Зимин вел «Троян» над одним из океанов Крикка. Трансформация началась с носовой части истребителя. Словно металлическая волна стремительно меняющихся форм прошла по фюзеляжу до хвостового оперения. На скорости двести пятьдесят километров в час кабины пилота и стрелка закрыли бронированные щитки, ушли крылья, выдвинулась рубка. Обтекаемый корпус субмарины, вытягиваясь, вошел в волны и скрылся под водой.
– Марек, как тебе?
«Человек с Земли» сглотнул. Он не был новичком в вопросе трансформации, но… Все началось в прошлом веке, когда министерству галактической обороны понадобилась летающая подлодка или самолет, способный погружаться в воду для диверсионных операций в прибрежных зонах.
– Знаешь, Фарма, я видел прежде кое-какие гибриды, – обрел дар речи Марек. Он действительно присутствовал при испытаниях летающих танков, воздушных машин на базе военных флаеров, способных занимать долговременную оборону – быстро самоокапываться после посадки. Антропоморфных роботов, наконец… – Но все это…
– Можешь не продолжать.
«Троян» всплыл, трансформируясь, и на волнах закачался белоснежный мини-лайнер-«призрак». Судно спроектировали таким образом, что его невозможно было засечь с помощью электронных устройств на расстоянии более чем пятьдесят километров в бурном море и сто в штиль.
– Мы вне зоны видимости радаров и экранов гидролокатора, – сказал Фарма. – Немагнитное покрытие брони, гладкая поверхность, острые грани. Ко всему прочему на бортах – «электронная бумага». А если кто и увидит, то как заподозрить в плохих намерениях такого красавца?
– Намерения у нас самые высокие, – согласился Марек.
Конечно, были некоторые нюансы, но новый мир всегда рождался в крови.
Олег снял экзоскелет и сразу почувствовал себя гораздо ниже и в два раза меньше. Человеческие мускулы вызывали жалость. Обычный психологический эффект после того, как сутками не вылезаешь из брони. В руки Фармы перешел личный коммуникатор Баталова. Тоже ощущение не из приятных, словно кто-то чужой уставился во все глаза на твой кавас. Боевик провел полукруглой рамкой сверху вниз вдоль тела пленника. Сканер не обнаружил боевых имплантантов, искусственной ткани, нервной ткани с элементами электронных устройств.
– Чист, если не считать той дряни, что в него напихал Крэмберг. – Тигр космоса отошел в сторону.
На запястьях Баталова сомкнулись магнитные наручники. Федерала втолкнули в пустую прямоугольную комнату без окон. Из мебели – лишь откидная пластиковая кровать у стены. За спиной захлопнулась дверь, и стало сразу нечем дышать. Спертый, сухой воздух. Кондиционер с ионизатором отсутствовали, как, впрочем, и простейший синтезатор белка. Ни одной беспроводной розетки, о наборе стандартных датчиков и сканеров и говорить было нечего. Вот так жилище! Кто здесь находился до него? Прежний обитатель спокойно мог пронести на подошвах ботинок бубонную чуму или радиоактивную грязь. Над головой горела, так что резало глаза, допотопная индукционная лампа. Баталов поднялся на цыпочки, чтобы убавить мощность, но регулятора на лампе не было. Олег чувствовал себя дикарем в первобытном жилище.
Правда, в дверной глазок была вмонтирована видеокамера и лазерный детектор движения, и запиралась камера тактильным замком. Олег искал переговорное устройство, неожиданно дверь открылась сама, зашел охранник.
– Захочешь есть, стукни два раза, – сказал он. Боевик вручную откинул кровать, а потом и небольшой столик в углу, который Баталов сразу и не заметил. Протер тряпкой. Олег впервые в жизни видел, как стол протирают ветошью! – Три удара – в туалет. Все понял?
Грязную тарелку, видимо, нужно было также «отстукивать» – утилизатор отсутствовал.
Баталов спросил о посуде.
– Придется есть из одной и той же. – На пороге появился Фарма. Глава боевиков сделал охраннику знак, чтобы тот вышел. – Вечером тарелки моют в бочке во дворе.
Заключенный поморщился. Опустился на кровать, которая и не подумала принимать форму его тела, а так и осталась доска-доской, и поморщился вторично.
– Да, здесь тебе не космос. – Фарма всматривался в лицо пленника. – Ничего, потерпишь, недолго осталось.
– Переведешь в комфортабельную лабораторию?
– Я бы с удовольствием, но тебя будут судить. Судом нового свободного галактического правительства. Как видишь, времена изменились.
– Ты бредишь, Зимин? Дестроер вскружил тебе голову? Твои друзья в тюрьме, в скором времени ты присоединишься к ним. Какое правительство, какие времена? Никаких предпосылок к перевороту нет.
– Переворот? Я называю это революцией, – сказал Фарма. – С другой стороны, если есть предпосылки, какая же это тогда революция? Но мы теряем время, у меня, а тем более у тебя его в обрез.
Баталов не строил иллюзий, он знал, какой приговор вынесет новое галактическое правительство. Его сожгут из плазмогана. Скорее всего, рядом с бочкой, где революционеры мыли тарелки, чтобы было чем залить воняющие паленым останки.
– Я предлагаю тебе работать на нас, – сказал Фарма.
Баталов молчал. Он думал, как выгородить Романа и Салль, которых тоже могли поставить к стенке. У революционеров это быстро делается.
– Крэмберг хорош до поры до времени, – сказал Зимин. – Космос непредсказуемое, жестокое место. Если человечество вступит в контакт с иными цивилизациями, то в девяносто девяти случаев из ста наши технологии, ресурсы, жизненное пространство попытаются отобрать силой. Вспомни колонизацию Америки на старушке Земле. А ведь там свои грабили и обращали в рабов своих, выкладывали пирамиды из отрубленных рук. Представляешь, что с людьми сделают чужие? Вы нам потом спасибо скажете.
Баталов знал, что Крэмберг в некоторой степени обезоружил человечество, сделал его уязвимым перед угрозой извне, но и в этом был глубокий смысл.
– Без допуска люди давно бы уничтожили самих себя вперед любых пришельцев, – сказал Олег. – Что-что, а жестокости, ненависти, насилия нам не занимать. Сам знаешь, история нашей цивилизации до допуска – это сплошная бойня с перерывами на подготовку к войне.
– Мы можем столкнуться с расой существ, начисто лишенных морали, то есть совершенно, – заметил Фарма. – Тогда как?
– Припомни хоть один фантастический фильм, где чужие сжигают людей в газовых камерах, варят из землян мыло, ставят опыты на четырехлетних малышах.
– Ну а все же? Если такой злодей объявится?
– Не объявится. Аморальные существа прежде других уничтожат сами себя. Контакт с аморальными невозможен. Цивилизация злодеев, если и успеет выйти в космос, то устроит самоубийство большего масштаба, только и всего. Забыл Зермину? Сепаратистов? Да мы сами шли по этому пути. Человечество катилось в бездну, и только ДОК в последний момент нас остановил. Пойми ты, наконец: нас ждала груда обожженных планет! Нас спас гений Крэмберга. Запомни: допуск к средствам убийства, а не выход в гиперпространство открывает путь к контакту с иным разумом! А если пришельцы будут иметь подконтрольное оружие, чего нам бояться?
– Инопланетный допуск?
– Именно.
– И ты в это действительно веришь, Баталов? Искренне веришь, что еще у кого-то есть допуск?
– Я убежден, – сказал Олег. – Это во всей остальной Вселенной не поверили бы, узнав, что у землян его не было. Это мы долгое время безрассудно ставили цивилизацию под удар, но сейчас, с ДОКом, никакого риска нет.
«Племя мечтателей. – Фарма смотрел на пленника и не испытывал к нему ничего, кроме жалости. – Перевернули все с ног на голову! Зажмурились, словно дети».
– Допуск – это просто путь к власти конкретного человека, не более того, – сказал он. – Папа Крэмберг, чтобы достать яблоко, рубит под корень всю яблоню. Придет время, и подобные тебе фанатики, Баталов, прозреют, но уже будет слишком поздно. Крэмберг – диктатор нового времени, гениальный манипулятор, информационный тиран. На самом деле ему плевать на мораль, на добро и зло, ему нужна власть. Пусть извращенный, но послушный мир. Я уверен, что создатель ДОКа припас для себя не один, а сотню арсеналов свободного оружия, и он непременно вытащит его, спасая свою шкуру, когда вблизи одной из наших планет вынырнет из гиперпространства корабль чужих, на котором о допуске и слышать не слышали, а еще лучше – благоразумно оставили допуск дома!
– Это исключено. Высокоразвитая цивилизация не опустится до двойных стандартов, это означало бы крах всего.
– Не опустится? – Фарма рассмеялся. – Не опустится пока есть что жрать и чем дышать! Пригодные для жизни планеты по пальцам можно пересчитать! Что бы мы делали без них? Да ринулись бы в космос с тысячами тонн оружия! Убивали бы за пядь земли, кусок атмосферы! Убивали, убивали и убивали, чтобы выжить самим, оставив допуск для поддержания внутреннего порядка.
Баталов с некоторым удивлением смотрел на Зимина. Фарма верил в то, о чем говорил. Убивать и грабить, чтобы выжить самим. Было удивительно, что цивилизация, приручившая оружие, порождала людей с подобными убеждениями.
– За что ты ненавидишь Крэмберга?
– Плевать мне на Крэмберга, – ответил Зимин. – Как человек он меня не интересует. Но Крэмберг-манипулятор – это болезнь. Человечество испугалось бешеного роста собственных потенций и теперь перекладывает часть ответственности на оружие. Пусть оно решает! Крэмберг сыграл на нашем страхе. Скоро репликаторы будут решать, кого кормить, а медблоки – кому оказывать помощь.
– Нет, ты ненавидишь Крэмберга лично, – сказал Баталов.
По лицу революционера прошла тень. Он смерил Олега тяжелым взглядом:
– Ты будешь работать на нас? Да или нет?
Олег подошел к Фарме на расстояние вытянутой руки. Зимин отступил, хотя запястья Олега были в наручниках.
– Нет, – сказал Баталов.
– Тогда завтра тебя сожгут, – сказал Зимин. Он направился к двери. – Я дал тебе шанс, ты им не воспользовался.
– Стукни пару раз, я проголодался, – сказал Олег. – Только не переборщи, а то охрана решит, что ты до смерти меня напугал.
– У меня нет желания пугать тебя, – сказал Зимин. – Ты мужественный человек, а я уважаю мужество, кто бы его ни проявлял. Крэмберг держится на таких, как ты – послушных солдатиках, проводниках его воли. Многие сторонники ДОКа достойные люди. Достойные люди в постыдной ситуации, в этом весь трагизм.