– Тогда ты знаешь, зачем мы пришли, – сказал Фарма.
Старик оставался спокойным, твердые костистые пальцы лишь крепче сжали посох.
– Шлем силы нельзя взять силой. Он сам выберет себе достойного воина, которому будет принадлежать все.
– «Принадлежать все» – это что, фигура речи? – Марека разбирал смех.
– Все – это значит все, – сказал жрец.
– Послушай, старый пень, – сказал Фарма. – Завтра вечером здесь должно начаться состязание за Шлем силы, на котором впервые выступит человек со звезд.
– Это исключено. Периодичность игр священна.
– Ты не понял. – Зимин схватил жреца, притянул к себе, намотав на кулак седоватую бороду. – Видишь стальную штуку у меня за спиной? Сейчас мы поднимем ее в воздух, сожжем половину материка вместе с флорой, фауной и жителями, а потом вернемся и повторим свое предложение!
– Хорошо, – сказал жрец. – Так должно было случиться.
Фарма подмигнул Мареку, отпуская хранителя. Через сутки побоище, вернее, «игры», как назвал их хранитель артефакта, будут организованы.
– У тебя есть десять минут, чтобы передать нам Шлем силы.
– Пойдемте со мной.
Фарма отправил за артефактом Киреева. Марек занервничал.
– Если он приготовил ловушку, пусть в нее попадем не мы, – сказал Зимин. – Если Шлем силы окажется у этого громилы с мозгами курицы, он никуда не денется.
– В случае чего изготовим копию сами, – кивнул Марек.
Роман вернулся на арену один, под мышкой он сжимал обернутый в ткань предмет. Развернув покрывало, Зимин увидел потемневшую каску из желтоватого металла. Шлем силы смахивал на древнеримский, только на затылке он был совершенно гладкий.
– Да он маленький! – Схватив артефакт, Марек пытался натянуть его на голову Романа. Шлем сел до ушей, но дальше не лез. – Ты говорил, претендент выходит в нем на арену?
– Расклепаем, сделаем вставку. – Фарма попытался сам поглубже нахлобучить шлем на голову Киреева. – Он весь во вмятинах, значит, дикари бились именно в нем. Стой ты прямо!
– Уши больно! Жмет!
Легендарный Шлем силы пришлось снять. Правое ухо Романа распухло, лоб пересекла красная полоса.
– Маленький, а тяжелый. – Фарма взвесил артефакт в руке. – И стенки толстые. Полетели, сделаем спектральный анализ, посмотрим, сколько ему лет. Сдается мне, что шлем не боевой, а обрядовый. Наверное, вскрыли могилу высоколобого подростка, а он там.
Второй час Зимин, Марек и Гюнтер бились, пытаясь понять технологию изготовления и возраст Шлема силы. Просвечивали стенки артефакта стереоскопическими лазерами, прогоняли неведомое изделие через спектральный и прочие сканеры.
Вернее, бился над артефактом только Гюнтер, а боевики стояли рядом, нахмурившись.
– Подобных элементов нет в базе данных прибора, – сказал Гюнтер, закончив рентгеноспектральный анализ.
Он рассчитывал, что анализ даст общую формулу, но увы. Физик пожал плечами. Оже-спектрометрия также не дала о составе Шлема силы никаких сведений. Штейер растерялся.
– Из чего он сделан, профессор? – спросил Фарма. – Что это за штука у вас в руках?
– Атомно-абсорбционный спектрометр, – пояснил Гюнтер. – Пока могу только сказать, что Шлем сделан из неизвестного нам материала. Ни на Земле, ни на других планетах подобных нет.
– Ничего не понимаю. – Марек рассматривал голографические снимки среза Шлема силы в тысячекратном увеличении. – У него подвижная кристаллическая решетка. Твердый, а ведет себя подобно воде.
– Это невозможно, – сказал Гюнтер. – Извините, но ваши домыслы антинаучны.
Физик смотрел на Шлем силы, понимая, что перед ними даже не изделие, перед ними нечто.
Глава 11Крикк
Олега привели в светлое вентилируемое помещение, надели на пояс коммуникатор и поставили посреди комнаты. За столом сидели трое: Зимин, незнакомый Баталову человек с бледным, не успевшим загореть лицом, видимо, прямиком из космоса, и Киреев.
Хорош трибунал.
Судебными разбирательствами пренебрегли за ненадобностью. Фарма поднялся и зачитал приговор. Олега Баталова, космодесантника первого межзвездного флота, признали виновным в измене делу революции и пособничеству тирану, то есть Крэмбергу, убийстве тигров космоса… шли имена и фамилии. За каждое преступление полагалась смертная казнь.
– Приговаривается к высшей мере через сожжение, – закончил Зимин. – Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Суд постановляет привести смертную казнь в исполнение немедленно в прогулочном секторе базы. Подсудимый, вам приговор понятен?
Коммуникатор Баталова пискнул, судья скинул осужденному копию приговора. Олег молчал.
Все, что происходило перед ним сейчас, было дешевым спектаклем, и в то же время Баталов испытывал неприятное странное чувство, словно люди в этой комнате делали нечто очень значимое, ведь за спектакль он, Олег Баталов, платил своей жизнью. Сейчас он ненавидел их лица, ухмылки, голоса.
– Хотите что-то сказать? – спросил незнакомец.
Запись суда над инструктором и его казни на Крикке выложат в Галанет, но заикнись Олег о «Трояне», упоминание выбросят при монтаже.
– Я остаюсь верным ДОКу.
Баталов глянул на экран коммуникатора. Под приговором стояло три подписи. Роман Киреев тоже расписался.
Баталова вывели в коридор. Повели к выходу. Их обогнал парень в переднике поверх камуфляжной куртки, с грязными тарелками в руках. Олег никогда раньше не обращал внимания на то, какие на потолке плафоны. Коридор оборвался. Все. Двор. Стена ангара.
Баталова поставили к ней лицом, спиной к палачу.
– Пусть дальше отойдет, – сказал тот, кого Фарма называл Мареком. – Стену спалишь.
Они хотели, чтобы приговоренный к сожжению сделал шаг назад, Олег сделал шаг назад. Расстрельная команда приводила приговор в исполнение впервые, потому медлила. Теперь они спорили, приобщить к уголовному делу коммуникатор, то есть снять его с пояса преступника, или «оставить так».
Баталов развернулся. Плазмоган сунули в руки Кирееву. Губы наркомана были плотно сжаты, глаза выкатились и остекленели до неподвижности. Роман был под кайфом, но все равно руки палача тряслись. Олег не заметил стеклянных глаз в «зале суда», потому что тигр космоса смотрел в стол.
– Что ты копаешься? – терял терпение Фарма. Выскочив без кепки на солнцепек, он то и дело закрывал лысеющую, коротко стриженную макушку ладонью.
Шагнув к Кирееву, Марек выставил на плазмогане мощность заряда и ширину поражающего конуса так, чтобы в аккурат сжечь восемьдесят килограмм живого веса. Плазмоган был перебит мастерски, сработает без осечек. Даже сейчас Баталов по привычке продолжал оценивать оружие.
– Заканчивайте свой балаган, – сказал Олег. – Я всегда презирал людей, чьи интересы расходятся с их совестью. Я благодарен судьбе, что родился во времена допуска, когда подобные вам вынуждены прятаться по дальним планетам, словно крысы.
«Я видел допуск. ДОК не исчезнет, он останется в веках, что бы ни произошло. – Баталов смотрел на раструб плазмогана. – Я жил в великую эпоху и умираю за нее».
Впервые за годы, впервые за десятилетия Баталов был совершенно свободен от ДОКа. Пружину постоянного, порой скрупулезного контроля над самим собой можно было отпустить. Теперь было все равно, что гуляет в твоей голове, не важен пульс, состав крови, уровень возбуждения коры головного мозга. Не важны агрессоры. Пушок, бравый товарищ, твой напарник через секунду превратится в невесомый пепел. В кучку углей, которую смоет ведром воды охранник. Попытаться убить Киреева? Забрать с собой хоть одного?
Странное дело, но только сейчас инструктор Баталов до конца осознал: агрессия – это дерьмо.
Роман сжал зубы, собираясь нажать на спусковую скобу. Выброс протонов из ускорителя произойдет беззвучно и мгновенно. Ядра атомов водорода вызовут в теле Баталова ядерные реакции. В подобном пламени послушно тает танковая броня, плоть же испаряется в один миг. Так что это было даже гуманно со стороны боевиков, могли ведь и распять на солнечной батарее, оставив медленно умирать на жаре.
«Долг тяжел, как гора, смерть – легче перышка. – Олег смотрел на палача. – Я – самый главный агрессор».
Раньше Баталов следовал ДОКу, «был человеком», чтобы стрелять. Теперь он оставался человеком, чтобы… Раструб плазмогана. Олег никогда не верил в посмертное продолжение жизни. Он знал, что «картинка» обрывается навсегда.
– Стреляй, у него точно рука бы не дрогнула, – шагнул к стрелку Фарма.
– Погоди, а это смелый парень, – сказал Марек. – Глянь, какая свирепая морда. Хочешь жить, а, головорез?
– Брось, он неисправим, – сказал Зимин. – У меня уже есть гладиатор.
– Твой гладиатор – накачанное стероидами говно, дикари через пять минут выпустят ему кишки. – Марек подошел к осужденному, бесстрашно пощупал смертнику правый бицепс. – В Колизее соберутся парни со стальными мышцами, которые режут глотки на завтрак, обед и ужин. А этот перебьет всех! Правда, инструктор? Я не собираюсь его исправлять. Отстоит Шлем силы, пусть идет на все четыре стороны, хоть к Крэмбергу. Пусть на своей шкуре испробует, каково это жить безнадежным агриком!
Да, неплохая пытка для бывшего инструктора по холодной нейтрализации – необратимое пожизненное лишение допуска.
– Он сможет.
Фарма и Марек обернулись почти одновременно. Распираемый от метамфетамина и инъекций гормона роста урод с плазмоганом что-то брякнул.
– Он сможет, – повторил Роман.
Федералу предстояло убить в ритуальной мясорубке своими руками без малого три десятка человек или остаться лежать на камнях Колизея.
– Приговор отмене или обжалованию не подлежит, – напомнил Зимин. – Мы все подписали документ. Баталов – преступник.
– У тебя совсем мозги на жаре расплавились? – приблизив лицо к Фарме, прошептал Марек. – Этого никто не выдержит. Баталова пусть не сразу, но убьют, что, собственно, и требуется. Посадишь дикаря-победителя на иглу, и все дела! Да и доверия у местных будет к нему больше.