третьего рейха.
Начало 1942 года - один из важнейших этапов в развитии германского государственно-монополистического капитализма. Ускорение его развития в период общего кризиса капитализма, типичное для Германии, во все большей степени превращало государство в инструмент монополий для подготовки и ведения захватнических войн.
Германия уже в первую мировую войну была страной развитого государственно-монополистического капитализма. Фашистский период ее истории характеризовался дальнейшим подчинением государственной машины монополиям. Высшие круги буржуазии стремились использовать государственный аппарат для насильственной концентрации производства и рабочей силы, перераспределения в свою пользу национального дохода, для получения колоссальных военных заказов, грабежа оккупированных стран, для дальнейшего угнетения трудящихся и усиления политической реакции.
Государственно-монополистический капитализм, достигший в фашистском рейхе чрезвычайно высокой ступени развития, в особой мере усиливал агрессивность политики фашизма. Необычайно заинтересованный в захвате экономических ресурсов других стран, он активно вторгался и в военную сферу деятельности государства.
После провала "молниеносной войны" против Советского Союза и поражения под Москвой гитлеровская Германия, как мы уже говорили, стояла перед перспективой затяжной войны, требующей колоссальных ресурсов и средств. Оказалось, что к такой войне не подготовлены должным образом ни вооруженные силы, ни экономика третьего рейха. Все более увеличивался разрыв между огромными и постоянно растущими потребностями фронта и ресурсами страны, а также состоянием военного производства. По свидетельству известного экономиста Г. Керля, зимой 1941 г. создалось "чрезвычайно угрожающее положение в отношении вооружения. Немецкая армия потеряла в России очень много военной техники". Потребность в оружии, боеприпасах, снаряжении резко возрастала. Ранее установившийся уровень выпуска военной продукции не мог ее удовлетворить. Расширение масштабов войны, провал "блицкрига", вступление в войну США сделали ясным для нацистских руководителей, что о "быстротечной войне" не может быть и речи и что затяжная война потребует огромного расхода людских и материальных ресурсов.
Дальнейшее расширение военного производства началось уже в конце 1941 г. В секретной директиве от 25 января 1942 г. Гитлер потребовал "всеми средствами и решительно" обеспечить пополнение и оснащение армии. В директиве говорилось: "Современный ход тотальной войны... властно требует использования всех имеющихся сил для вермахта и военного производства"{743}. Потребностям военного производства, как подчеркнули весной 1942 г. Гитлер и министр вооружения и боеприпасов Шпеер, подчиняется все немецкое хозяйство.
Верхушка монополистической буржуазии использовала новую ситуацию для дальнейшей концентрации своей экономической мощи и еще большего увеличения своего активного влияния на различные сферы деятельности государства, в том числе, конечно, и на военную деятельность. Одновременно шел процесс еще более тесного слияния руководителей монополий и вооруженных сил.
Военный кризис 1941 г. стал главной мотивировкой монополистов для дальнейшего подчинения всей экономики Германии и оккупированных стран. Весной 1942 г. были всесторонне расширены государственно-монополистические основы "тотального военного хозяйства", хотя нацисты до начала 1943 г. воздерживались от открытого объявления "тотальной войны". Стремясь к еще большему усилению своего влияния в экономической, военной, политической сферах, руководители концернов в начале 1942 г. добились установления всеобъемлющей системы "государственного регулирования экономики", что означало дальнейшее расширение прав монополий. Могущественная группа высших представителей монополистической буржуазии обеспечила себе дальнейшую концентрацию экономической власти и через нее - еще большее усиление воздействия на государственный и военный аппарат.
Начало 1942 года стало исходным пунктом нового этапа государственно-монополистического развития германского империализма.
В ходе многочисленных совещаний министров, военных и крупнейших промышленников в декабре 1941 г. - январе 1942 г. были приняты решения о новой организации руководства экономикой. В январе 1942 г. министр вооружения Тодт представил Гитлеру свои предложения на этот счет. Он требовал централизации всего производства, имеющего прямое или косвенное отношение к выпуску военной продукции. Новую систему государственно-монополистического руководства, которая в основных чертах была создана при Тодте, а после его смерти (февраль 1942 г.) развита Шпеером, историки ГДР, в ч