Мылись этим мылом только при особой надобности. Мали знала тайну мыльных трав, а травы эти росли везде. Поначалу они мылились французским мылом, пьянея от его запаха, только когда наползала черная тоска. Случалось это не так уж редко, и мыло уменьшилось с размеров индюшачьего яйца до размеров куриного. Прошло два года, и мыло уменьшилось до размеров голубиного яйца, а к середине третьего года не сделало бы чести и перепелке. Теперь и Мали могла носить его на груди, не особенно рискуя. Решили, что носить будет та, у которой в это время нет черных мыслей. У Софии черные мысли появлялись чаще, поскольку ее дети голодали. Но иногда черные мысли посещали Мали. Тогда она быстренько звала Софию и передавала ей мешочек.
Последний раз мылом мылилась Мали, придя домой из роддома. Мыло стало величиной с большую бусину, и было решено больше им не пользоваться.
— Мы намылимся в день победы, — возбужденно сказала София.
— Кто знает, что это будет за день, — вздохнула Мали.
И вот день расставания с мылом настал, хотя до победы было еще неблизко.
Поначалу хотели просто надеть мешочек с мылом Юцеру на шею и отправить его в путь с этим подарком для Натали. Однако, для того чтобы отправиться в столь долгий путь, нужны были деньги, которых не было. Кроме того, какая польза могла быть от бриллианта на Лене?
— Эскимосы и не знают, поди, что такое бриллианты, — предположила София.
— Отчего ты решила, что на Лене живут эскимосы? — удивилась Мали.
— Если Лена втекает в Ледовитый океан, то там есть юрты, а если там есть юрты, то кто же в них живет, как не эскимосы? — ответила София раздраженно.
— Безупречная женская логика! — рассмеялся Юцер.
Он уже давно обратил на Софию не совсем беспристрастное внимание, но воли себе давать не стал.
Поначалу хотели помыться мылом друг за дружкой и до конца. Но ни один из трех не решался мылиться последним.
— Эта штучка может просто упасть в таз, и ее нельзя будет найти, потому что вода скрывает бриллианты, — возбужденно сказала София.
Решили пойти на Цыганский пустырь, распилить там мыло, а потом намылиться мыльной крошкой.
На пустыре было людно. Там бегали мальчишки, среди которых София узнала Чока.
— Он никогда мне не рассказывал, что водится с местными мальчиками, — растерялась София.
— Если война не закончится к будущему году, наш Чок начнет водиться с местными девочками, — усмехнулся Юцер.
— Упаси нас Господь, — всполошилась Мали, — здешние люди за это убивают.
— Или заставляют жениться, — не сдавался Юцер.
Он был расположен воинственно.
— О чем вы говорите?! — вскрикнула София. — Ребенку всего пять лет.
Мали прикусила губу и наступила мужу на ногу.
— София, вы окончательно одичали и перестали понимать шутки, — сказал Юцер совсем уж раздраженно.
София смахнула слезу, после чего изобразила на лице сиротскую улыбку.
— Во что играют дети? — полюбопытствовал Юцер. — Дворовые дети, между прочим, — добавил он и многозначительно поглядел на Софию.
«Что это с ним случилось?» — спросила себя Мали, но вслух задавать вопрос не стала. Юцер вел себя странно. Он долго не соглашался доставать из мыла бриллиант, настаивая на том, что везти его надо именно в мыле. Потом он захотел распилить мыло в полном одиночестве, сообщив Мали, что постоянное женское общество и тесная опека начали стеснять полет его фантазии. Затем заявил, что ему следует подготовиться к путешествию в Ад, а для этого все герои всегда уходили в пустыню. Пустыня же лежит за околицей, и надо бы его туда отпустить дня на два.
Мали приготовила лучший обед, какой можно было состряпать в дикарских условиях, но и это Юцера не успокоило. Он был раздражен совершенно по-петушьи. Тут Мали впервые искренне пожалела о том, что Натали вмерзла в лед на Лене. У Юцера бывали подобные приступы в добрые времена, и Натали умела с ними справляться.
Дети играли в ножички. Юцер решил поучаствовать. Он вступил в круг вместо Чока. У Чока осталась полоска земли, едва вмещавшая потертый носок юцерова ботинка. Юцер нахохлился и несколько минут изучал позиции сторон. Затем поставил ножичек на кончик пальца, подкинул его легким броском и отчертил треугольник, вполне позволявший удобный упор ноги. Дальше все шло строго по намеченному Юцером плану. Линии неприятеля сминались одна за другой. Юцеровы владения росли неравномерно, но неизменно в выгодную для него сторону. Чок широко раскрыл глаза и зажал уши.
— Это он от волнения, — прошептала София. — Очевидно, внутренний голос в такие мгновения говорит ему нечто важное, поэтому он старается изолировать все посторонние звуки.
Мали согласно кивнула.
Когда завоевание круга было почти завершено, Юцер передал ножичек Чоку. Чок отчаянно замотал головой.
— Проиграй, мой сын. Проматывать отцовское наследство так приятно! — сказал ему Юцер и потрепал мальчика по щеке.
Свет костерка освещал круг, стоявшего в нем Юцера, взволнованного Чока и кусок провода, протянутого неизвестно откуда и непонятно куда. В окружающей световой круг кромешной мгле по волчьи сверкали глаза проигравших детей.
— Они убьют Чока, если мы отойдем, — испуганно прошептала София.
— Пока мы здесь, его никто не тронет, — успокоила ее Мали, — а завтра мы отсюда уедем.
Юцер, меж тем, разложил костерок вдалеке от детского костра, разложил на коленях платок, взял из рук Софии мыльный шарик и начал остругивать его ножичком. Дамы напряженно молчали. Юцер стругал. Лиловатая стружка ложилась лепестками на платок, издавая легкий запах сирени.
— Крепки, однако, французские духи, — сказал Юцер, — четвертый год болтаются на ваших потных прелестях и все еще благоухают.
Мали хотела было обидеться, но раздумала. А стружка все падала, завиток за завитком, и нож вот-вот должен был заскрежетать о бриллиант. Однако скрежета не случилось. Остатки мыла раскрошились в пальцах Юцера. Он посучил пальцем о палец, сбрасывая на платок последние крошки.
Молчание было долгим.
— Где же он? — спросила София сдавленным голосом.
— А кто вам сказал, что бриллиант в мыле был? — задал встречный вопрос Юцер.
— Натали. Она всегда рассказывала, что в каждом из кусков мыла лежит по бриллианту.
— И каждый величиной с голубиное яйцо! — расхохотался Юцер. — Неужели вы не знали, что Натали патологическая врунья? Не было у нее никаких бриллиантов ни в мыле, ни в графине. Я из этого графина пил. В нем была обыкновенная водка, от горлышка до дна.
— Какая глупая шутка! — раздосадованно воскликнула Мали. — Почему ты нам не сказал об этом раньше?
— Зачем? Эта штука придавала вам уверенность. Вот, возьмите.
Юцер протянул Мали золотой портсигар, в котором что-то звенело. — Там есть еще несколько золотых монет. Это должно вас успокоить. Только подумайте хорошенько перед тем, как назовете какой-нибудь день черным. За ним может наступить день еще чернее.
— А ты как же? — спросила Мали.
— Я не пропаду. У меня еще кое-что есть.
— Ты мог мне об этом рассказать, — надулась Мали.
— Зачем? Чтобы возникали ненужные споры? Или чтобы цыганки подсовывали вам грошовую пепельницу взамен часов с бриллиантами?
— Не надо ссориться перед отъездом, — попросила Мали.
А Юцер вдруг посмотрел в сторону детского костра, вскочил и понесся к нему нелепыми прыжками. Мали и София с ужасом следили за огромной тенью Юцера, перебросившей через плечо маленькую тень Чока. Потом тень Юцера исчезла, а несколько секунд спустя тишину разорвал гром, а тьму осветило огненное извержение.
Когда Мали и София подбежали к костру, Юцер уже поднялся с земли и поднимал с нее испуганного Чока. На месте костра зияла яма. Детей видно не было.
— Там должны быть раненые или мертвые, — сказал Юцер. — Попробуйте разобраться. Одна из вас пусть пойдет за милицией. Чока надо отправить домой. Сегодня же ночью уезжайте в свой город М. А мне лучше исчезнуть. Если у Сталя осталась хоть щепотка еврейских мозгов, он поймет, что пришел его час.
— Что все-таки случилось? — спросила Мали.
— Эти кретины бросили в костер гранату. Поначалу они кидали патроны. Я хотел их остановить, но успел только выхватить Чока.
— Тогда почему вам надо исчезнуть? — спросила София.
— Потому что эту диверсию припишут мне.
— Это безумие. Мы сможем доказать…
— Неужели вы еще не поняли, что система, в которой мы оказались, не признает доказательств? — спросил Юцер раздраженно. — Да так и лучше. Я никак не мог решиться оставить вас тут одних. Но небо распорядилось по-своему.
Он поцеловал Мали, велел передать поцелуй малышке и растворился в темноте.
София решила отвести Чока домой. Мальчик трясся и ковырял в носу. Мали осталась одна. Она нашла сухую ветку, подожгла ее головешкой и обошла яму по периметру. От того, что она увидела, ее стошнило. Помощи никому уже не требовалось. Мали медленно побрела домой. По дороге она вспомнила о платке с мыльной стружкой, вернулась на пустырь, нашла платок, сунула его в карман, присыпала костер землей и ушла восвояси.
В милицию она решила не идти. Ей хотелось пропасть, раствориться во мгле вслед за Юцером. Но это вызвало бы подозрения. Мали пошла к местным евреям, Моисовым.
— Не знаете, что был за гром? — спросила Мали осторожно.
Моисовы удивленно на нее посмотрели.
— У вас тут так шумно, — нервно рассмеялась Мали, — ничего не слышно. А я стояла у арыка и слышала гром.
— Это бывает, — сказал Моисов. — Лето уходит, барухашем. Садись пить чай.
Когда она пришла домой, все уже спали.
— Тут никто ничего не слышал, — прошептала ей София.
— И мы не слышали ничего, кроме дальнего раската грома. Это бывает. Лето уходит, начинаются грозы.
— Как мы будем тут без Юцера?
— Он скоро вернется. Поехал в Алма-Ату на несколько дней. Не велика беда, — бездумно ответила Мали, и тут же заснула.
Они оставались на месте недели две, а потом исчезли. На пустыре их никто не заметил, а если кто и видел, смолчал. А может, Сталю было не до них. Его вызвали в районный центр, а это вряд ли предвещало что-нибудь хорошее.